Священное таинство похищения

«– Все в Церкви есть святое таинство. Всякое священнодействие есть святое таинство. – И даже самое незначительное? – Да, каждое из них глубоко и спасительно, как и сама тайна Церкви, ибо и самое «незначительное» священнодействие в Богочеловеческом организме Церкви находится в органической, живой связи со всей тайной Церкви.»

Чего боятся вампиры? Чеснока, святой воды, распятия и света дня? Конечно, а еще сказок для запугивания маленьких детей, обещающих, что все будет хорошо, стоит им только слушаться родителей: не гулять допоздна, не воротить нос от невкусной еды и искренне веровать в господа Бога. Какая же чушь. При встрече с вампиром, которая, к слову, в несколько сотен раз более маловероятна, чем количество ходящих по миру пугалок, вас не спасет даже хорошо заточенная шпага, а не только несчастный представитель семейства амариллисовые. Чего же тогда на самом деле боятся вампиры? Ну, кроме настолько обширных повреждений, с которыми не справится даже их мощная регенерация. Шиничи бы сказал, что вампиры боятся предательства. Еще вампиры боятся сонного яда – той еще мерзкой штуки, которая при правильной дозировке может заставить вампира проспать до десяти лет. После десятого года сна вампир, как правило, умирает от истощения. Так что яд в некотором смысле можно назвать для вампиров смертельным. Кудо повезло – кажется, его организм оказался сильнее, чем предполагали его отравители, а потому проснулся он уже через семь лет. Разве что катализатором пробуждения послужила кровь: беспечные охотники до наживы, сунувшиеся в его лесное поместье, поранились о разбитое ими же самими зеркало. Верно люди говорят, что зеркало разобьешь – удаче не быть. Вот и стал проснувшийся и до безумия оголодавший вампир их... большой неудачей. Правда семь лет сна порядком истощили организм, а потому один из трех мародеров спасся. И вот после этого, казалось бы, не слишком значительного события и началось то, что заставило только-только вернувшего себе разум вампира усомниться в собственной удачливости. Для начала вы хоть представляете, насколько вампиры – самоуверенные засранцы? Несмотря на то, что за время своего сна Шиничи неизбежно отстал от жизни, а потом сразу после своего «доброго утра» еще и умудрился упустить непосредственную часть своего «завтрака», он продолжал пребывать в абсолютной уверенности касательно собственной безопасности. Хотя ни слуг, ни кого-либо еще за время сна вампира в поместье не осталось. Вот эта самоуверенность и сыграла с Кудо в высшей степени злую шутку. Во второй, кстати, раз, если вспомнить о том, какое именно качество довело вампира до столь продолжительного сна. Но согласитесь, сложно ожидать, что буквально на следующее утро после побега неудавшегося грабителя в поместье заявится не слишком дружелюбная толпа селян. И хорошо бы только их: чрезмерно суеверные и глупые люди не могли стать для вампира серьезной проблемой. Плохо было то, что в поддержку к ним пришла четверка матерых священнослужителей в черных рясах и с арбалетами наизготовку. Когда его бок насквозь прошило серебряным болтом, Шиничи справедливо предположил, что, несмотря на то что он выжил после принятия сонного яда, жизнь его все равно оборвется слишком рано. Болт в плече, причиняющий нечеловеческую боль, в животе, а затем и в бедре уверил его в своем умозаключении. И упав на колени перед взбудораженной страданием «мерзкой гадины» толпой, вампир приготовился к смерти, надеясь хотя бы на то, что она будет быстрой. Но он ошибся, его не убили вот так сразу. Вампиры боятся предательства, истощения и сонного яда. Это уже все записали и усвоили, да? Так вот, еще вампиры боятся серебра, а точнее, серебряного оружия. Оно делает их уязвимыми, лишая тело силы и способности к практически мгновенному восстановлению. И знаете, какой самый надежный способ убийства вампира после того, как его тело пронзено серебром? Сжечь. – Сие отродье тьмы будет предано огню на главной площади нашего города завтра, после захода солнца! Мы покажем всем, что зло слабо пред ликом истинной веры! – ой, не лги, священник. В существовании серебра и огня нет заслуги вашего Бога, с какой бы дикой фанатичностью вы не считали, что он создал этот мир. Пока один вдохновленно провозглашал, потрясая арбалетом, корчащегося от боли Шиничи быстро, можно сказать, профессионально заковывали в цепи остальные приверженцы «светлой единой веры». Вампир изо всех сил сдерживал стоны боли, когда из него выдергивали арбалетные болты, кроме того, что вошел в бедро. Пожалели на него серебра церковного, ах, какая жалость. Будто из его дома сейчас не вынесут столько драгоценностей, что каждому из толпы по нескольку стрел из золота подарить можно будет. Дальше с Кудо также не слишком ласково обошлись, обездвиженного и пару раз хорошенько битого по ребрам, грубо закинув на голую телегу. Разве что, к чести священников, не отдав для отвода души чрезмерно возбужденной толпе. Хотя, какая тут честь, скорее всего, просто не рискнули – забитого до смерти вампира не так интересно и показательно сжигать перед всем честным народом, чем еще живого и трепыхающегося. Зато в телеге помимо самого Шиничи ничего не было, и, когда она тронулась, вампиру даже удалось не слишком весело пошутить у себя в голове про условия повышенной комфортности. Да к тому же и послушать разговоры народа, все еще опасливо косившегося в сторону его скрючившейся фигуры и идущего по бокам от телеги, было можно, фокусируясь и с силой отгоняя кровавый туман, застилающий мысли. – Ты видел его глазищи, что кровь краснющие! – А одежду видал? Как у графа, а может даже того, кто и побогаче будет! Рубашка небось шелковая! Жалко – сожгут вместе с кровопийцей. Мало ли – вещь проклятая. – А вот мне его жаль. Он моего сына и то помладше будет… – Брось ты этот бред! Это он выглядит так, чтоб путать тебя. Много, небось, девок попортил. А сколько, наверное, попил! – что за клевета? – Он и твоего прапрадеда раз в десять старше будет, а ты его за морду егойную жалеешь. Тьфу! И подобные разговоры в том же духе. Судя по тому, что люди не делили его состояние, можно было предположить, что его ожидаемо присвоила церковь. Тут уж никак не удержаться от невидимой никому глумливой усмешки: что и ожидалось от священнослужителей и их «крестового похода» на его скромную обитель. И престиж подняли, ужасного монстра изничтожив, и карманы набили. Хорошо люди живут! И радует, что недолго. В уме Шиничи бесконечно искал выход из сложившейся ситуации, раз уж фортуна милостиво подарила ему отсрочку. Искал и не находил. Серебро жжет слишком глубоко внутри, явно раздробив кость. Ребра ноют, голова раскалывается, а раны, оставленные другими болтами, даже и не думают начать заживать. Как мерзко быть беспомощным. И как мерзко понимать, что во всем виноват сам. Сам взял бокал вина с кровью из ее рук. Сам не позаботился о том, чтобы ни один из мародеров не сбежал. Сам. То, как его подвозили к городу, как довозили до большого каменного строения, как буквально волокли вниз по стертым каменным ступеням – все это слабо отпечаталось в сознании вампира, слившись в одно месиво из злобно-брезгливых лиц и пинков. Попадались еще и лица напуганные, продолжавшие испытывать страх даже перед искалеченным и откровенно жалким в своих собственных глазах Кудо. Камера тоже была одиночная, сырая и тесная, с тускло чадящим факелом у двери. Туда и зашвырнули вампира, надев на него, ну что за издевательство, намордник из грубых кожаных ремней. Но у него не было сил даже внутренне возмутиться на это, безразлично смотря на закрывшуюся за тюремщиками обитую железом массивную дверь. Свет не забрали – кто-то еще придет. Пожалуйста, пусть он сдохнет по дороге сюда. Но нет, небо не исполнило желания Шиничи, занятое, наверняка, дежурством этого премерзкого человеческого божка. Через какое-то время дверь открывается, впуская внутрь человека, на которого вампир даже не поднимает глаз. По запаху ладана и воска и так предельно понятно, что это очередной священник. Вот только какого черта им еще от него нужно? Чтобы он покаялся в своей богомерзкой сути? Пусть лучше сразу хлебнут олеума. Правда, то, что происходит дальше, заставляет вампира растерять часть своей незаинтересованности, хоть и не настолько, чтобы двинуться и поднять голову – слишком сильно болит плечо. Человек подходит к нему вплотную и, судя по ощущениям, присаживается рядом. – Так это ты тех мародеров скушал? Спокойный голос, самую малость растягивающий гласные, и интерес, заставивший сквозь боль приподнять голову, чтобы увидеть склонившегося над ним совсем молодого мужчину, скорее даже юношу, лицо которого Кудо было совершенно точно знакомо. Он знает его. И, по всей видимости, юноша тоже вспомнил вампира. Лунная ночь совсем незадолго до того, как Шиничи отравили – для вампира это не далее, чем событие недельной давности по ощущениям. Залитый бледным светом пол его гостиной и распахнутые створки окна. Чужая хмельная юность и бесстрашие, граничащее с безрассудностью. Чужие слова: «нет ничего, что я бы не смог бы украсть», – и вампирская усмешка. Наивный мальчишка лет шестнадцати, что так безрассудно проник в его обитель под покровом ночи, когда слуги погасили всюду свет и легли спать. Кудо не нужен ни свет, ни сон, чтобы остановить вора, сжимающего в своих ловких руках драгоценную брошь, на стоимость которой можно купить в вампирских кругах дюжину таких мальчишек. Тогда вампир отпустил его, бросившись к окну исключительно нечеловеческой скоростью, которой было никак не поспеть за выскользнувшим в летнюю ночь юнцом. Тогда Шиничи только посмотрел вслед улепетывающему мальчишке, совершившему в своей жизни, судя по азарту, блестевшему в его глазах, свое первое крупное ограбление. – Узнаешь? – спрашивает сейчас этот давно уже не мальчишка, как-то очень осторожно переворачивая вампира на спину и осматривая его тело. И не дождавшись кивка – Кудо не был готов к еще одной волне оглушающей боли в плече – просит: – Покричи, пожалуйста, очень надо, – и без предупреждения хватается за древко засевшего в бедре болта, резко выдергивая его из него. Второй раз просить не пришлось: терпение за сегодня вампир израсходовал, заходясь в громком болезненном вскрике. – Хорошо-хорошо, еще давай мне болезненных стонов. А потом красиво сведи их на задушенный хрип и считай свою норму выполненной, – тихо просит странный священник, ощупывая ребра, начинающие несмело восстанавливаться после извлечения серебра из тела. Ничего не понимающий Шиничи, тем не менее, послушно исполняет все вышесказанное, изображая перед насмешливо усмехающимся священнослужителем приступы острой боли и невыразимых мучений, сводя их на тихие подвывания по его сигналу. – Что ты… – начинает шепотом вампир, как только мужчина напротив удовлетворенно кивает, но его прерывают жестом и, до сих пор не осознавший действительности до конца, Кудо покорно умолкает, хмуро поглядывая на своего, получается, спасителя, что ли? – Раз ты меня узнал, а я вижу это, – он просто-напросто садится на пол, наплевав на то, что теперь быть его рясе в пыли, – то должен понять мои причины. Это ведь очень большая удача, – он сверкает веселым хитрым взглядом, – встретить тебя здесь. Видишь ли, в прошлый раз мне очень было обидно, что я украл из поместья не самую большую диковинку, что там была. Во взгляде вампира все еще не мелькает ни тени осознания. – Нет ничего, чего я не смог бы украсть, – его улыбка стоит хитрости сотни лисов. – И на этот раз я хочу украсть тебя, вампирчик. Шиничи ошарашенно смотрит на этого ненормального человека, в то время как его тело полностью восстанавливается. Только и нужно: встать и уйти. Можно еще было бы выпить кровь этого странного священника, чтоб уж наверняка быть на пике своих сил, но вампир не смеет двинуться, как зачарованный разглядывая сидящего напротив него. – Не делай, мой спортивный интерес чем-то нездоровым, пожалуйста, а то мне неловко, – он встряхивает непослушными волосами, отбрасывая с лица мешающуюся челку. – Я думал, что завязал, а еще эти пять наискучнейших лет духовной семинарии, – он вздыхает с деланной грустью. – И на что только жизнь потратил? Так что ты не вини меня за то, что я тебя краду. Я честно спрячу награбленное за городскими стенами, так что мне даже ничего не достанется. Только, – оглядывается на дверь, – еще пара минут, патруль вот-вот должен пройти здесь. Кудо понятливо кивает, кажется, заражаясь от собеседника его странным игривым настроением. Все не так страшно, более того, Шиничи уже знает, что сделает, выбравшись отсюда и уладив некоторые неразрешенные в прошлом вопросы. И за всеми этими лихорадочными размышлениями он совсем забывает о дурацком наморднике, который, потянувшись к нему, снимает с вампира священник, касаясь на несколько секунд своими теплыми пальцами прохладной кожи вампира. – Спасибо, – Шиничи сглатывает и поспешно одобряет все свои дальнейшие планы после расправы над предательницей. – Ты глупенький, что ли? – юноша поднимается с пола, убирая сложенный намордник в один из замаскированных в рясе карманов. – Тебя крадут, а ты благодарностями кидаешься. Попахивает поехавшей крышей, не находишь? – вампир был готов поспорить насчет того, у кого тут еще крыша поехала, но воздерживается, хмыкая. Сейчас главное – убраться отсюда. Свое мнение он потом выскажет. Священник с трудом открывает двери из камеры, выглядывая в пустой и тихий коридор. И машет рукой, мол, выходи, но тихо. И когда он прикладывает палец к губам, взывая на всякий случай вампира к тишине, последний снова тяжело сглатывает. Луна очень к лицу этому человеку – пробивающийся из зарешеченного окна ее свет превращает его в нечто нереально прекрасное. Серебрит кончики ресниц, заполняя смертоносным для Кудо серебром бездонные зрачки… Но сам священник прерывает это любование, увлекая Шиничи за собой прочь из тюрьмы, по пустым коридорам, а потом и по темным закоулкам города, где им встречались разве что пропитые беспамятные пьяницы. Вампир даже не морщился от их запаха, и сквозь зловоние различая запах самого человека, пробивающийся сквозь ладан лживой церкви. И запоминал его. Теперь он найдет его и из тысячи. – Пожалуй, я оставлю свою добычу здесь, – говорит наконец священник, выходя вон из города сквозь малоприметную брешь в городской стене. Воровская выправка видна сразу: прежде чем соваться куда-то, сначала узнай все пути отступления. И Кудо думается, что этот пройдоха непременно имел еще несколько запасных планов. Но и его первоначальный прошел как по маслу. – Говоришь, нет ничего, чего бы ты не смог украсть? – говорит вампир, когда человек, театрально оставив своего спутника у стены и оглядев «творение рук своих», уже было направился обратно в город. – Да. Что-то не так? – он оборачивается, весь посеребренный луной и нереальный. – А вдруг кто-нибудь когда-нибудь захочет украсть тебя самого? – не обращая внимания на то, что полностью выдает свои замыслы, спрашивает Шиничи. – Это угроза? – кажется, перспектива ничуть не пугает священника. – А если да? – А если да, – юноша отворачивается, подходя к расщелине, и напоследок кидает с улыбкой, прежде чем уйти, – я обязательно буду ждать. И сам вампир более не задерживается ни секунды, как только его «похититель» оказывается в городе. У него более чем предостаточно дел, которые нужно сделать как можно скорее. Ведь его будет ждать его первое крупное ограбление.