10 лет назад. Академия жнецов.
Not here — not now No regrets - It was just another lesson in my life I close the door
Грелль Сатклифф стоит у зеркала в собственной комнате, то и дело нервно глядя на часы. А перед ним в отражении уже почти взрослый настоящий жнец, готовый прийти по души обреченных. Новые, сделанные по собственному дизайну, очки. Через неделю — новая коса, и отдаленно не напоминающая ту игрушку, что была во время учебы. Он, Грелль, лучший. Он самый-самый, и никто этого не может оспорить — установка, существующая еще с детства. С детством пришло время расстаться, но вот уверенности в себе только прибавиться должно. Сатклифф почти свободен и почти самостоятелен. Последние несколько дней Грелль ходит по Академии исключительно на каблуках. У него впереди — безупречное будущее. Остался только Уильям Ти Спирс. И выпускной. Еще один взгляд на часы, ногти цепляются за манжет рубашки и одергивают его. А перед ним в отражении еще совсем юный, чересчур эмоциональный жнец. Жнец, которому на самом деле плевать на очки, косу, работу, даже на самовосхваление — сейчас мысли в его голове посвящены другому. Для эгоизма Грелля одно это слово "другому" уже удар. Трещина, которая неизменно приведет к обрушению того, что строилось все 17 лет жизни — Грелль заранее знает. Через два дня они с Уильямом Ти Спирсом расстанутся, и, быть может, больше никогда не встретятся. Спирс не распространяется о том, куда собрался идти, но можно догадаться, что это связано с бумажной работой — Уильям не особо силен в боях. Правда? Грелль смеется над последней мыслью и машинально касается легкого шрама на шее от косы этого самого Уильяма. Остался еще с экзамена. Такая своеобразная случайная метка. Память. И с ней — страх возможной утраты того, кого и так приобрел только в желаниях. Между ним и Уильямом что-то тяжелое, тягучее, притягивающее, мешающее спокойно дышать. Грелль даже думать не хочет над названием, хотя определения вроде "страсть", "одержимость", "привязанность" так и лезут в голову, поражая своим абсурдом. Сатклифф, несмотря на многочисленных приятелей, никому не открывался, и мысль о близких отношениях приводила его в ужас. Он — и чей-то? Он — обязанный кому-то? Нет, Грелль твердо собирался жить в свое удовольствие. Он сам по себе. Он горд и свободен. Кто вообще придумал необходимость быть с кем-то? И страх принадлежать кому-то усиливается, стоит Греллю снова посмотреть на шрам. Страх потерять, так и не приобретя, так и не попробовав, сильнее. И поэтому Сатклифф последний раз поправляет воротник рубашки и выходит из комнаты, направляясь в зал для собраний. Он готов увидеть Уильяма Ти Спирса. Он безумно хочет Уильяма Ти Спирса, и правильнее было бы остаться в комнате, начать собирать вещи и спокойно уехать из Академии в назначенный день, не провоцируя самого себя, не дразня себя встречей. Не дразня себя мыслью, что что-то будет. Но это значит не прийти сейчас на собрание перед выпускным балом, не прийти на сам бал. И из-за кого? Из-за какого-то зануды-хорошиста, который его всегда бесил? Тут уже Сатклифф начинает и сам на себя злиться за то, что что-то испытывает к Спирсу. От злости к страсти. Это стало нормой еще с того дня последнего экзамена. Но шаги сделаны, и Грелль идет в наступление. Лучше попробовать и пожалеть, чем жалеть о несделанном, разве не так? А вспоминая то, что было, Грелль понимает, что может упустить что-то слишком приятное. Перед глазами в который раз мелькают картины боя, напор Спирса ощущается кожей, словно он здесь сейчас, рядом, и это вызывает мурашки и дрожь в коленках. Чертов экзамен. Собственное тело подвело Грелля, и теперь каждый раз при мысли о Спирсе он переживает то же самое. Сатклиффа не покидает это чувство подчинения. Удовольствия, сопровождающего его. Ему нравится. Смерть милосердная, ему же понравилось, каким был Спирс. И ты, Грелль, сам назвал его красивым, предательски напоминает подсознание. Сказал это вслух, несколько раз. Назвал его "мой мужчина". А мужчина и в самом деле будет моим, решает Грелль. Слишком поздно, чтобы просто забыть и отпустить. На собрании красноволосый намеренно садится рядом со Спирсом, манерно закинув ногу на ногу. -Привет хорошистам. -Здравствуй, — спокойно отвечает Уильям, лишь чуть повернув голову в сторону Грелля. Все это время, пока Сатклифф терзался противоречиями, Спирс старался много не думать. Он понимал, что случилось на крыше. Он понимал, к чему это может привести. Он помнил, что обязан Сатклиффу если не жизнью, то сдачей экзамена как минимум. Это были главные важные пункты. Остальное и само продолжение Уильям доверил судьбе. Грелль же довольно улыбается, слыша такое приветствие. Уильям так же сдержан, вежлив, невозмутим. А как он двигался там, на крыше, как нападал...Греллю хочется повторить, только в несколько другой ипостаси. "Неприемлемо!" — уверяет, видимо, порядочность. "Когда это потакать своим желаниям стало для тебя неприемлемо, Сатклифф?" — возмущается подсознание. -Ну, Уилли, — насмешка, — как... ммм... дела? — лукавый, прямой взгляд, и от порядочности не остается и следа. Они разговаривают о всяких учебных делах, о грядущем выпускном бале; Сатклифф мельком разглядывает Спирса, останавливает взгляд на его руках, вспоминая, как тот держал косу. Взгляд выше, по бедрам. Останавливаясь на паху. Грелль медленно сглатывает, окончательно убеждаясь в том, что сама мысль о сексе с Уильямом его возбуждает. А дальше — просто. Сатклифф болтает что-то о том, что они так и не отпраздновали сданный экзамен, упрекает Спирса в нежелании идти на выпускной бал и уверяет, что уж они вдвоем заслужили отдых. И после Грелль теряется, даже пугается, когда Уильям так спокойно, все тем же ровным голосом приглашает его к себе в комнату. Дверь за их спиной захлопывается слишком громко в возникшей тишине, словно отметая все пути к бегству. К спасению. В такой тишине может возбудить даже вздох, и именно его Сатклифф и делает, успевая проклясть Спирса про себя. Ведь можно было дождаться бала, списать все на алкоголь. Но тут на ум приходят известные факты об объекте желания: Спирс не любит толпу. Спирс нормально ни с кем не общался за все учебное время. У Спирса нет друзей и даже приятелей. Вся эта информация в данный момент говорит об одном: репутация Сатклиффа будет сохранена, и все, что случится здесь, останется тут же. Ничто не выйдет за пределы этой комнаты. Эта уверенность придает смелости, развращает, подначивает, уверяя, что можно делать все, что хочется. Уильям же не думает о репутации. Он думает о Сатклиффе, глядя на оного слегка расфокусированным взглядом. И чувствуя себя пьяным. Поскольку Уильям Ти Спирс в трезвом состоянии никогда не позволит себе такие мысли: Грелль красивый. Раньше Уильям не то что не замечал этого, а просто не рассматривал никого с точки зрения привлекательности. У него острые коленки, резкие линии ключиц, выдающиеся лопатки и очень тонкие запястья — это все Спирс помнит еще с совместных спортивных занятий, когда жнецы носили легкую одежду, а не скрывающие все костюмы. У него выступающие костяшки на руках, а сами руки больше похожи на женские — ладонь маленькая, пальцы изящные, с чуть удлиненными ногтями. Вспоминая зажатую в этих пальцах косу, Уильям чуть улыбается, зная, что эти красивые руки могут нести разрушение. Больше всего привлекает шея. Хочется ее коснуться, и не руками, а губами. Чем пахнет Грелль Сатклифф? Какая его кожа на вкус? Какое его тело? Думая об этом, Спирс ослабляет галстук. Пока свой. И именно в этот момент до ушей доносится вздох Грелля. Этот простой звук заставляет сорваться с места, оказаться перед Сатклиффом, кладя руки на лацканы пиджака и стаскивая такую ненужную, мешающую сейчас вещь с узких плеч. Грелль отворачивает голову, пряча победную улыбку за упавшими на лицо прядями волос. А затем сам обнимает Спирса за шею, махом, не раздумывая, целуя, раздвигая его губы языком, нагло вторгаясь в чужой рот. Сам. В этом вся натура Грелля Сатклиффа. Того Грелля, которого никто не победил, не подчинил, не усмирил. До этого момента. Уильям сначала позволяет себя целовать, давая Греллю почувствовать вкус разочарования, ведь ему нравился именно напор партнера, а потом резко прикусывает его за язык, опуская руки на чужие бедра и сжимая. Спустя секунды уже прижимая Сатклиффа к стене, находя пальцами тазобедренные косточки — кто бы сомневался, что они выступают так же сильно, как ключицы и лопатки. Для разума Спирса его действия — что-то катастрофически неправильное. Но разум отключается. А тело и само прекрасно знает, что ему делать. Грелль же вздрагивает, ощутив руки на бедрах. Как это грубо, как властно, желанно и...страшно? Он ведь никогда...Впрочем, сначала делаем, а потом думаем – этому совету Грелль следовал без сомнений. Сатклифф изворачивается из чужих рук, сам хватаясь за пиджак Уильяма и таща его вниз. -Сними же его, — больше похоже на приказ, чем на просьбу. Но ни тому, ни другому Уильям не собирается подчиняться. И к пиджаку Грелля летит еще и его жилетка, а за ней – рубашка. Спирс медленно касается кончиками пальцев ребер, живота, опускается ниже, а затем перекладывает руки на ключицы. -Какой ты худой, — вырывается неожиданно. -Нравится? – Грелль скалится, хотя и чувствует себя скованно. Дурацкое ощущение, что он совсем маленький и неопытный в руках Спирса. И былой нрав с тем же успехом испаряется, пока Уильям гладит его плечи. Грелль вытягивает вперед руку, сжимая ткань жилетки Уильяма. Тот уже сам скидывает с себя верхнюю одежду, оставив только полу-расстегнутую рубашку – невыносимо жарко — температура комнаты тут не причем, — но и слишком рано, чтобы баловать Сатклиффа, жадно смотрящего на него. Они снова целуются, доходят до постели, на которую оба падают и быстро, словно по команде, поднимаются и просто садятся. И делают вид, что все в порядке, и что они оба замечательно осознают, что сейчас будет. Больше всего Уильям боится ударить в грязь лицом – с ним же Сатклифф. Он не будет молчать. Он выскажет все, что думает, да еще и приятелям своим расскажет. Тем более у них наверняка существенная разница в так называемом опыте. Грелль, конечно, не ходил за руку то с одним то с другим — вариант с другой даже не рассматривается, — но одно его поведение не давало усомниться в том, что он с кем-то встречался. Для такого статуса, на который претендовал Сатклифф, это было обязательным. Кто-нибудь богатый, красивый, опытный. Совсем не такой, как Уильям. Сам Грелль так увлечен мыслями о себе, что не замечает оттенка беспокойства и неуверенности в глазах Спирса. Он боится признаться, показаться слабым. Особенно после всего его поведения, говорившего «да я все знаю и все пробовал!». Уильям касается красных волос, поглаживая, затем аккуратно толкает Грелля в плечо, заставляя его лечь обратно, сам нависая над ним. Руки изучают тело, а уходя к кромке брюк, без промедления расстегивают ремень и стаскивают ткань. Грелль дышит чуть быстрее, чем обычно, смотря на сокурсника и отмечая уверенность, с которой он все это делает. Конечно, как со всеми своими...любовниками. Уильям поддевает ткань белья, стягивая, разглядывает обнажившиеся косточки. Сатклифф машинально сжимает ноги, уже не пряча испуг в глазах; смущение настоящее, скованность натуральная. И где-то в голове все еще позванивает тихий звоночек — опасность. Уильям должен знать. Нужно сказать ему, что... это все... черт, так стыдно Греллю, наверное, не было и не будет! -Уилл, — тихо. -Что? — получается хрипло, даже как-то интимно, низким голосом. Спирс выпрямляется, откашливается и смотрит на лицо Грелля, находя в нем...испуг? — Что? — уже нормальным голосом. Грелль тянет ладони к своему уже почти любовнику, убирает черные пряди волос за уши. Вздыхает, и, не отводя взгляда. -Я...никогда раньше, — Грелль краснеет от стыда, одновременно злится и по-прежнему боится, — не делал этого. Уильям смотрит на Сатклиффа подозрительно, не веря, но стараясь проконтролировать выражение лица после такого заявления. Потому что искренне хочется удивиться. Казалось, что Грелль говорил искренне, если бы Спирс видел его впервые в жизни, но он же знал эту змеиную натуру. Грелль мог вести себя как угодно ради получения выгоды, да и просто так поиграть, поиздеваться— норма для него. И Уильям мог представить, что Грелль делал такое растерянное лицо и говорил подобные слова всем своим партнерам. Многочисленным, стоит добавить. Зачем? Да для игры, чтобы потом насмехаться. А если он говорит правду, значит, все его замашки – маска, способ прикрыть многочисленные страхи и комплексы? Об этом Уильям думал не раз. В любом случае, слова это слова, а тело не может соврать. Только вот и сам Спирс не делал «этого», а значит, может и не понять. Но об этом он сообщит...никогда. Поэтому на признание Уильям только кивает, мол, принял к сведению. Грелль благодарен за этот молчаливый кивок, так лучше, чем самодовольная ухмылка на губах. Да и меньше всего Сатклифф хочет расспросов. Спирс переворачивает партнера на живот и начинает сам раздеваться. Сатклифф не может просто лежать и ждать – от этого можно свихнуться. Краем глаза он следит за Спирсом. При виде чужого тела, которое всегда было скрыто костюмом, страх отпускает Грелля, а на его место приходит вожделение. Сатклифф еле слышно стонет, потираясь о простынь. Почему Спирс прятал такое тело, такой властный характер? Ах, если бы это началось год назад, а не сейчас, за день до выпускного. Греллю остается только мечтать и ждать. Почему-то только сейчас к Спирсу приходит осознание, что если Грелль не врет, то он так добровольно отдает себя ему, Уильяму Ти Спирсу. И он не знает чужих рук, губ, всего тела в такой близости. Нет, это какая-то ответственность, лучше уж думать, что Сатклифф просто играет в девственника. Наверняка, он уже настолько опытный, что ему просто скучно, и он нашел такой способ постельных игр. Уильям касается чужих бедер, заставляя Грелля подняться и встать на четвереньки. В голову приходит слово "дразнить", и Уильям оставляет одну ладонь лежать внизу живота любовника, легко перебирая пальцами. Вторая очерчивает линию шеи, плеча, изгиб талии. Спирс придвигается ближе, и его член касается ягодиц Сатклиффа. Вместе с этим жестом "подразнить" летит к чертям, и пальцы смыкаются на органе. Грелль одновременно вздрагивает и жарко стонет. Но тут же пытается заглушить свои стоны, прижимая ладонь ко рту. Они ни к чему. Могут привлечь чужое внимание, а потом по Академии в мгновение ока разнесутся слухи. Спирс явно ощущает чужое напряжение, его видно в позе и жестах партнера. Уильяму хочется помочь Сатклиффу расслабиться, успокоиться, позволить удовольствию, а не скованности руководить собой. -Не бойся, — это игра в опытного или правдивое искреннее пожелание? Рука ложится на поясницу и монотонно поглаживает, пока вторая ласкает член уже откровенно грубо, собирая выступающую сперму. Спирс пытается действовать в одном темпе, но сбивается, потому что Сатклифф под ним извивается, выгибается навстречу, дергается вперед. Уильям понимает, что такая реакция — замечательный стимул, что Грелль его подначивает, не дает отвлечься, не дает как всегда погрузиться в мысли. Здесь и сейчас все просто, на поверхности, физически и без всяких там отступлений. Почему-то осознание, что именно и с кем он сейчас делает, вызывает ухмылку. Пальцы становятся достаточно влажными, и Уильям осторожно — ему так кажется, хотя получается поспешно и нервно — вводит палец в тело. Чужие мышцы так плотно обхватывают палец, и Спирс отчетливо представляет, что то же будет и с членом, и ему хочется, уже хочется это почувствовать. Второй рукой он подготавливает себя. Грелль вздрагивает и напрягается. Ему не больно. Он ждет большего, поворачивает голову назад, чтобы видеть каждое действие. Глаза у Сатклиффа загораются каким-то темным огнем, когда он видит, как Спирс подготавливает себя. Как запретно. А потом Грелль вскрикивает, цепляясь пальцами за подушку, когда Спирс оказывается в нем. Он делает это медленно, но так только хуже — боль приходит постепенно, мучительно медленно. Сатклифф напрягается, из-за чего дальше двигаться совершенно невозможно. -Больно, — шепчет, — больно, Уильям... Вот этого Спирс и боялся. Ни сколько слова, сколько факта того, что будет неприятно, а он сам окажется в растерянности — а что делать дальше? И соображать надо быстро, действовать — тоже, а это у Уильяма всегда плохо получалось. Времени придумывать план нет. Уильям выдыхает, ладонь ласково поглаживает чужую напрягшуюся спину — это видно по выступившей линии позвоночника. -Потерпи, — голос холодный, хотя внутри все горит. Тебе же нравилась боль, Грелль, разве нет? Спирс движется вперед, прикусывая губу, — тяжело. Но все равно это ощущение потрясающее, так жарко, так сводит с ума это узкое тело, и собственный орган так плотно обхвачен, что всего пару движений, и уже собственная сперма помогает, делая проникновение легче, свободнее. И теперь можно дальше, как и хочется, глубже, ощущая тесноту уже всей длиной. Стон вырывается против воли, но Спирс уже себя не контролирует. Тело Сатклиффа выгнуто на кровати, руки мнут простынь. Острая, резкая боль проникает выше по позвоночнику, растекается там ленивой волной — такую уже ничем не остановишь. Но на каком-то из моментов Греллю кажется, что стало немного легче. И глубже. Сатклифф это очень хорошо чувствует — Спирс трахает его, входит до упора, соприкасается бедрами. Резко, набирая обороты. И Грелль отдается этому давлению, подчинению — разводит ноги шире, расслабляет тело. Снова боль, и она уже нравится Греллю. Он признает ее главной здесь и любит, как самое лучшее в своей жизни. Играет в жертву, а может и является ей, кладя самого себя на алтарь этой боли. И эти резкие толчки, эти руки на бедрах только дорисовывают картину — вот с чьей помощью, вот ради кого Грелль так поступает. Зачем? Этого лучше не знать. А партнер стонет, и это так странно слышать стон от Уильяма Ти Спирса и быть его причиной. -Да, — хриплый шепот, как ответ на стон, — Уильям... Уильям-Уильям-Уильям! Сатклифф повторяет его имя на все лады, шепчет что-то еще, даже не отдавая себе отчета, что это. Уильям теряет счет времени, далеко не сразу понимая, что Грелль уже совсем иначе себя ведет — он сладко, протяжно стонет, и в какой-то миг становится еще приятнее — хотя куда дальше, — когда трение становится сильнее. Этому способствует уже сам Сатклифф, чьи бедра теперь свободно двигаются назад, на него. В этом столько разврата, пошлости, даже грязи наверное, но Уильяму нравится то, что он видит перед собой, под собой. Руки Грелля цепляются за постельное белье, спина изгибается, бедра широкие, чуть округлые, на контрасте с тонкой талией, красные волосы же контрастны на белой коже. Какой он все-таки. Как можно быть таким? В этот самый момент Уильям понимает кое-что страшное — он никогда и никому не отдаст эту красоту. Он не собирается делиться ей. И уже уверен, что он, Грелль Сатклифф, будет его. Он уже его. Трудно остаться чужим, когда собственное имя вырывается с криком из припухших губ, и партнер кончает под тобой. Уильям тяжело дышит, все еще держа чужие бедра. Грелль под ним все в той же позе: опирается локтями о кровать и упирается лбом в подушку. Что же, остальное придется доделывать самому, ведь после оргазма любые движения приносят только боль. Но Сатклифф снова удивляет: кладет ладонь на бедро Спирса и хрипло шепчет: -Не выходи...кончи в меня. Я так хочу. От смысла сказанных слов Уильям тяжело сглатывает — как непристойно, пошло, какой мазохизм и безволие. И как ему это нравится. От одной мысли о чужой боли можно кончить. В другой ситуации подобное желание видеть чужие страдания и быть причиной их возникновения смутило бы Спирса, он бы счел это замашками убийцы-садиста. Но Греллю ведь идет роль жертвы-мазохиста? И Уильям, до синяков сжимая чужие бедра, продолжает двигаться. Он не спешит теперь, смакуя новое ощущение, новое удовольствие. Сатклифф под ним тихо стонет, явно от боли, и это только подначивает. Уильям кончает в его тело, но не спешит ложиться рядом, а просто садится на постели, смотря на спину партнера. Они молчат, и эта тишина снова становится гнетущей, напряженной. Вопрос "и что дальше?" повисает в воздухе, но ответ на него так и остается невысказанным. Желание Ти Спирса не отдавать Грелля никому и не отпускать его никуда сменяется страхом перед отношениями, перед ответственностью, а так же воспоминаниями о том, каким был Сатклифф еще вчера. Громкий, наглый, нервный. Грелль медленно поднимается, долго смотрит в глаза Спирсу, про себя умоляя его сказать хоть что-то, сделать хоть что-то, сорваться с места, поцеловать, обнять...Но Уильям не двигается. И за место безмолвных просьб приходит злость. Грелль мигом выкидывает эту глупую романтику из головы. Переспали — разошлись. Или он что, отношений и свиданий хотел? Со Спирсом? А может, цветов от этого зануды? Смешно. Главное, что он выходит во взрослую жизнь опытным. За это спасибо. И прощайте, Уильям Ти Спирс. -Я пойду, — а голос все еще дрожит, и за это Сатклифф сам себя готов стукнуть. -Да, — Уильям все так же не двигается. Он чуть было не признается, что до Грелля никто не обращал на него внимание, что он был абсолютно одинок. Пока Спирс терзается сомнениями, Грелль поспешно собирает одежду. Дверь за ним захлопывается слишком громко, демонстрируя чужую злобу. Теперь, в опустевшей комнате, присутствие кого-то в своей жизни кажется Спирсу всего лишь мимолетной иллюзией. Смятая постель — единственный факт, что это правда, вмиг ставшая горькой. Уильям снова один. Ему хочется обвинить Сатклиффа, но виноват только он сам. На выпускном они порознь. Грелль со своими приятелями. Уильям общается разве что с учителями. Они сталкиваются уже под конец бала, уставшие и откровенно грустные. Можно бы и высказать друг другу в лицо весь негатив, да вот зачем? Завтра они уже не увидятся. Все было бессмысленным. -Вот и все, да? — Грелль смотрит на Спирса без былой надменности. Грелль больше не играет с ним. -Получается так. -Тогда нам надо прощаться. -Надо. Грелль скалится. Этот зануда его раздражает. Этот зануда его сейчас бросает. Неужели сам Уильям не задумывался, что проще идти по жизни, держа кого-то за руку? Собственная мысль заставляет Грелля усмехнуться. Еще вчера он думал наоборот. Противоречие — грех молодости или его натуры и останется с ним всегда? -Пока, Уильям. Может, встретимся. -Пусть у тебя всё будет хорошо, Грелль. Сатклиффу страшно разворачиваться и уходить, кидая последний взгляд на того, кому отдал многое. Пусть даже тот и не подозревает об этом, пусть даже принял как само собой разумеющееся. Пусть. А Сатклифф будет его помнить. Но Грелль идет. Уильям уходит в противоположном направлении с той же мыслью: он будет помнить. Тогда они не знали, что ступили на одну дорогу всего лишь с разных концов. И на ее середине им не удастся избежать встречи.