Все будет хорошо

Юри вжался в стену, не желая осознавать реальности, схватился за голову и опустил свой взгляд на пол.   Нет, не может такого быть, чтобы Виктор так просто взял и уехал… Просто наплевал на его чувства, стер из памяти все, что между ними было, забыл того, которого,  казалось бы, полюбил всем сердцем… Но это было так. Виктор уехал и больше не вернется. Никогда к нему не вернется.   Подумав об этом, Юри сжал с силой ткань своей олимпийки, на которую попадали слезы, лившиеся градом из глаз парня и падавшие на толстые стекла его очков. Он не хотел в это верить, не хотел признавать реальность… Но пришлось понять это окончательно — Виктор исчез из его жизни и больше не появится. Можно смело забыть про то, что было между ними, но…   Но ничего не получалось.   Черт возьми, как же это больно, как же мучительно и жестоко осознавать то, что ты не нужен своему любимому человеку и что ты для него — пустышка. Рана, нанесенная русским фигуристом, нескоро заживет, даже сейчас она безумно кровоточит, заставляя Кацуки корчиться от этой боли и кричать. Да, хотелось кричать. Но голос не способен был вырваться, сил говорить не было. В горле застрял нарастающий ком тревоги и волнения.   Все пронеслось в голове у Юри: встреча с Виктором, его предложение стать его тренером, неприятное знакомство с Юрием Плисецким…   Плисецкий. Теперь Юри его понимал. Это оказалось больнее, чем он думал… Ведь Виктор так же уехал из России в Хасецу, ни с кем не посоветовавшись и ни к кому не прислушиваясь. Юрия так же, как и сейчас самого Кацуки, бросил Виктор, не сказав слов прощания, и ушел в гордом одиночестве. Да, а ведь Юрий держался тогда достойно, не ревел, как сейчас Юри, а даже поборолся за Никифорова. Но как же парню тогда было паршиво…   И сейчас Кацуки сидит, зарывшись пальцами в свои сальные волосы, глотая соленые слезы, тихо всхлипывая и надеясь, что все это страшный сон. Надеясь, что сейчас он проснется и все будет хорошо, Виктор будет рядом, а слезы перестанут литься из покрасневших глаз.   — Эй, кацудон, — Юри поднял голову, с трудом подавляя рвущийся всхлип. — Снова залажал на прыжках?   Юри ничего не ответил.   Плисецкий стоял перед ним с легкой ухмылкой, засунув руки в карманы толстовки и прожигая японца пристальным взглядом.   — Я задал вопрос, свинья, — уже без тени улыбки произнес Юрий. — Отвечай.   Юри зажмурился, вздрагивая всем своим телом, и только сильнее сжался на полу в комок. Такой жалкий, маленький, ничем не примечательный. Никому не нужный. Рыдания уже не удавалось удержать внутри, слижком тяжко это было для человека, привыкшего сдаваться… Для слабого человека.   — Я…я... — пытался вымолвить Юри хоть пару слов из себя. — Я просто…   — Ты просто ничтожен.   Эти слова донеслись до Юри, вонзившись острым ножом в его сердце. Словно нестерпимая боль прошлась по всему телу, отдаваясь резкими импульсами в мозг, разгоняя горячую кровь по венам. Слишком больно… Эти слова будто бы тысячи игл впились в Юри. Будто бы затянутая на его шее удавка постепенно его душила… — Но я тебя понимаю.   Юри несмело поднял заплаканное лицо на Плисецкого, медленно осознавая, что он сказал. Он его… утешает? Как бы это ни было странно, но да. Сейчас Юрий до глубины души понимал Кацуки… И хоть он недолюбливал этого японца, сейчас ему искренне было жаль бедолагу. Ведь всю эту подлость парень сам пережил: дружеские теплые отношения с тренером, а потом выросшая между ними пропасть в тысячу слез, так рвавшихся наружу… Но Плисецкий не давал им проявиться. Он не давал волю своей слабости. Он решил, что Виктор не стоит его страданий, что из-за такого плакать не нужно. Надо просто забыть это все.   — Свинья, — снова произнес Юрий, приближаясь к Кацуки, — он не стоит твоих слез.   Что-то екнуло внутри Юри и он выдохнул вместе с вырвавшимся плачем, опуская ослабшие руки. Стало немного легче… Но все равно удушающая реальность не давала ему покоя. Все равно рана кровоточила. Нещадно. Быстроточно. Больно.   Плисецкий глубоко вздохнул, сдунув прядь светлых волос и сел напротив Юри, кладя ему свои ладони на плечи и встряхивая, словно пытаясь заставить забыть все тревоги и очнуться ото сна.   Кацуки  посмотрел на него, снимая мокрые от слез очки, и сглотнул. Было весьма необычно наблюдать вот такого Юрия. В нем что-то менялось, его глаза смотрели на японца не как обычно.   — Ты меня слышишь?! — Юрий снова потряс его за плечи, крепко их сжимая. — Не смей плакать, кацудон! Вытри слезы, слышишь?!   Юри невольно раскрыл опухшие от плача глаза, в удивлении уставившись на подростка. С чего бы это ему его успокаивать? Ну и неважно… Ведь сейчас у Юри будто бы камень с души упал, так слова Плисецкого на него подействовали. Словно растопили нарастающий лед внутри, разгоняя нахлынувший дождь, разбивая стены, которые Кацуки возвел вокруг себя…   Юрий Плисецкий его спас.   Юри вытер рукавом олимпийки свое заплаканное лицо и выдавил из себя легкую улыбку. Плисецкий хмыкнул и убрал руки с плеч парня.   — Вот так и надо было. — Юрий постучал легонько Кацуки по голове и взъерошил темные волосы. — Не стоит так убиваться из-за этого подонка, Юри.   Стало тепло на душе. Кацуки никогда не думал, что у этого подростка есть такая сторона… Но всем свойственно удивлять. И японец был очень счастлив этому. Юрий Плисецкий утешает Кацуки Юри — своего соперника. Ну не странно ли это? Странно. Но как бы то ни было, Юри стало намного спокойнее и слезы уже не струились из его глаз.   — Все будет хорошо.   Действительно ведь… Зачем обрывать свою жизнь на этом моменте? Ведь столько всего еще впереди. Столько вещей еще не прожито, столько не испытано… И он будет всю оставшуюся жизнь жалеть об этом? Нет, такого не должно быдо произойти. Ни за что.   Да, правда.   Все будет хорошо.