Верный будет награжден

"Малк, Малкавианка, чокнутая, подстилка Камарильи..." С каждым новым шагом — новое оскорбление. Она считает их — шаг за шагом, со стуком каблуков — и постепенно привыкает к мысли, что судьба — штука простая и злая — жить среди глухих и слепых сиротой. Где-то учит мир одинокий волк, где-то играет в свой бунт носящий имя-цифру, где-то плетет паутину хозяйка зеркал. А она считает шаги — раз, два, три, четыре, прыжок через пропасть, пять — и складывает мысли, как мозаику. Раз кусочек — отец Каин. Два кусочек — Патриархи. Три кусочек — Саркофаг. Этот глупый ящик. Она перекатывает кусочки паззла в голове, но он не складывается. Слишком мало знания, слишком много вопросов, слишком много безумия... Она приветливо машет желтому жуку из железа, ласково касается ноги металлической женщины. Башня из слоновой кости, двери мерцают таинственным светом... Она толкает стеклянную створку. Вопросы звенят у неё в голове. ...Он умер через несколько часов после её рождения. Смешной и немного неловкий, с дурацкими желтыми очками и клочковатой стрижкой, он познакомился с ней давно и подружился легко и прочно. Они вместе пили золотой нектар, учили город и играли в игры. Он обещал ей вечность — а она смеялась и не верила — слишком он был нереальный, чтобы сделать что-то по-настоящему. ...А потом у неё дико звенела в ушах темнеющая кровь, а перед глазами плавали алые яркие круги. Запомнилась поза — неудобная, рабская. Запомнились ряды кресел и чужой голос, на латыни отчитывающий в голове глухую и размеренную молитву. Потом полыхнуло рядом, а у неё больно и горько забилось сердце — что-то уходило. На сцене оставался пепел. Она много раз думала, что уж он-то мог бы всё объяснить и рассказать. И почему мир застывает стеклянным витражом, и почему запах полыни с ней повсюду, и почему шуршит на песке море, которого нет, и кто же такой Малкав, по чьему имени зовут всех его детей. А так — сирота. В расплывчатом тумане, заблудившаяся и уставшая. Зато есть цели. Простые и ясные — пойди, поговори, убей. Она любит такие простые приказы — остается время думать о мире. А ещё она любит, что в башне из слоновой кости никто не обвиняет за происхождение или простые разговоры. Только за недеяние и непослушание. Потому она и норовит задержаться, что-то спросить, протянуть к камину ладони. Здесь не окликнут набившим оскомину "Малк". Не ткнут носом в безумие. Жаль только, что у Князя не бывает времени на просвещение новообращенных. Пусть даже и полезных. Она боится задавать вопросы, но приказы — это тоже хорошо. Они придают ясности её дурному существованию. ...Она выполняет поручения — потому что любит во всем смысл — и начинает приглядываться к тому, кто их выдает. Надменный, немного капризный, красивый и неверный — она откладывает слова-паззлы для себя, запоминает их. Перекатывает в ладонях, словно стеклянные шарики. А иногда он говорит такое, что она только и может, что судорожно вдыхать, чувствуя, как уходит проклятый туман, как все миры стягиваются в одно, как воздух становится золотым и объемным, а запахи — яркими и осязаемыми. В такие моменты мир вокруг звенит тонким звоном цветного стекла, горько и душно пахнет полынью, воздух кажется плотным и тягучим — даже не вода, расплавленное стекло. Замирают, завязнув в нем, Князь с Шерифом, останавливают свой бег тучи за окном. Лунный свет серебром обливает её с головы до ног, где-то далеко воют волки. Волосы ЛяКруа отливают золотом, кожа — серебром. По строгому костюму расплываются яркие аляповатые пятна. Реальность расцветает цветами — лазурь, пурпур, янтарь — и она молится, чтобы одно это мгновение никогда не кончалось. ТАК умеет только он. Потому что больше на её языке не говорит никто. Даже другие Малкавиане. ...Она чует многое — опасность Саркофага, неверность Князя, любопытство Волка. А ещё она чувствует идущую издалека грозу — тяжесть и духота, в груди болит и давит злой страх, где-то сухо и надтреснуто раскалывается небо. Идет большая гроза и она недоумевает — как не чувствуют те, над чьими головами она разразится? Душно и горько пахнет полынью, небо затягивают серые тучи, воздух напитывается электричеством, давит на кожу. Она понимает, что зонтиков на всех не хватит и обещает себе, если удастся найти такой — поделиться им с Князем. Ибо он один из тех, по чью душу гремит гром. Она умеет молчать и умеет привязываться. Быть инструментом лучше, чем много раз облаянным нелюбимым соратником. Быть инструментом в нужной руке — лучше во много раз. Она чует, когда что-то случается, живет, как на иголках. Скоро, скоро, скоро — долбится в виски знание. И слова пророчицы "Не открывай его". И ледяной взгляд ЛяКруа. Так следуют за хозяевами собаки в своей безграничной преданности. Так и она себе напоминает дворового злого пса, которого хоть кто-то походя одарил взглядом. На нос падает первая капля дождя. Она чует, что в ключе — беда. Он жжет пальцы, норовит выскользнуть из ладони. Хочется отшвырнуть его, а лучше всего — выкинуть в море. Она думает, покачивая цилиндр на ладонях, и наконец спешит к ближайшему выходу на берег. Она привыкла доверять своей интуиции — уже привыкла, сохраняя жизнь подчас только этим умением — а сейчас внутри бьет набат, и руки горят. С плеском ключ уходит под воду. Она смеется, шепчет: - Всё что было — то ушло. Труп — теченьем унесло... Ключ. Унесло. Запрокидывает голову и хохочет. Гроза прошла стороной. Это счастье. Гроза прошла стороной, но из башни ей приходится бежать так, как умеют только перепуганные насмерть вампиры. Потому что в глазах у Князя — Окончательная Смерть. Он не терпит неподчинения и как ни приятна, как ни любима игрушка — если она ломается — её нужно выкинуть. Потому она и бежит — радуясь, что сапоги без каблука и что Шериф не умеет летать. Она смеется — но про себя, бережет дыхание — главное сделано, дальше — пусть хоть Кровавую Охоту объявляют. Мир дробится в брызгах луж, когда она по ним пробегает. Она прячется в темноте и думает, что долго гнев Князя не продлится. Это уже не интуиция — это логика. Ибо на его стороне, по-настоящему, нет никого. Преданность встречается редко, и он ещё заскучает, поняв, что на самое важное, самое необходимое, ему просто некого отправлять. Она смотрит в потолок, а мир вокруг звенит цветами и надеждой. Дин-дон, перезвон. Верный будет награжден.