One love

Как и когда это началось? Да, похоже, так давно, что уже можно сказать, что и неправда. Угловатая девятнадцатилетняя девочка в джинсах и мужской рубашке из сэконд-хэнда без памяти влюбилась в тебя, встретив в студенческом театре. Ты был весел, чуть высокомерен и ни в какую не обращал внимания на девушек. Ты так и не заметил, как я почти полгода пыталась завоевать тебя, пока долговязый Хью не шепнул мне, что ты не интересуешься девочками. Другая бы на моем месте поплакала и нашла бы другого, но не я. Моя влюбленность стала манией. Так тому и быть, решила я, утянула грудь и начала принимать гормоны. Следующим шагом должна была стать операция, и я начала копить, отказывая себе во всем: отоплении, еде, одежде и лекарствах. Медленно и постепенно я шла к своей цели, но в день вашего выпуска я читала со сцены самостоятельно переведенное с русского стихотворение уже вполне мужским голосом. И, о чудо, мне показалось, что в твоем взгляде на секунду вспыхнул интерес. Хью от души аплодировал, а в антракте подмигнул, сказал, что все наладится и оставил свою визитку. Сразу после выпуска ты и Хью занялись собственным шоу на телевидении, а я, закончив образование и, с грехом пополам скопив на операцию, устроился работать в службу английского языка БиБиСи. Там благосклонно относятся к кандидатам с русскими корнями, даже таким нескладным как я. Не скажу, что жизнь прямо сразу резко пошла в гору, но чем дальше, тем больше мне нравилось быть парнем. Я пил с коллегами по пятницам, с похмелья консультировал съемки по субботам и дрых без задних ног каждое воскресенье. Мирок изящной, как ни трактуй это слово, британской словесности оказался на удивление небольшим, так что в один прекрасный день ты обратился за консультацией в службу английского языка, и они прикомандировали к тебе кого не жалко. То есть, меня. Ты сдержанно порадовался, что работать предстоит с товарищем по альма-матер, а Хью, к твоему удивлению, долго тряс мою руку и говорил, как же хорошо я выгляжу и каким настоящим мужчиной я стал. Он, в отличие от тебя, помнил мой голос более высоким. Ты заставлял меня пахать по двадцать четыре часа в сутки, и я сидел в библиотеке, заваленный словарями и прочими источниками, забывая поесть и засыпая на столе. Смотрители даже перестали меня гонять. Но в один прекрасный день все закончилось. Ты пришел, получил от меня последние листы, и, потрепав по плечу, пригласил вечером в паб вместе со всей командой напиваться за успешное окончание дела. Приобняв за плечи, ты представил меня всем присутствовавшим и назвал ангелом английского языка. Я покраснел как девчонка, и Хью спас меня из твоих медвежьих объятий. Гормоны, конечно, дали мне несколько лишних сантиметров роста, но Боже мой, каким мелким по сравнению с тобой я оказался, и как мне хотелось надолго потеряться в твоих руках. В тот вечер мы все изрядно напились и, когда в первом часу ночи мы остались в пабе втроем, я не сдержался. Я дал волю своей давней страсти, не покидавшей меня даже ради страсти к тебе. Я прикрыл глаза и начал рассказывать сказки. Древние легенды Альбиона сплетались в причудливые узоры, текли перед внутренним взором слушателей сцены охоты и пиров, разворачивались невиданными красками истории о страшных битвах и великой любви, а когда я закончил и потянулся за очередным глотком айриша, мне всегда нравился неуловимый аромат изумрудной травы в росе, марево историй еще держало вас в оцепенении. Я выпил виски, левой рукой тихо поставил стакан и тут понял, что, кажется, все время, пока я рассказывал, моя правая рука лежала на твоем бедре, бесстыдно и бесконтрольно лаская тебя. Мои глаза расширились от ужаса, я открыл рот, собираясь что-то пролепетать в свое оправдание, но ты осторожно взял меня за подбородок и начал целовать. Я оцепенел. Твои прикосновения разливались по всему телу тягучим пламенем, они вдыхали жизнь в меркнущее полотно моих сказок, ты вдыхал жизнь в меня подобно древнему Пигмалиону. Я начал неумело тебе отвечать и чувствовал, какую нежность и какое возбуждение приносят тебе мои робкие ласки. Закончив поцелуй, не разрывая волшебного мгновения, в которое мы все глубже погружались с каждым глотком воздуха, ты мягко улыбнулся. Сидевший напротив нас Хью улыбнулся и прошептал: «Браво! Мой мальчик, ты победил. Спустя десять лет ты все-таки победил». Ты еще раз поцеловал меня, снова затмив искрами в твоих глазах весь мир. Крепко обняв меня, ты обратился к Хью: «Ты о чем?». Он улыбнулся пьяной потерянной улыбкой: «Ты разве не помнишь? Он учился вместе с нами на пару лет младше, мы зависали вместе в студенческом театре. А на выпускной вечер он читал свой перевод какого-то страшного русского поэта. История про капитанов звучала точь-в-точь как его сказки. Он влюбился в тебя с первого взгляда, безуспешно пытался добиться и читал в тот вечер только для тебя». Я снова покраснел, а Хью притащил еще один раунд виски. Так тепло мне не было ни в один из вечеров в моей жизни. Как будто Рождество наступило в июле. В ту ночь ты увез меня к себе. С лихорадочной быстротой скинув одежду, мы в исступлении ласкали друг друга, покрывая бесчисленными поцелуями, но ты не рискнул войти в меня, говоря, что пьян и не хочешь причинить боль. Мы помогли друг другу достигнуть разрядки и мгновенно уснули, не размыкая объятий. Утром ты не спешил выпускать меня из своей постели. За окном шел дождь, и мы меланхолично пили пиво, не вылезая из кровати. В тот день ты все-таки дал себе волю и, поставив на колени, хорошенько отодрал меня. Ты, и правда, богатырски сложен, я чувствовал себя таким наполненным, и одновременно таким беспомощным против твоей мощи, это захватывало дух. Это было мощнее моих сказок, сильнее власти слов, в которую я безоговорочно верил всю свою жизнь. Впервые я был нем. А ты прижимал меня к себе и, помогая достичь разрядки шептал: «я тебя люблю». Я был бесконечно счастлив и едва не плакал. Позже ты переселил меня к себе. Я стал чем-то средним между любовником и домашним котом. Я согревал твою постель, прогонял дурные мысли, радовался твоим скупым улыбкам. Кто бы мог подумать, что те, кто часто улыбается на людях, так серьезны и едва не мрачны в быту. Когда я возвращался с работы раньше тебя, и коротал время в ожидании за книгой, мне казалось, что я стал твоей тенью. Безгласной и бестелесной. Но с поворотом ключа в замке это огромное старомодно обставленное жилище расцветало теплом, и моя жизнь снова обретала смысл. Мне было отрадно жить для тебя и надеяться на то, что ты это ценишь. По крайней мере, когда закрывалась дверь в спальню и разгорались дрова в камине, мне казалось, что это именно так. Кажется, какой-то обрывок тумана моих историй из той пьяной ночи свернулся в уголке твоего сердца, и каждый раз в отсветах пламени мои сказки просыпались в твоих глазах чтобы убаюкать или вознести на вершину мира. Со временем ты набрал вес, и секс с тобой стал приносить новую, ни с чем не сравнимую остроту наслаждения. Я научился выгибать спину, так, чтобы тебе было удобно опереться на меня твоим тучным животом, я научился терпеть твою медвежью хватку на моих плечах и бедрах. Я ходил в синяках как портовая шлюха и ничто не могло согнать с моего лица счастливой улыбки. Ты трахал меня грубо и нежно, пьяным вдрызг и трезвым как монашка, и каждый раз это было божественно. И самой лучшей частью было, когда ты, кончив в меня и помогая мне достигнуть разрядки, наваливался на меня всей своей тяжестью и нежно прихватывал зубами за мочку уха. Эта идиллия могла продолжаться бесконечно и не стоила бы упоминания, если бы не прервавший ее самым неожиданным образом казус. Я заболел. Впервые с момента выпуска из колледжа меня свалил грипп. Надо сказать, я изрядно перепаниковал. Лечиться-то я не умею. Скажу больше, только когда меня продрал озноб и столбик термометра пополз в красную часть шкалы, я понял, что у меня даже нет страховки. Каким бараном я себя ощущал в тот момент – не передать словами. Но делать было нечего. Тридцать девять с половиной градусов цельсия стали непреложным фактом. Я кое-как добрался до нашей квартиры, утащил не помню откуда плед, забился в угол и приготовился умирать. Ну, то есть, в колледже я всегда так делал потому что денег на лекарства не было. Разумеется, в этот раз я тоже выжил, во многом благодаря тебе. В тот вечер ты вернулся домой поздно и изрядно навеселе. Как потом оказалось, ты звонил мне и звал с собой, но я, то ли лихорадочно приводил в порядок рабочие дела, то ли уже лежал дома, зашвырнув телефон ко всем чертям. Открыв дверь, ты споткнулся об мои ботинки и выругался. Увидев стоящие рядом мои домашние туфли, ты выругался повторно. Третий поток брани огласил квартиру, когда ты понял, что стоишь в темноте. Чаще всего, если я не засиделся на работе за срочным переводом, я встречал тебя с порцией твоего любимого айлэнда наготове, помогал переобуться, принимал пальто и провожал в гостиную. Сейчас я лежал в забытьи и не слышал заветного поворота ключа в замочной скважине. Не утруждая себя домашней обувью, ты обошел квартиру, силясь понять, что же произошло. Ты нашел меня на кухне, где я свернулся калачиком на полу около холодной плиты и в полусознании стучал зубами от озноба. Ты коснулся рукой моего лба, процедил что-то невнятное, поднял на руки – в тот момент я открыл глаза и глупо улыбнулся, осознавая, какой ты сильный и мощный по сравнению со мной. Ты принес меня в спальню, торопливо раздел, завернул в оделяло и присел рядом, задумчиво гладя меня по голове. «Что же с отбой делать» - вполголоса проговорил ты. Неожиданно для тебя я ответил: «оставь умирать и не трогай». Кажется, я разбудил монстра. Ты наклонился ко мне так близко, что наши лица почти соприкасались и, дыша перегаром, прорычал: «даже не думай». И, отстранившись, пошел разводить огонь в камине. Возясь с поленьями и растопкой, ты ворчал: «ох уж эти русские, достался же ты мне со своим упорством; и что теперь с тобой делать?» Меня одолело горячечное веселье. Я хихикнул и из глубин нашего двуспального одеяла сообщил: «понять и простить». Ты метнул в меня испепеляющий взгляд: «не мешай думать». После недолгого молчания ты спросил: «как ты лечился в колледже?» Я еще раз хихикнул: «никак: лежал и думал, помру или нет». Ты снова зарычал: «долбаные русские». Я залился счастливым смехом. Интересно, почему тебя именно сейчас стало беспокоить мое происхождение? Я же не припоминаю тебе твою родню из венгерских цыган! Я из последних сил сдержался, чтобы не выпалить это вслух. В это время ты, очевидно, что-то придумав, опрометью вылетел из спальни. Пока ты отсутствовал, я успел задремать, поэтому вздрогнул от твоих шагов и какого-то звяканья. Спустя минуту ты снова появился в поле моего зрения, на этот раз с роксом. Судя по запаху в роксе плескался айриш, а судя по объему роксов в этом доме, там были щедрые сто пятьдесят, а то и все двести миллилитров. Ты приставил стакан к моему носу и велел: «залпом». - Где ты нахватался этих варварских методов? - заныл я – это антигуманно! -Это традиционный русский метод лечения. Ты русский, поэтому тебе сойдет. -Я? Да я такой же русский, как ты цыган! – заорал я - Так я тебе и не водку предлагаю – ты продолжал невозмутимо протягивать мне стакан. - Ну, выпью я, и что дальше? – осведомился я. - Дальше – узнаешь. – Ты нехорошо ухмыльнулся. Я понял, что сопротивление бесполезно, и взял стакан в руки. Ты подхватил второй стакан с человеческой дозой айленда и с сардонической улыбкой произнес дежурное «твое здоровье». Как я осилил такое количество спиртного залпом, я не знаю. Виски жег и продирал воспаленное горло, сворачивал узлом пустой желудок, поднимая тошноту, но я все же выпил до дна и без сил откинулся на подушки. Ты сжалился надо мной и дал запить виски теплой водой. Допив воду и немного отойдя от потрясения, я вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Мозг мгновенно отозвался опьянением. Прекрасно. Лучше и быть не может! Что мы будем делать дальше? Пьяный вдрызг с температурой тридцать девять я и чуть менее пьяный ты. Ответ пришел вместе с твоим поцелуем. Мы будем трахаться. Не скажу, что я помню многое из той ночи. Но это было неимоверно круто. К тому же, не знаю, как, но твое «русское лекарство» подействовало. Утром жар отступил. Я даже нашел в себе силы принять душ и, облачившись в домашний костюм, приготовить завтрак. На грани сознания даже витала мысль собрать волю в кулак и пойти на работу, но ты предотвратил мой подвиг, накричав по телефону на мое руководство и настрого приказав мне растопить пожарче все камины и не показывать на улицу даже кончика моего длинного носа. В итоге на весь день я остался в компании Чосера. А к вечеру явился ты с айришем двадцати четырех лет выдержки, копченой рулькой и фермерским сыром. Едва я успел поинтересоваться, в честь чего у нас пирушка, на моем пальце поселилось кольцо из Калладаха. Второй раз в жизни меня, ремесленника от изящной словесности, покинул дар речи, а ты, обычно немногословный дома, разразился монологом. Еще не отойдя от потрясения, я не запомнил всего, что ты мне говорил, но в целом ты клонил к тому, как быстро привыкаешь к хорошему, как приятно знать, что дом – место не только для тебя, что это место, где ждут, что всегда есть, кому согреть постель, прогнать дурные мысли и терпеть сложный характер, как, на самом деле ты испугался меня потерять и как хочешь, чтобы мы с тобой оставались вместе как можно дольше, желательно, всегда. Дальше тоже не помню, потому что рыдал у тебя на груди и клялся по чем стоит свет никогда тебя не покидать. В тот вечер ты оказал мне доверие. Я не могу представить, каких моральных усилий тебе это стоило, но ты ответил согласием на мою робкую просьбу быть сверху, которую я, смущаясь как девочка, прошептал тебе на ухо. Я старался быть предельно аккуратным и чувствовал себя совершающим священнодействие. Я знал, какими прикосновениями доставить тебе удовольствие, как возбудить до предела, чтобы ты ни думал больше ни о чем на свете, но крайне беспокоился как не сделать тебе больно, хоть и вполне здраво представлял себе, что совершенно не богатырски сложен. Разделив с тобой для храбрости еще несколько глотков айриша, я помог тебе подняться на колени и, задыхаясь от наслаждения продолжил прелюдию, потому что не находил в себе сил насытиться тобой. Кажется, я мог в ту ночь бесконечно покрывать поцелуями твою широкую спину, ласкать твои мощные полные бедра, поддерживать и поглаживать твой тяжелый живот. Сделав надо собой усилие, я дотянулся до флакончика со смазкой и принялся тщательно и заботливо готовить тебя. Кажется, я делал все правильно, по крайней мере, твои возбужденные вздохи и всхлипы давали мне право думать именно так. Внутренне содрогаясь, я вошел в тебя и, как ты это делал обычно, остановился, чтобы дать привыкнуть. Во мне все горело огнем, и пламенная похоть требовала, чтобы я отодрал тебя жестоко и быстро, приближая оргазм, но я приказывал себе забыть, потому что твое наслаждение ставил во главу всего этой ночью. Я стал двигаться, медленно и размеренно касаясь твоих ягодиц, желая растянуть удовольствие, но ты начал двигаться мне навстречу, требуя решительных действий, и я не смог удержаться. Обхватив одной рукой твой член, и поддерживая твое тучное пузо второй, я с сумасшедшей быстротой привел нас к оргазму, вышел из тебя и, ощущая счастливое опустошение, упал на подушки рядом с тобой. Когда удары моего сердца прекратили кузнечным молотом отзываться в голове, ты повернулся ко мне, заглянул своими блестящими глазами в мои, улыбнулся и лениво поцеловал. Хвала всем, кому только можно. Тебе понравилось. Утром, все еще беспокоясь о моем здоровье, ты снова потребовал от меня соблюдения постельного режима, так что со скуки я разговорился с нашей приходящей горничной, которая была очень удивлена, застав меня дома. Марта – легкое щебечущее создание с блестящей сережкой в правом ухе отказалась надеть предложенную мной медицинскую маску, сообщив, что в этом доме и простудой заразиться будет честью и за работой продолжила болтать о том и об этом, отвергая мои робкие попытки помочь. Однако, мое новое украшение не ускользнуло от ее любопытного взгляда, и пришлось подтвердить, что да, совсем скоро все станет официальным. Здесь место любопытству уступил профессиональный интерес, но, зная твои пристрастия, я сказал, что планируется только скромное домашнее торжество. Однако вскоре мне довелось сильно пожалеть о своей разговорчивости, когда ты, я, Хью и Роуан стояли на крыльце нашего дома, наблюдая праздничное шествие едва ни всего лондонского прайда, поздравлявшего нас с днем бракосочетания. Внутренне проклиная себя, но радуясь своему тщедушному росту, я незаметно спрятался за твоей спиной, наблюдая, как вы трое словно по команде надели дежурные улыбки. Вот что значит, публичные персоны. Им хоть вся страна приди их приветствовать… ну да, они и вещают на всю страну. Проследив мой маневр, ты взял меня за руку, поставил рядом с собой и обнял за плечи: «Сегодня наш день. Пусть он несколько громче, чем мы предполагали, но наш». Зал магистрата, подпись, свадебный торт и вся остальная мишура от своей яркости не находили себе место в моей голове, пока мы в небольшом кругу наших близких друзей не оказались снова в нашей гостиной. Кристальной ясности безграничной силы радость поднялась во мне, когда Хью нашел меня и, наклонив свой бокал в сторону моего, заговорщицки улыбнулся: «вот видишь, мальчик, я же говорил, что все наладится. Пойдем, ты уже достаточно пьян, чтобы рассказывать цветные сказки, которые так любит Стив».