Вы скажете, что это ненормально.

      Вы скажете, что это ненормально. Нас всегда было двое. С самого рождения. Одна широкая кроватка. Одни игрушки. Мама говорит, что по одиночке мы не спали. Обязательно вдвоём, прижавшись друг к другу. Не могли кушать по раздельности. Нам нужно было чувствовать друг друга. Дышать одним воздухом. А знаешь, сейчас ничего не изменилось.       Вы скажете, что так не бывает. Говорят, что один из близнецов всегда слабее другого. И я с ними согласен. Я всегда был слабее тебя. Всегда цеплялся за тебя, искал твоей поддержки. И ты её давал. Всегда обнимал меня, когда я плакал, говорил что-то утешающее. Только ты мог понять, что со мной. Так же, как и только я мог понять тебя. И вряд ли что-то стало иначе.       Вы скажете, что хватит притворяться. В детстве дети всегда дружны между собой. Делятся тайнами, секретами, придумывают шифры. Только между собой. Но такое редко долго сохраняется. Однако между нами это было всегда. У нас всегда был свой отдельный мир, где мы существовали только вдвоём. Забравшись в одну кровать под одеяло, мы могли часами лежать и слушать дыхание друг друга. Нам незачем было говорить. У нас были одни мысли на двоих. Хэй, братец, а ты все ещё знаешь, о чем я думаю?       Вы скажете, что детство закончилось. Ты всегда был угрюмее и мрачнее меня. Так нас и различали, ведь все остальное было в нас одинаково. Улыбается — я. Угрюмится — ты. И чем старше мы становились, тем больше люди тебя не любили. Они не знали, что ты улыбаешься только в нашей комнате, когда зовешь меня по имени, когда гладишь мои волосы. Это было лишь для меня. Твоя улыбка лишь моя. И уже тогда это безумно грело душу.       Вы скажете, что пора все это отпустить. Что в садике, что в школе, мы всегда ходили вместе. И часто именно под ручку. Дети не понимали, мамаши улюлюкали. А нам просто хотелось быть рядом. Так и было до четвёртого класса, пока какая-то девочка не сказала, что это некрасиво, что мы не можем так делать. Я ничего не понял, но ты отпустил мою руку. И лишь только в нашей комнате попросил прощение, обещав, что скоро мы снова будем так ходить. И я поверил. А ты помнишь это обещание?       Вы скажете, что мир нас не примет. Честно, я не помню наш первый поцелуй. Ты сказал, что это было в шесть лет, когда я долго плакал, а ты не знал, что делать. То, что я забыл это, тебя не огорчило. Ведь в таком случае можно создать новое воспоминание. И поцеловал меня. С тех пор мы целовались каждый вечер. И это не казалось чем-то странным.       Вы скажете, что мы обречены. Впервые тебе признались в седьмом классе. Я увидел у тебя записку, но ни тебя, ни меня она не обрадовала. Ты предложил забыть о ней. Но теперь они стали приходит каждый день, а вскоре каждый час. Ты, наконец, решил поговорить с ней, объяснив, что у тебя уже есть любимый человек. Именно эту фразу ты говоришь каждый раз при отказе. А я каждый раз подслушиваю и радуюсь. Брат, а ты чувствуешь, как бьётся моё сердце?       А мы вам скажем, что нам наплевать. Когда такая записка пришла мне, ты долго смотрел на неё, но запретил видеться с тем, кто её написал. Я не понимал почему, обиделся и все же пошёл навстречу. И какой же я идиот. Ведь если бы не ты, меня бы давно отымел этот наглый практикант. В этот же день я дал себе слово во всем тебя слушаться.       Мы скажем, что нет ничего важнее этого. В шестнадцать мы впервые переспали. Да, наши отношения давно вышли за пределы разумного, трогать везде и всюду мы могли друг друга достаточно. Но хотелось большего. Родители ушли, а ты так долго готовил меня, так долго шептал "Прости" и "Я люблю тебя". Я был полностью в твоей власти. Хотя... Я всегда в ней.       Мы скажем, что мы есть друг у друга. Недолго мы ходили, скрывая это. Какая-то шмара увидела нас целующимися. Через час об этом знала вся школа. Через два — родители. О как кричала мама. О как орал отец. А ты смотрел на них волчонком, сжимая мою руку в своей, пока я тихо ревел. Они требовали прекращения этих отношений, требовали стать нормальными. На что ты сказал, что мы нормальные. И увел в нашу комнату. Этой же ночью мы ушли из дома.       Мы скажем, что больше для счастья и не надо. Благо, тётя разумнее относилась к этому. Приютила нас, помогла закончить школу, поступить универ в другой части страны и уехать. Далеко и надолго. Впервые было так легко, впервые так свободно. Для большей скрытности ты перекрасил волосы и стал носить цветные линзы. А люди, как глупые, ведутся. На часах пять утра, через три часа пара, а мы не спим, глядя друг на друга с такой любовью, что другим и не снилась. Зачем страдать и за кем-то гнаться, когда самый родной человек так близко. Поднимаешь руку, проводишь по моей завитушке. Шепчешь:       — Я люблю тебя, Феличиано. А в ответ:       — Я люблю тебя, Ловино.