I close my eyes and try to see the World unbroken underneath, The farther off and already it just Might make the life I lead. Я закрываю глаза и пытаюсь увидеть Внизу несломленный мир, Далекий, и наверное, в нем Я смогу стать хозяином своей жизни.
(Jars of Clay — Waiting for the World to Fall)
Мои цветы завяли. Кажется, они оказались в этой комнате в прошлом году. Дедушка тогда приходил сюда намного чаще, чем сейчас. Он принёс горшок с растением, которое я сразу же полюбил: ни много ни мало, оно заменило мне общение с друзьями, которые и в тот самый день играли на бейсбольной площадке, уже не надеясь на мой приход. Иногда я видел Джеральда на крыльце, он замирал в позе почти полной готовности постучать, но так и оставался недвижимым, пока не принимал решение просто развернуться и уйти. И я понимаю его. Пусть будет так. Им всем не нужно видеть другого Арнольда. Совсем не нужно видеть. Каждый день, наблюдая за крохотным кусочком умирающего неба, мне казалось, что всё изменится. Что однажды откроется дверь в эту комнату и войдёт мама, что когда-нибудь я снова увижу бабушку, и что мои цветы будут радовать меня цветением раз в год. Что когда-нибудь я смогу вырваться из этой тесной душной комнаты и улететь прочь. Но мои будничные декорации останутся прежними. Пустая комната. Кричащая тишина. И засохшее жёлтое растение, которое напоминает меня самого. Проходит год и мне тринадцать. Я всё ещё здесь, наблюдаю за меркнущими облаками, выжигающими остатки сил. Ещё год, мне четырнадцать. Я нахожусь в заключении этого дома уже несколько лет. Уже не помню, почему решил навсегда остаться в этой комнате и покидать её только при необходимости. Обои превратились в сплошной серый, как небо, которое больше никогда не становилось голубым. Мне пятнадцать. Мне шестнадцать. Мне семнадцать. Приходит Джеральд и садится на выцветший диван. Он приносит с собой несколько красок из улицы: диван на мгновение красный, а моё небо становится покрашенным в синий. Говорю: «Мои цветы завяли», а он кивает головой и смотрит на жалкий цветочный горшок, сжимая руки в кулаки. Спрашиваю: «Когда зима?», и он пожимает плечами – зимы не было слишком долго, как и его в этой комнате. Молчу: «Мне нужно побыть одному», и он уходит. Мне шестнадцать. Пятнадцать. Четырнадцать. Тринадцать. Мне двенадцать. Умирает бабушка и приходит известие о том, что родители мертвы. Окружающие смеются, когда я падаю, не замечая пробоины в асфальте. Они смеются. А я, незаметно для них, оставляю в пробоине слёзы. Мне одиннадцать. Я люблю зиму. Я люблю всё вокруг, даже не смотря на то, что бабушка тяжело больна. Я думаю, что она поправится, ведь врач сказал, что болезнь пройдёт. Почти не удаётся уделять времени друзьям, но теперь у меня есть цветы. Мне десять, и мой друг Джеральд приходит ко мне в гости, как и раньше. Однажды я с ним поделился своим заветным желанием и сказал ему: «Я хочу летать», и он ответил, что это невозможно. Я задумался и продолжил: «Хочу летать, как летал человек-голубь», и Джеральд смеялся, говоря, что этот человек – больной. Тогда я сказал: «Как во сне, когда вдруг вырастают крылья или как летали мама и папа. Я хочу летать», и он, соглашаясь, ответил, что тогда нужно волшебство. «Но волшебства не существует», – подметил тут же. Конечно же, я не поверил ему, ведь я знал, что если очень сильно чего-то захотеть – волшебство не заставит себя ждать. Одиннадцать. Двенадцать. Я больше не верю в волшебство. Мои цветы завяли. Тринадцать. Четырнадцать. Всё вокруг серое. Умирает дедушка. Пятнадцать. Шестнадцать. Семнадцать. Джеральд уходит и забирает краски с собой. Мне восемнадцать, и я начинаю немного верить в волшебство, когда закрываю глаза и представляю вокруг себя снег. Прямо у потолка толпятся тучи и в комнате всё постепенно становится белым, а пол очень холодным. И покидая свою комнату, я знаю, что когда упаду – мне помогут подняться, никто не станет смеяться, прикрывая рот толстыми шерстяными перчатками. Мой мир станет распускаться и снова появятся цвета, когда я буду всё больше уходить от того маленького замкнутого кусочка с серым небом. Я меняюсь, когда за спиной остаются дожди, в моём мире всегда будет зима. И я полечу без всяких крыльев, взмахнув только руками, ведь летать – это так просто. Мне девятнадцать, и я буду ждать этого. Мне исполнилось двадцать, когда в моей комнате наступила зима. Декорации меняются стремительно, когда я выхожу из неё, чтобы вынести цветы на крышу – там они точно не замёрзнут – и случайно поскальзываюсь на пролитой воде. Один мой ботинок остался на крыше. Зима из комнаты ринулась навстречу и задержала моё тело в воздухе. Я взмахиваю руками, чтобы взлететь повыше и оглядеть горшки с цветами, которые были расставлены по всей крыше. Мне двадцать, и я верю в волшебство. Все мои цветы ожили.