Эклиптика

Луссурия глубже запахнул пальто и покосился на Рёхея, сидящего рядом. У воды было прохладно, но уходить с насиженного места не хотелось. Они взяли одеяло, саке, закуску и уже полчаса говорили ни о чём. И пару минут как молчали. Луссурия трагично вздохнул. Налил себе ещё саке. — Точно выпить не хочешь? Согреться? — Не, у меня кофе, ты же знаешь, я не пью! «Врунишка ты», — подумал Луссурия. Видел он, как на одной вечеринке после выступления на Чемпионате Рёхей хлестал мартини прямо из горла в честь победы. И когда Рёхей три раза пригласил его на танец на танцплощадке маленького клуба в Окинаве, он явно был нетрезв. Но зато так они познакомились. Просто он не пил при Луссурии. Чёрт его знает, почему. Луссурия подцепил суши из коробочки. Ноябрь — рыбное время в Японии. Все небезразличные к отдыху с удочкой японцы сейчас чёрными грачами торчали на берегах местных рек, а профессиональные рыбаки ловили деликатесы — знаменитого снежного краба и рыбу фугу, кстати, ядовитую, но очень вкусную. Луссурия любил экзотическую еду и чего только не перепробовал, путешествуя по разным странам. Ску говорил, что его желудок как «капроновый чулок» — фраза была на русском, «всё переварит». Это он ещё не пробовал энергетические коктейли Рёхея!.. Молчание затягивалось. Луссурию тяготило то, что он должен был сделать, но отчего себя так странно вёл Рёхей он не знал. Может, почувствовал что-то при встрече? Высокий интеллект ему заменяли хорошие инстинкты и умение чувствовать человека. Луссурия коснулся его щеки затянутой в перчатку рукой. Рёхей рассеянно посмотрел в ответ. Луссурия стянул перчатку зубами и осторожно погладил его лицо. Кожа под пальцами была гладкая и холодная. У Рёхея — и холодная? — Что-то кофе тебе не очень помогает, — заметил Луссурия, обхватив его лицо ладонями. Взгляд у Рёхея стал осмысленнее, губы дрогнули, и Луссурия не утерпел, поцеловал его. В этот ясный и тихий день сердце щемило по-особенному. Рёхей потянул Луссурию на одеяло, голодно отвечая на поцелуй. Но даже сквозь плотную ткань просачивался холод от земли: по утрам и ночью случались заморозки, но при этом всё ещё цвели хризантемы. А в Италии сейчас наверняка шли дожди, но у берегов Сицилии наперекор всему грело солнце — хоть купайся. Забрать бы Рёхея туда... Но нельзя. В мафии Рёхею не место. Его дом и семья были здесь, среди клёнов, красные и жёлтые листья которых ярко выделялись на фоне гор. Очень живописно, но совсем не близко Луссурии. Он бы увёз Рёхея в Италию. По нынешней погоде, если одеться тепло, они бы могли себе позволить пару-тройку часов погулять на свежем воздухе. Устроить романтический променад по старинным улочкам городов или поехать в парк «Абруццо». Ещё Рёхей несомненно бы оценил драматичные руины. Помпеи с кратером Везувия, погребённые под слоем пепла развалины Геркуланума и вечно суетящийся Неаполь. А уж Колизей бы точно показался ему воплощением экстремальности. В Рёхее, с его широкой и страстной душой — поболее чем у некоторых итальянцев, — наверняка скрыта тяга к таким вещам. Рёхей завозился, распахивая пальто на Луссурии, и положил руку ему на ширинку. Желание отозвалось резко, до боли в яйцах. Луссурия хотел, до звона в ушах, и не мог себе позволить. Трахнуться, а потом сказать: «Извини, милый, но мы больше не увидимся» — подло. Луссурия не мог бросить Рёхея по телефону, он хотел вживую, даже если так будет стократ больнее. Хотел оставить после себя... Хотя бы не самое поганое воспоминание. Слышал бы его Ску — засмеял бы, и поделом. Впрочем, в Варию Луссурию приняли не за душевные качества, а за умения, знание языков и какое-то там пламя, на остальное им было плевать, и тогда, и сейчас. Хорошо. — Тебя не смущает, что нас могут увидеть? — попробовал ещё раз Луссурия, накрывая ладонью пальцы Рёхея, тот уже расстегнул пуговицу на его джинсах. Рёхей огляделся, недоумённо посмотрел в ответ. — Здесь никого нет. — Там рыбаки. — Да они экстремально уткнулись в свои удочки, кто будет на берег смотреть! Луссурия расхохотался. Он вёл себя как целомудренная девочка из приличной семьи, которой хотелось, но кололось. — Что, Лу? К дьяволу всё! Луссурия опрокинул Рёхея на спину, впился в рот, пахнущий кофе, поцеловал отчаянно и жарко. Притянув Рехея ближе, он расправился с его ширинкой и, огладив живот, сунул руку в трусы. Выпрастал уже налившийся член и сжал его вместе со своим в кулаке. Рёхей выгнулся, крепко сбитый, но не массивный, в соблазнительно облегающем пуловере под курткой — под него бы забраться руками, ласкать тёплую, солоноватую кожу ртом и языком. Луссурия мучительно застонал, поглаживая большим пальцем головки. Стало скользко. Рёхей дёрнулся, распахнул на Луссурии пальто, лихорадочно огладил грудь, бока, бёдра своими восхитительными руками с крупными костяшками, с мозолями и царапинами, с неровно подстриженными ногтями. Луссурия любил эти руки. И ноги. Всего Рёхея от макушки до пят. Любил раздевать его — медленно, разматывая метры эластичных бинтов на натруженных предплечьях, и добираться до желанного тела. Рёхея это всегда смущало. Он предпочитал спустить штаны и незатейливо перепихнуться. Возможно, Луссурия был для него всего лишь удобным партнёром по сексу, кто знал, что творится в голове этого обманчиво простодушного и бесхитростного парня.  Рёхей кончил с коротким вскриком, вцепился в Луссурию, да так, что едва не придушил его же одеждой. Отдышавшись, Луссурия сел сбоку, вытирая ладонь платком.  — Оторвалась, — Рёхей хмуро вертел в руке пуговицу от пальто. — Пришью, — отмахнулся Луссурия. — Тебе надо купить новое! — жарко воскликнул Рёхей. И вновь навалились ворохом картинки. Как они вдвоём ходили по магазинам, и Луссурия покупал для Рёхея костюмы-тройки, а потом медленно его из них распаковывал, а Рёхей, этот удивительный парень, выбирал из разноцветья модельного шмотья то, что идеально подходило Луссурии. Пальто с оторочкой из перьев и крупными пуговицами, и однотонный шарф, и перчатки с вышивкой. «Экстремально ярко!» — улыбался Рёхей, сияя, точно краешек солнца в просвет туч, а теперь Луссурии будто суждено ходить в одних водолазках, как Сквало, или, не приведи Мадонна, в ужасных полосатых свитерах, как Бельфегор... Как же теперь? Луссурия ухмыльнулся. Кажется, он искал причину, чтобы не прощаться. Надо это прекращать. — Милый, я уезжаю. Мне предложили выгодную сделку. Это связано с... подпольными боями в Италии. — А как же спорт? — Мне двадцать пять, я скоро буду староват для ринга. — Издеваешься? Ты полон сил! Ты отлично дерёшься! Ты… — Ты не получал травму колена, — мягко прервал его Луссурия. — У тебя всё впереди, Рёхей. А мне надо уже задумываться о будущем. Мы начинали с тобой в одном клубе, солнце, ты знаешь обо мне всё. — Почти всё, но это не так важно. — Когда в последний раз мне предлагали выгодные поединки? Рёхей промолчал. Тренер не звонил Луссурии уже почти месяц. — Так будет лучше, ты же понимаешь... каро мио. — Ласка на родном языке горчила. — Ну, я, наверное, смогу приезжать к тебе в Италию между тренировками и выступлениями… — упрямо пробубнил Рёхей, сжимая кулаки. Упрямый, милый Рёхей. — Нет. Это последняя встреча. Больше ты меня не увидишь. Вот и всё. Он бросал своего мальчика, и дороги назад уже не было. Рёхей молчал. Не возражал, как случалось обычно. Только хмурился с непривычной мрачностью. И Луссурия увидел в его глазах подобие облегчения. Вот как… Луссурии давно не было так противно от, в сущности, правильного поступка. *** Сквало вызвал его в Венецию. Новая миссия проходила там: в городе каналов и гондол устраивали народные гуляния в честь небесной покровительницы и заступницы города Мадонны делла Салюте. В суматохе праздника было куда легче организовать маленькое, совсем незаметное убийство. — Что, попрощался со своим бойфрендом? — Ску хлопнул Луссурию по плечу, зубасто скалясь. — С чего ты взял, дорогой? — Лицо у тебя траурное. Ты ещё во всё чёрное оденься, как вдова. Луссурия ослепительно улыбнулся. — Ну что ты, милочка. Меня ждёт множество прекрасных мёртвых мальчиков. Ведь они не могут не ответить взаимностью, и их уже нельзя подставить под удар. Эти полгода тянулись бесконечной чередой дней — безумных, ярких, как павлиний хвост. Луссурии вскоре выделили отряд таких же, как он, солнечников, и он с головой ушёл в дрессировку новобранцев. Но тоска всё равно точила его, словно червь. Дон Тимотео, на которого работала Вария, кидал их по всей стране, а то и в зарубежье. Если бы Луссурия путешествовал легально, его загранпаспорту перестало бы хватать пустых страниц. Поговаривали о молодом преемнике из Японии, которому старик хотел передать сильную, стабильную Вонголу. Луссурия слушал сплетни вполуха. Стоило бы спросить об этом подробнее у Ску, просто чтобы быть в курсе — Луссурия любил точные сведения, но знал, что нет ничего хуже и полезнее болтливых языков. До разговора дело так и не дошло.  А зря. Их вызвали на помощь в первый день июля. Ску ввалился в гостиную, размахивая мечом, и всех сорвал с насиженных мест. В кои-то веки им не нужно было пересекать границу с контрабандой или мчаться на другой конец страны. Ехать на стрелку в виде группы поддержки и прикрытия им пришлось всего полчаса. Когда они прибыли на место, у дверей их встретил чей-то труп. Из огромного ангара в пригороде Палермо доносились крики и выстрелы, ревело пламя, к которому они ещё не до конца успели привыкнуть. Босс достал пистолеты, сказал Леви и Бельфегору обойти с другой стороны, а сам ворвался внутрь. Бойня была в самом разгаре. Луссурия убивал без сожаления, хотя это не приносило ему удовольствия. Больше, чем ломать челюсти и рёбра и сворачивать шеи, он любил лечить. Его пламя, пламя Солнца, могло удивительные вещи. А потом ему показалось, что он сошёл с ума. Потому что перед грудой окровавленных тел, тел, с проломленными головами и сожжёнными конечностями, он увидел Рёхея. Тот стряхивал с перебинтованных костяшек чужую кровь и не казался испуганным, удивлённым или растерянным. Совсем незнакомый Рёхей. Серьёзный, сосредоточенный и пылкий одновременно, но не так, как на ринге, когда Луссурия впервые понял, что влюбился в него. Время замерло, люди вокруг разевали рты, но вместо яркого звука в уши ввинчивался странный гул, алые капли срывались на пол, Рёхей что-то кричал, а на пальце у него блестело кольцо Хранителя Солнца. Луссурия моргнул, и шум обрушился на него волной со всех сторон вместе с запахами пламени, пота и крови. Он уловил краем глаза движение, оттолкнулся руками от пола и ударом ног сбил нападавшего. Обернулся — не привиделось ли? Нет, вот он, его мальчик, в чёрном костюме с жёлтой рубашкой, дерётся так, что дух захватывает. Не просто дерётся. Убивает. Бой длился недолго и целую вечность. Потом потребовались все ребята Луссурии, чтобы помочь своим. Между трупов ходили Сквало и какой-то мальчишка с катаной и добивали раненных противников. Луссурия залечивал руку боссу, стараясь сосредоточиться только на этом, пока молодой рыжий японец приносил Занзасу свои благодарности. Прошла четверть часа, пора было валить. С полицией они были, конечно, на короткой ноге, но лишний раз голубков в униформе нервировать не стоило. Луссурия окликнул последних оставшихся из своего отряда и уже собрался уходить с ними, как навстречу ему вышел Рёхей. Он перематывал запястья чистыми бинтами, будто после обычного спарринга в клубе. Его внимание было приковано к какому-то японцу с тонфа, и Луссурия болезненно сглотнул, увидев, как же зачарованно Рёхей его слушает. Рёхей наконец-то поднял глаза, заметил Луссурию и замедлил шаг. Они вежливо кивнули друг другу и разошлись, как и подобает незнакомцам, только что участвовавшим в совместном деле.  Хранитель Солнца, значит. Его мальчик похерил свою карьеру и тоже пошёл в мафию. Зачем? Почему? И если бы он только знал… Но уже поздно. Прошло несколько дней. Луссурия не выдержал и устроил налёт на информационный отдел, требуя данных о Сасагаве Рёхее.  Тот оказался братом невесты Савады Цунаёши, того самого рыжего японца и будущего Десятого. Про его спортивную карьеру Луссурия и так всё знал. Никаких скандалов, ушёл из бокса добровольно, хотя в свои двадцать два был одним из главных претендентов на роль Чемпиона Европы в среднем весе. Официально вступил в должность Хранителя семь месяцев назад. Значит, когда они расставались, он уже был Солнцем Вонголы. С тянущим чувством досады Луссурия закрыл файл. Ни один не пытался выйти на контакт, а это что-то да и значило. Разве не стоило всё оставить, как есть? Но Рёхей позвонил через неделю после их встречи. — Так нельзя, надо хотя бы поговорить! — воскликнул он серьёзно и жарко, и сердце кольнуло от этой знакомой, будоражущей пылкости. Луссурия думал несколько секунд, пытаясь побороть себя. Бесполезно. — Приезжай ко мне. Завтра. Не в Варию, в мою квартиру. Он продиктовал адрес, дал отбой и выдохнул. Думать, во что это всё может вылиться, не хотелось. Рёхей появился даже немного раньше, одетый в привычные тёмные джинсы и футболку, с пакетом в руках. — Привет, Лу! Я привёз тебе твоего любимого саке! — начал он с порога, и Луссурия подыграл. — Привет, милый. Проходи. А я тебе гранатового сока купил. — Я буду саке, — чуть поколебавшись, заявил Рёхей. Луссурия удивлённо хмыкнул, но не стал спрашивать, в честь чего. Они сели в гостиной, притянув к дивану журнальный столик. На него водрузили бутылку саке: Луссурия отметил, что дорогого, сам выбрал? Или спросил у кого-нибудь из своих новых друзей? Неважно… Рёхей потёр ладони друг об друга и бодро сообщил: — Кёко очень нравится в Италии. Я возил её в ноябре в Сан-Миниато на гастрономический фестиваль. Ну, знаешь, сбор трюфелей, приготовление блюд из них и всё такое. — Знаю, милый. Я родился в Италии и изрядно помотался по ней. — Луссурия разлил саке по пиалам. — Твоя сестра выходит замуж за Саваду. — Ага. Старый друг со школы. — Рёхей почесал кончик носа. — Она его разыскала сама после того, как они поступили в разные университеты. Случайно узнала про мафию, когда на Саваду устроили покушение. Не отвернулась от него. Цуна славный малый! Мы с ним тоже дружили в школе, он в мой клуб ходил. Делал неплохие успехи, удар левой у него хорош! — Ясно. Поэтому ты подался в мафию вслед за ней? — Цуна хочет сделать мир лучше. Защитить своих друзей и семью — ты не представляешь, сколько раз на него покушались, а страдали невиновные. Кёко уже не переубедить, она Цуну не бросит. Но я хочу защитить её. И Цуна тоже. Поэтому я ему помогу! Луссурия покачал головой. Вроде бы почти его ровесник — а какой же мальчишка. — А как же спорт? — Без тебя всё стало совсем не так экстремально. И ты был прав. Время идёт, всё изменяется, и мы тоже. — Ты отказывался со мной драться, — напомнил Луссурия. — Ты же меня провоцировал каждый раз! Это не спарринг, это… — Рёхей задохнулся от возмущения, уши у него покраснели. Вспомнил, наверное, как Луссурия в один из таких спаррингов завалил его на пол и отсосал. Рёхей схватил пиалу и опрокинул в себя саке. Огляделся. — А у тебя здесь уютно. — А ты всё спишь на неудобной скамье в комнате с обоями в цветочек? У Рёхея был вкус к одежде, но не декору. — Цуна выделил мне комнату в поместье! Там всё ужасно дорогое, но удобное. Я думал, обычно наоборот. Луссурия рассмеялся. Пригубил саке. — Лу, а ты чего в Варии делаешь? — Рёхей, как всегда, был отчаянно прямолинеен. — Капитан нашёл меня после травмы. Сказал, что я им подхожу. Обрисовал условия. Я подумал и согласился, — коротко отозвался Луссурия. Провёл по волосам Рёхея ладонью. — Да ты оброс. И загорел.  — А ты постригся. — Рёхей кивнул на ирокез. — И покрасился. — Тебе идёт. Они оба замолчали. Неловкость стала невыносимой, густая и терпкая, как сливовое вино. — Слушай, я подумал… — Да, милый? — откликнулся Луссурия. Рёхей развернулся к нему всем телом и выпалил: — Давай снова встречаться! — В Италии не любят пидорасов. Рёхей поморщился. Луссурии всегда казалось, что тот стесняется своей ориентации. — Если ты на меня обиделся, так и скажи, — с вызовом заявил Рёхей, вздёрнув подбородок. Луссурия расхохотался. — Милый, тебя бросил я, а прощения просишь ты? — Я должен был тебя удержать, — решимость в глазах Рёхея была прекрасна и согревала получше дорогого саке. Луссурия невольно подумал: а может, ещё не всё потеряно? — Почему? — задал он мучивший его вопрос, понимая, что вкладывает в одно слово слишком многое. Поймёт ли Рёхей?.. — Потому что я люблю тебя. Но боялся, что ты отвернёшься, когда узнаешь, что я в мафии. Я вообще тебе не подхожу, ты такой… — Стой-стой! — Луссурия прижал пальцы к губам Рёхея. Он не ослышался? Любит? Иои он опьянел, и у него слуховые галлюцинации? — Солнце моё, тебе не говорили, что решать за других — дурной тон? Рёхей посмотрел виновато. — Прости. И скажи прямо, ты всё ещё, ну… хочешь быть со мной? — от волнения Рёхей теперь был весь красный. Луссурия склонил голову набок, коснулся сжатой в кулак руки Рёхея и вкрадчиво произнёс: — Хочу. Но ты должен мне сказать, что тебя не устраивает. Я же вижу, ты раньше не был со мной откровенен до конца. Рёхей опустил глаза и нахмурился. — Неважно. — Ты хочешь быть сверху? — озвучил догадку Луссурия. — Я не против. Ему и вправду было не принципиально, сверху или снизу. Удовольствие можно получить в любой позиции, надо только было знать, как. Рёхей недоумённо моргнул. — А можно? Луссурия застонал. — Милый, ты иногда такой… — Идиот? Гокудера мне говорил. Прости, я… — Хватит извиняться! Эта ваша японская манера просто ужасна! Иди сюда. Рёхей вывернулся из футболки, пристально взглянул ему в глаза и протянул перебинтованную руку. Луссурия ухмыльнулся. Взял её в свои ладони, коснулся губами костяшек и стал медленно, до боли знакомо разматывать эластичную ленту. Когда последний виток соскользнул с кожи, Луссурия поцеловал доверчиво раскрытую ладонь, каждый палец, крепкое запястье, где под тонкой кожей бился пульс и проступали жилы. Провёл губами по золотистому предплечью до локтя. Рёхей сглотнул, его рёбра стали вздыматься чаще. Луссурия опустил взгляд. Ширинка недвусмысленно топорщилась. Рёхей привстал, помогая снять джинсы и трусы. Луссурия толкнул его на диван, опрокидывая на спину, устроился между ног и подул на головку, коснулся её языком, взял в рот и громко причмокнул, дразнясь и смущая. Короткий всхлип «Не надо так, Лу» не заставил себя ждать, вызывая улыбку. Отсосать хотелось нестерпимо, но почувствовать Рёхея в себе — пожалуй, больше. Луссурия быстро скинул с себя одежду и тут спохватился. — Подожди, я возьму презервативы и смазку. — Лу, так давай, — Рёхей смотрел на него жадно и нетерпеливо. Луссурия покачал головой. Выскользнул из гостиной и торопливо зашарил в спальне. Сюда вести Рёхея не хотелось. Здесь были чужие мальчики. Похожие на Рёхея и не очень. Подойдя к дивану, Луссурия не удержался, встал на колени и тщательно облизал член Рёхея, приласкал языком каждую венку. Потом раскатал по нему презерватив и взялся было за смазку, но Рёхей отобрал её и попросил: — Можно я сам? От одной мысли о пальцах Рёхея, охрененных любимых пальцах у себя в заднице, в паху плеснуло жидким огнём возбуждения. — Конечно, милый, — прошептал Луссурия хрипло. И, поддавшись шальной мысли, встал на диван, нависая над Рёхеем. Скользнул ногой по его крепким грудным мышцам, вжимая ступню, по шее, задел подбородок и погладил вдоль челюсти, — Рёхей коротко поцеловал, обжёг губами и дыханием. Покорно ждал, не выпуская из кулака свой член, положив раскрытую баночку смазки на живот. Луссурия понял, что его выдержки не хватит не прелюдию и игры. Опустился на колени, кивнул, и Рёхей погрузил пальцы в густую прозрачную мазь, другой рукой оттянув ягодицу. Толкнулся ими в дырку. Засаднило, мышцы впускали неохотно, и Луссурия с длинным выдохом расслабился. Снизу он не был уже давно. Рёхей был чуток и бережен — ничего от той нетерпеливости, которая заставляла его снимать штаны и, развернувшись спиной, упереться руками в стену и ждать, когда его незатейливо выебут. Он ласкал и растягивал, одновременно гладил член Луссурии, сосредоточенно сдвинув брови. Удовольствие слабо вспихивало, не столько от стимуляции — приятной, недостаточной, сколько от осознания — это его мальчик, его Рёхей, его пальцы. Луссурия не выдержал,  разгладил морщинку на смуглой переносице и мягко, но уже срывающимся голосом заметил: — Про себя не забудь. — Мне… хорошо, — Рёхей облизал губы, но руку убрал, ухватил Луссурию за бёдра, оставляя на коже липкие отпечатки, и насадил на свой член: медленно, чудовищно медленно, словно хотел прочувствовать каждый сантиметр его задницы. Сам Луссурия чувствовал: головку, распирающую стенки, как она проталкивается всё глубже и глубже, как его заполняет горячая, подрагивающая плоть. Он уже забыл это восхитительное чувство наполненности, лёгкую боль, особенное напряжение в пояснице и бёдрах. Луссурия сжал пальцами ладони Рёхея и выдохнул: — Не дай мне кончить быстро. Доведи меня... Доведи до ручки. Рёхей серьёзно кивнул и осторожно пережал ствол у основания. Луссурия слегка шевельнулся, плавно приподнялся-опустился. И начал двигаться. Сначала лишь слегка выпуская из себя член и снова насаживаясь до упора. Потом — все ускоряя темп и наращивая размах, не жалея себя, резко подаваясь навстречу толчкам Рёхея. Тот приоткрыл рот, задышал часто, иногда всхлипывая и облизывая губы, и на каждый такой всхлип Луссурия насаживался сильней и сжимался. И уже Рёхей задавал темп — быстрей, ещё быстрей, одновременно двигая кулаком по члену и вдруг останавливаясь у самой грани, как-то чувствуя, подгадывая момент. Луссурия высоко, протяжно застонал, подбрасываемый вверх всё яростней. Член Рёхея округло бугрился над пупком, пульсировал, мокрый, раскалённый, твёрдый, перед глазами плясали чёрные мушки, пульс стучал у горла, в животе, в паху, под пальцами на  головке, и было нестерпимо, невыносимо хорошо.  Вдруг Рёхей убрал руку и крикнул: — Кончай! И Луссурию распотрошило, бросило в судорогу оргазма, выплёскивая на влажную смуглую кожу. Когда отпустило, Рёхей притянул его к себе, погладил по мокрой спине. Луссурия обмяк, расслабился, дыша часто и тяжело. — Охуенно, каро мио. — Больше обращение не щипало язык едкой отравой. — Ты опять всё сделал за меня, — буркнул Рёхей. Луссурия поцеловал его, глубоко, нежно, сладко. Так, как давно хотелось, но не было возможности. — В следующий раз я буду лежать бревном, обещаю. — Ну тебя, Лу. Лу… Луссурия прихватил губы Рёхея, оттянул нижнюю зубами и отпустил. Заметил огорчённо: — Мы всё равно будем видеться от случая к случаю. — Мы будем видеться, — твёрдо сказал Рёхей. Если бы тогда Луссурия поговорил с Рёхеем сразу после визита Сквало. Если бы Рёхей был вместе с ним в Варии… На секунду Луссурию обожгло картинкой, которой никогда не было в реальности: их невозможная, несокрушимая атака на поле боя, после которой ни одному врагу не выжить, тепло знакомого плеча, надёжное присутствие за спиной. Они делили бы всё поровну: и кровать, и отряд, и друзей, и врагов. Они бы вместе сражались и праздновали. — Мы будем видеться, — повторил Рёхей. — Да, — севшим голосом согласился Луссурия. — Да, конечно. Об остальном они подумают позже.