***
27. 20. 15. 12. 134. Цифры крутят аксели в 4 оборота в голове Виктора, идут на рекорд. 27 – отсчет приближения деревянной (или в лучшем случае цинковой) двери, за которой почти наверняка ад. 20 – срок, необходимый, чтобы наконец начать задумываться о любви и жизни. 15 – порог неприкосновенности, надпись огромными цифрами на светоотражающей оградительной ленте, которую и можно сорвать, но дальше – только в пропасть. 12 – его личная константа провала, постоянная величина их измерения. 134 – настольное чтиво, новая редакция смертных грехов с более предметным описанием последствий. Виктора не пугает настойчивое «3-5 лет лишения», общественное мнение и даже реакция Юры… Тот – непостижимо прекрасный, хоть и ледяной, но Никифоров очень любит лед. Твердый, обжигающий холодом, до искр из глаз притягательный. Но стоит немного согреть – и он тает, превращаясь в океан, глубокий и неспокойный, готовый разразиться штормом в любую секунду. Плисецкий – тот, у кого все впереди. Тот, кто обойдет Виктора уже совсем скоро, заберет у него рекорды, славу, землю из-под ног и сердце.. Но мужчина совсем не против тонуть. Никифоров борется до последнего – игнорирует скручивающийся внутри клубок, зудящие руки и желание забрать себе Юрия целиком – от поклонников, льда, тренеров... Но программы уже совсем не получаются – комкаются, повторяются, ускользают, а вместо них перед глазами пляшут огни зеленых глаз и извивается стройное юное тело. Когда Виктор который раз прикладывается головой о лед и жалеет, что не размозжил ее к чертям, чтобы достать эти мысли – приходит понимание, что все. Захлебнулся, наконец, нечего было добровольно нырять. И кажется, выхода нет совсем: или он умрет на льду от перенапряжения, или в какой-то момент сделает с Плисецким то, что никогда себе не простит. Здравствуй, дно, я тебя достиг. Юри становится спасательным кругом. Виктор с радостью цепляется за него, как и любой, кто находится на грани смерти – совершенно не думая, что дальше и куда его вытянет. Жизнь-то ему спасают, а вот душа, видимо, успевает отойти океану. Что ж, пусть будет подарком на прощание. Никифорову даже становится легче – он растворяется в новой игре, наслаждается представлением, вниманием, своей ролью. Никифоров вспоминает, как дышать без боли в легких. Никифоров расслабляется. Никифоров отдыхает. У Никифорова все хорошо. Никифоров не может кататься 8 месяцев.***
На ГранПри Юри откатывает не идеально. Плисецкий выступает последним, и Виктор выходит из зала почти сразу после начала его программы – десяти секунд хватает, чтобы понять: либо он сейчас выплюнет свое сердце, либо бросится на лед – прятать фигуриста ото всех, впиваться в холодные губы и шептать «это должен видеть только я». Никифоров стоит за дверью, пытаясь утихомирить бьющий набатом пульс, до самого объявления результатов… а потом просто не может поверить своим ушам. Только когда дверь распахивается и в коридор вылетает Юрий – с нечитаемым выражением лица – Виктор понимает, что слух его не подвел. Мальчишка пробегает мимо, скрываясь в недрах комплекса, а Никифоров отсчитывает стуки собственного сердца. На старт… внимание… марш!... Ноги сами несут его за Юрием, голова отказывается думать, потому что как только кровообращение восстановится, здравый смысл не позволит ему даже приблизиться к мальчишке. Он знает, что сейчас должен быть рядом с Юри, поддерживать его, успокаивать. Третье место – совсем не то, чего они ожидали. Наверняка Кацуки на грани срыва, ищет его, носится по залу, кричит и плачет. Виктор знает, что нужен ему, что обещал, что должен... Знает, знает... Знает! Но это кажется совершенно не важным, когда Юрий проиграл. Плисецкого он нагоняет в одном из коридоров. Серебряный призер Гран При уже стоит к нему лицом, смотрит взглядом-лезвием, совсем не расстроенным и не сломленным. Горячим, ярким, живым. - Я стану лучше тебя. Я стану лучшим без тебя. Ты мне не нужен! У меня гораздо больше таланта и способностей! Мной будет восхищаться весь мир, а тебе не достанется места даже у пьедестала! Ты – эгоистичный засранец, который думает только о себе, ты просто недостоин такой любви. Вали к своей свинине, тупой мудак, чтобы глаза мои… Виктор знает, что все это правда. Но, медленно приближаясь к Юрию, может думать только о том, что хочет прикоснуться к этим губам. И он прикасается – накрывает рукой, останавливая уже бессвязный поток речи. Он знает, знает. Но… Плисецкий цепко хватает его за запястье, но не отодвигается – замирает. Они, кажется, оба не дышат. Юра напряженно вглядывается в лицо фигуриста, а тот не может отвлечься от ощущения губ на своей ладони. До того момента, пока Плисецкий не забирается пальцами под рукав его пиджака, скользя холодными подушечками по запястьям вверх, и что-то шепчет одними губами в ослабившую хватку ладонь. - Я ненавижу, когда ты так нужен..Потом ведь все намного может быть хуже
Виктор выдыхает. У него кольцо Юри, самолет до Японии и снова полные воды легкие. - Целуй меня…Целуй меня, пока мы еще что-то чувствуем Пока мы еще здесь
Юрий сжимает его руку и хочет податься вперед, но не успевает даже двинуться – Виктор сам наклоняется, почти касаясь его носа, смотря искрящимися глазами и улыбается – нежно и до боли искренне (наверное впервые – так), становясь действительно Взрослым, проводит рукой по волосам мальчишки, отодвигая челку и оглаживая его скулы. У Юры внутри все кипит и переворачивает, но еще острее он чувствует, как трясутся руки Никифорова… Плисецкому почему-то становится жалко мужчину. И он делает то, что крутится, представляется в голове - лижет Виктора в губы, быстро, резко и по-детски просто. Тот удивленно выдыхает, но уже через секунду плотно зажмуривает глаза и резко наклоняется. Поцелуй не требовательный, не страстный, а до безумия нежный. И сам на себя не похожий Виктор – губами отдающий тепло без остатка, но прикасающийся только кончиками пальцев к лицу Юрия. Медленно, чувственно. Жертвенная, искренняя, глубокая любовь. Без порывов и показных жестов. Агапе.. Кажется, теперь Плисецкий понимает. Виктор отстраняется и, не открывая глаз, касается лба Юрия своим. Плисецкий смотрит на него во все глаза, чувствуя горячие руки на скулах и дыхание на губах. И не может решить – то ли плакать, то ли ругаться, то ли вовлечь Никифорова в новый поцелуй… Так они и стоят. У Виктора затекает спина, но он не хочет двигаться – одно движение и время восстановит свой ход, а ему придется отстраняться от мальчишки и чувствовать не только бесконечное чувство потери, но и угрызения совести (кто бы знал, что она у него есть). Юрий накрывает ладонями его руки в неосознанной нежности, чуть сжимает, пуская по телу Никифорова разряд… но нащупывает кольцо. И сразу вырывается. - Я буду лучшим! – вскрикивает, даже резче, чем хотел. Никифоров моргает, словно выходя из транса. А потом улыбается. Так улыбается, что Плисецкому кажется, что у него вырвали сердце. - Ты и так лучший, котенок, - мягко выдыхает Виктор, растягивая уголки губ в мученической гримасе, которая должна быть улыбкой, медленно разворачивается и уходит размашистым уверенным шагом, не оборачиваясь и не замедляясь. Юрию хочется кинуться за ним и дать хорошего пинка, но ноги подгибаются и дрожат. «Ты лучший». Но это ничего не меняет.***
Никифоров решает все уже на 5 шаге. Вернуться к Юри, утешить, одарить улыбкой и надеждой, улететь в Японию и никогда не вспоминать об этом поцелуе. На самом деле, несмотря на внешнюю теплоту и мягкость, внутри у Виктора стальной стержень, совсем не похожий на лед. В спорте по-другому нельзя. Это – железная выдержка. Это – спортивный характер. И решения он принимает так же – жестко. Даже самые тяжелые. Лишь в самолете, когда выплакавшийся Юри засыпает на его плече, Виктора накрывает чувство беспомощности, которое забываешь, находясь на вершине. Его накрывает запахом чужих волос, ощущением кожи под пальцам, мягкими губами, хваткой тонких пальцев на запястьях… И он благодарит Бога за характер и выдержку, за то, что не присвоил это все себе прямо на ближайшей лавочке – его личное золото - что вдвойне сложнее для фигуриста, который привык получать все. И еще он благодарит самолет – за то, что его нельзя развернуть назад. Это, кажется, первый раз, когда Виктор делает что-то не для себя. Потому что он, в конце концов, взрослый мужик, и не ему развращать малолетних пацанов. Хотя.. при одной мысли о том, что Юрия может касаться кто-то еще, в Викторе просыпается чисто русское желание набить этому пидору рожу. Никифоров впивается в кольцо и давит непрошенную улыбку – Юра, со своим-то характером, сам и рожу набьет, и вообще совершит еще тонну глупостей, от которых Виктору захочется сломать себе пальцы. Но зато не совершит главной – взрослый эгоистичный мужик, сколько бы кратным чемпионом он не был, не пара этому мальчишке. По прилету Никифоров отписывается от Юры во всех соцсетях. Хваленый спортивный характер тут не спасет.***
Он тренирует Юри до следующего ГранПри. Шутит, смеется, ходит по грани и делает вид, что зеленые глаза не преследуют его во снах. Виктору идет быть тренером – у него хороший опыт, воображение и сила убеждения. Он ставит программу (просто ужасную), придумывает сочетания элементов (совершенно бездарные), нащупывает идею (откровенно бредовую). Все окружающие восхищаются его работой, но Никифоров знает, что сам лучше бы повесился на шнурках коньков, чем вышел с таким материалом на лед. «Виктор Никифоров мертв» - звучит в голове единственным возможным голосом и мужчина с ним соглашается. На коньки он не встает ни разу.***
ГранПри начинается эпично: первым же проваливается победитель прошлого года JJ, Отабек стабильно берет хорошую высоту, но не ставит рекордов, Юри выполняет программу идеально и выходит на первое место в общем зачете. Виктор не знает, каким чудом он ни разу не пересекается с Плисецким за это время, но пропустить его выступление не может – ускользает перед самым началом, чтобы посмотреть в одиночестве. Тема выступления Русской Феи – страсть. Виктор невольно усмехается, но улыбка сама покидает ставшее белым лицо, когда на лед выезжает Плисецкий. Машина времени определенно существует, потому что никак иначе объяснить происходящее нельзя: вместо нескладного мальчишки на льду стоит статный парень, собранный и спокойный. Скользит цепким взглядом по трибунам, водит плечами, прикрывает глаза и начинает программу. Виктор следит за ним не моргая, до сломанных ногтей вцепившись в перила – потому что нельзя танцевать страсть ТАК. Без резких движений, напора, но чтобы от любого движения выбивало воздух из легких и начинало ныть внизу живота. Плисецкий дарит себя, преподносит на блюде с голубой каемочкой, кричит “бери!” и все это с удивительной стойкостью и высоко поднятой головой. Электрический разряд бьет в самое сердце, заставляя Виктора сминать рубашку на груди и отхаркивать легкие. Наповал. - Никифоров!! Виктор останавливается, но секунд 10 медлит, не оборачивается – ловит за хвост ускользающую хваленую выдержку. Плисецкий все еще в костюме – и боже, как он ему идет, - запыхавшийся, с золотой медалью на шее. Встретившись глазами с повернувшимся мужчиной, мальчишка немного теряет свой запал, но не отступает: - Я лучший, - говорит твердо, смотрит резко. - Я знаю, - Никифоров улыбается мягко, но напряженно, - но я все равно не смогу быть твоим тренером… - Я не хочу тебя в тренеры! Справился и без, так будет и дальше. Можешь вымещать свои тренерские амбиции на ком-нибудь другом! - вскрикивает Юрий, но быстро успокаивается. Сдерживается. - Я лучший, - еле слышно повторяет он, и делает шаг навстречу. Юрий приближается медленно, скованными движениями снимает с себя медаль, сжимает в руке, подходит вплотную. - Ты же привык получать все самое лучшее, - говорит с небольшой иронией и надевает медаль на шею замершему Никифорову, скользит руками по его груди, обжигая даже через пиджак, и отступает, - что ж, я твой. Говоря это, Юрий заглядывает Виктору в глаза. Красный как рак, его немного трясет, и мужчина понимает, ценой каких подготовок и репетиций дались Плисецкому эти слова. У Виктора в голове мелькает куча причин почему «Нет»… но он говорит только: - Тебе просто нужны мои прекрасные костюмы, - и корчит свою любимую наивную рожу. Юрий смотрит на него огромными глазами, не понимая, что за фигню тот несет. Никифоров тихо смеется над этим выражением, и продолжает с грустной мордашкой, – неужели ты готов делить меня с кем-то? У Юрия дергается глаз. Он вскипает за секунду. - Ты!!!! Чтоб тебя, мудак ты… – Виктор слушает эту тираду и чувствует себя абсолютно счастливым, потому что это его Юрий - резкий и гоповатый, не сдерживаемый рамками отрепетированной роли милого мальчика. Он не Юри. Решив, что его достаточно охаяли, мужчина обхватывает лицо Юрия руками, останавливая поток оскорблений. - Что за странное выражение? - шипит Плисецкий, и Виктор понимает, что смотрит на него неприлично влюбленными глазами. И не хочет ничего с этим делать. Мальчишка начинает нервничать под этим взглядом, часто дышит, хмурится все больше… - Ты прекрасен, котенок, - Виктор ждет новой взрывной волны и потока ругательств. Юра открывает рот, чтобы разразиться праведным гневом, но, краснея еще больше, выдает на выдохе совсем другое: - Я так по тебе соскучился, - с закрытыми глазами и невероятно устало. Никифорову хочется как обычно сказать глупость. Спросить что-то вроде: ты представлял меня, целуясь с другими? Вспоминал нашу последнюю встречу? Ты дрочил на мои фото? Думал, как я могу медленно и великолепно брать тебя? Потому что Виктор, черт возьми, все это делал. И даже без фото обошелся. Но вместо этого он молча сжимает мальчишку в объятьях. Еще успеет испортить момент… Потому что, если Юра просто соскучился, то Виктор протянул год без воздуха и, кажется, все-таки умер. Иначе не объяснишь то вдохновение, которое он сейчас испытывает – словно воскрешение из мертвых. И у него есть отличная, феерическая идея…. - Идем! – мужчина срывается с места, утягивая за собой Плисецкого по направлению к катку, на котором сейчас творится сумбур: потерянный золотой призер, занявший 2 место Юри, плачущий JJ… Юра бежит за ним, не вырывая руки. В зал они влетают шумно, чем сразу обращают на себя всеобщее внимание. Журналисты срываются к ошарашенному Плисецкому, но Виктор останавливает их вытянутой рукой на манер «стоп». Он уверен, что сейчас очень глупо улыбается, потому что видит озадаченного Юри, недоуменно смотрящего на их парочку, возмущенного JJ, про которого все забыли, заинтересованных фигуристов, которые, зная его, уже ждут представления, Якова, что прижал ладонь к лицу, и является олицетворением мысли «что этот идиот опять вытворяет». - Я хочу сделать заявление! – весело кричит Никифоров и чувствует, как Юра хватает его за лацканы и пытается помешать. Но фигуриста уже не остановить… - Я… возвращаюсь в спорт и собираюсь выиграть следующий Гран При. - ЧТОООО!? – громче всех орет, кажется, Плисецкий. Дергает его вниз с неожиданной силой и кричит в лицо: какого хера ты творишь!? "Вот сейчас – самое время", – думает Виктор и целует Юру. Коротко, но настойчиво, прижимая за затылок. В зале повисает полнейшая тишина. Он отстраняется от мальчишки, который набирает в грудь воздуха, чтобы то ли послать его к херам, то ли разораться на не перестающих фоткать их журналистов… Юрий кричит так, что его точно слышит каждый проклятый им когда-то японец. - Я выиграю у тебя, старикан!! И притягивает Виктора обратно за медаль. У журналистов сегодня удачный день.