Трудности любви гениев

Хотелось есть. А еще больше спать. Но его враг ждал новых инаторов ежедневно, а значит, надо их ему предоставлять. Лишь бы он приходил. И не столь важно, что за этими визитами кроется: желание спасти мир или даже личная ненависть. Лишь бы приходил. Насильно мил не будешь? Уж Хайнц знал это наверняка. Он как-то построил инатор, навязывающий окружающим чувство любви к нему. Но надеялся ученый на любовь лишь одного маленького агента. Перри его, конечно, сломал, так и не позволив ни в кого выстрелить. В то же время Хайнц знал, что Перри лучший в О.Б.К.А., а, значит, и ему надо быть лучшим. Любыми путями стать самым злобным гением, лидером. Иначе агент уйдет. Часы упрямо показывали одиннадцать утра, а ученый еще даже не присаживался после ухода утконоса, который, впрочем, после одной неудачи с инатором и вовсе был человеком, но привычку никуда не денешь. За это нежелательное превращение, к слову, Хайнц успел получить сполна. Перри впервые был настолько зол, что отправил ученого в больницу с несколькими переломами. Хотя бывшему утконосу надо отдать должное – именно он доставил ученого к врачам и периодически забегал в гости, принося разные деликатесы. Во время реабилитации Хайнц ничего не мог изобрести. Даже после выписки ребра продолжали болеть в особо плохую погоду, которая в Денвиле, впрочем, бывала крайне редко. А вот в Друсельштейне Фуфелшмерц бы точно выл от боли. Агент теперь жил отдельно от своих хозяев, успев, однако, подружиться с ними в человеческой форме. Ребятам же дали другого утконоса, без шокирующих секретов и способностей. Пришлось, конечно, немного изменить его форму, чтобы мальчишки узнали в нём своего Перри. Хайнц заканчивал очередное изобретение, проклиная себя за то, что так долго провозился с ловушкой для агента. В конце концов, это был всего лишь антураж. Суть была не в этом. За последние годы учёный научился делать всё это в рекордно короткие сроки, однако, часто приходилось жертвовать сном. Дверь почти слетела с петель от мощного пинка с обратной стороны. Засов, не выдержав, жалобно звякнул и грохнул на пол. В комнату вошёл высокий подтянутый мужчина в светлой рубашке, чёрных брюках, чёрных же туфлях и неизменно коричневой шляпе спец-агента. - Хайнц, ты арестован. Сдавайся! - этот голос ученый безумно любил - глубокий и мужественный, без малейшего акцента. Да и не терпящий возражений тон уверенного в себе человека вызывал внутренний трепет. - Перри-утконос, как неожиданно. И под неожиданно я иметь в виду совершенно ожиданно! - учёный нажал на кнопку, и огненные кольца сомкнулись вокруг агента, не позволяя пройти. - В этот раз ты неплохо подготовился, - недовольным тоном, но всё же похвалил учёного агент, пытаясь найти спасение. Огонь неприятно согревал, готовый вот-вот полыхнуть чуть ярче и сжечь бывшего утконоса дотла. - Как ты знать, Перри-утконос, я очень не любить своего брата. Это начаться ещё в далеком детстве, когда я работать садовым гномом, ходить в школу в платье и воспитываться оцелотами. Но, как ни грустно, брата я сегодня не трогать. Этот инатор сделать меня самым высоким во всём Триштатье! А остальные так и остаться маленькими, и я легко смочь захватить власть! - Закончил? - Да. Но Перри-утконос, какой ты грубый! Ты должен послушать моя грустная история, а ты как всегда куда-то торопиться. Я же не только для себя стараться. Это и твоя работа. - Хайнц, ты знал, что, по инструкции, я должен тебя скрутить сразу же, как выбью дверь? Но я всегда тебя дослушиваю. Сегодня правда мало времени. И, кстати, я давно не утконос. Хайнц, конечно, был недоволен столь пренебрежительным отношением, но кивнул. Злить агента снова не хотелось. Слишком свежи были воспоминания. Но и с Перри не все было в порядке. Особенно остро проблема встала после превращения в человека. Ох, как Перри разозлился, когда впервые оказался в человеческой форме. Просто обезумел. Должно быть, это был побочный эффект преобразований. Волны новых, неведомых эмоций хлестали через край, требуя выхода. И на его пути так некстати попался неспособный всёрьез драться с агентом, а, тем более, человеком, Хайнц. Агент успокаивал разбушевавшуюся потом совесть лишь тем, что доктор был действительно виноват. Однако больше бить ученого бывший утконос не собирался никогда. Тем более, в теле утконоса это можно было назвать хоть сколько-нибудь дракой, а вот в человеческом это было обычное избиение. Несмотря на то, что доктор оказался выше агента, тот всё равно был шире в плечах, да и тренировки делали свое дело. Хотя Перри был рад, что эта эмоция была единственной, которая насколько сильно вырвалась из-под контроля. Помимо прочего, покоя утконосу не давало желание. Тёмные, злые мысли окутывали его в глубине его квартиры одинокими вечерами. Ведь даже если доктор не захочет, его можно будет заставить. Он слабый, даже отпор дать не сможет. Вот именно из-за подобных мыслей Перри старался не задерживаться у ученого, с ходу ломая его изобретения и как можно скорее покидая эту злополучную лабораторию. Если бы Хайнц только знал, в каких позах его с завидным постоянством представляет агент, то точно встал бы на путь исправления, лишь бы с ним не видеться. Перри проклинал человеческое тело за эти желания. Нет, в теле утконоса он также питал слабость к давнему врагу, но это ограничивалось простым желанием видеть объект влюбленности, помогать в особо трудные моменты жизни и просто быть рядом. А теперь его желания не лезли уже ни в какие рамки. И ситуацию усугубляло то, что ученый зависел от агента и, что самое странное и страшное, полностью ему доверял. Закончив с изобретением, Перри выскользнул в окно, слыша в спину неизменное «Будь ты проклят, Перри-человек!». А потом стало совсем худо. Это планировалось, как очередная пакость. Инатор, вызывающий слепую привязанность к первому, кого увидишь. Не в первый раз ученый мастерит подобное, намереваясь выйти во время фестиваля на сцену и распылить. Перри, конечно, ему помешал. Часть мутно-розовой жидкости попала на самого ученого, а первым, кого он увидел, оказался Перри. Никакого рычага, чтобы вернуть все обратно, никакой кнопки возврата у инатора не было. Перри проверял. Трижды. Новый ученый построить не мог в виду того, что вцепился в руку бывшего утконоса, стараясь сильнее к нему прижаться, и в голос восхищался агентом. Немного постояв так, Фуфелшмерц поднес руку Перри к своим губам и осторожно коснулся её в легком поцелуе. Вот тут-то у агента и снесло крышу. Он крепко прижал к себе Хайнца, целуя не слишком нежно, но до того собственнически, что у без того обезумевшего от любви ученого не осталось связных мыслей. Когда Перри оторвался от его губ, тот просто открывал и закрывал рот, не в силах хоть что-то сказать или сделать. Он лишь сильнее прижимал к себе натренированное тело спец-агента. Перри легким движением перекинул его на плечо, оттаскивая свою ношу с балкона, где происходила потасовка, к диванчику в зале. Фуфелшмерц не вырывался. Наоборот, он запустил руку в бирюзовые волосы Перри и притянул его к себе, продолжая прерванный поцелуй. Хвалёная выдержка агента летела ко всем чертям, слишком долго он грезил этим. Учёный был ему действительно нужен – недаром он так злился, увидев рядом с Хайнцом Питера. Перри гладил бёдра любовника одной рукой, другой не позволял отстраниться, жадно целуя чуть бледные тонкие губы. Халат учёного полетел в сторону, затем водолазка. Руки агента тряслись, пуговица на штанах никак не поддавалась, поэтому Перри, не выдержав, стал гладить член Хайнца через штаны. Учёный сдёрнул их с себя самостоятельно, после чего, не прерывая поцелуя, стянул их и с партнёра. Перри покрывал тело учёного влажными поцелуями, оставлял алые засосы и весь трясся. Он ухватился зубами за ткань трусов, стянув их вниз, после чего слизал образовавшуюся капельку смазки на головке члена Хайнца. Тот, сладко застонав, прогнулся в спине, подаваясь бедрами вперёд, желая повторить. И Перри повторял. Он прошёлся языком по венке снизу вверх, мягкими губами ухватил головку и чуть причмокнул. Хайнц стонал уже в голос, даже не задумавшись о том, что может зайти Норм. Пальцами Перри упёрся в дырочку ануса, проталкивая сначала фалангу, нежно разминая стенки. Вскоре за одним пальцем вошёл второй, третий. Перри сначала действовал нежно, постепенно увеличивая темп, вбирая в рот член партнёра. Хайнц изгибался и, словно в горячке, повторял, как любит он своего «хозяина». Перри всего трясло. В какой-то момент он прекратил ласки, поднимаясь до уровня лица партнёра. Член его напрягся настолько, что, казалось, вот-вот порвёт эластичную ткань трусов. Он вошёл в партнёра резким движением, выбивая из того воздух. Несколько секунд он не двигался, пытаясь чуть унять напряжение в паху. Несколько пробных толчков – и он уже мог неспешно двигаться внутри стонущего партнёра. Поначалу плавный ритм сбился, Перри совершал рваные толчки, даря Хайнцу головокружительные поцелуи, продолжая гладить и мять податливое тело, выгибающееся под его ласками. Учёный в какой-то момент простонал что-то невнятное, ногтями впиваясь в широкие плечи агента, зажмурился, и Перри почувствовал вязкую жидкость, медленно растекающуюся по животу. Разрядка пришла так ярко, что спец-агент на миг упал на партнёра, едва его не раздавив. Сил хватило только на то, чтобы выскользнуть из Хайнца и, стянув с подушки наволочку, вытереть себя и партнёра. Он свалился рядом с учёным и заснул. Утро встретило Перри тяжестью в теле, но удивительным умиротворением в душе. Рядом лежал Фуфелшмерц, тяжело посапывая куда-то в подушку. POV ПЕРРИ Ну и какой я после этого хороший? Я же, вроде как, добро. Справедливость. Ага, как же. Воспользовался моментом, не сдержался. - Хайнц, как ты? Ученый приподнялся и всё ещё полными восхищения глазами уставился на меня. Так, вот это уже проблематично. - Как ты себя чувствуешь? - Превосходно. Видеть вас с утра - уже счастье. Счастье счастьем, а вот пискнул он явно от боли, когда попытался сесть. Это ему всё же удалось, после чего он, морщась, вцепился в мою руку мёртвой хваткой. Только не снова. Я чувствовал, что скоро снова всё пойдёт как-то не так. Он, бедолага, итак сидеть толком не может, куда ему ещё. - Плохо тебе? - спросил даже немного отстранённо, за что мысленно себя похвалил. - Больно, - всё же пожаловался ученый. - Ты тогда лежи, а я тебе компресс принесу. Да и поесть поищу. - Я хотеть с вами! - Сиди тут. Не смей пока вставать. Ученый немного надулся, но остался неподвижным. Когда я вернулся со всем необходимым, Хайнц успел развалиться по всему дивану и даже заснуть. Будить его не хотелось, но надо было. Фуфелшмерц недовольно замычал, но всё же сел, зашипев от новой порции боли. - Ложись на живот, - велел я ему. Он перевернулся, а я просто забыл, как дышать. Так, надо думать о чем-то другом. Монограмм. Эта его бровь. Кролик Марти. Финес и Ферб. Да что угодно! - Так, тебе определенно сначала надо вымыться. Я донёс Хайнца до душа, закрыв его там. Он предсказуемо стал ломиться наружу, умоляя меня не бросать его и что-то ещё в том же духе. Так, надо было определённо что-то делать. Сам изобретать я не умел совершенно, но я знал тех, у кого это выходило ничуть не хуже, чем у небезызвестного учёного. Финес и Ферб разрабатывали какой-то новый шаттл, дающий возможность мальчишкам прогуляться по Солнцу. На мою просьбу о помощи братья откликнулись с ожидаемым энтузиазмом. На конструирование устройства, освобождающего разум от навязчивой идеи мальчики потратили не больше получаса. Я в это время надеялся, что учёный не вышибет двери в собственную ванную и не кинется искать меня голым по всему городу. Как оказалось, приказ помыться учёный всё же выполнил и сейчас тихонечко сидел и скулил у порога. Я хлопнул себя по лбу. Появилось жгучее желание переломать себе все кости за то, что позволил себе воспользоваться настолько невменяемым… другом? Не знаю, могу ли так называть Хайнца, но другого термина для наших отношений у меня особо и нет. Наконец, луч прошёл через многострадальное тело учёного, и его заметно тряхнуло. Глаза Хайнца на секунду стали совсем белыми, затем приобрели привычный карий цвет, исчез огонёк безоговорочного обожания. Он, растерявшись, осмотрел голое после водных процедур тело, стянул полотенце с крючка и укутался. - Перри-утко… человек, а я… действительно… ну, ты знаешь. Я так себя вести, да? Это не сон? - Нет, Хайнц, - я тяжело вздохнул, прикрыв глаза рукой. Мне было стыдно взглянуть в лицо учёного, голос которого дрогнул. - Но ты тоже вести себя, как… так. - Я давно этого хотел, - честно признался я. – Я не заслуживаю прощения. Мне не следовало так с тобой поступать. Завтра же я скажу Монограмму, чтобы прислал тебе нового агента. Я больше не посмею тебя беспокоить. Хайнц на этих словах набрал в лёгкие воздух, собираясь что-то сказать, но слова его будто застряли в горле, плечи учёного опустились. - Что такое? Моему доктору грустно? - Знать, Перри-человек, я не думать, что у меня есть причина веселиться. Я настолько тебе противен, что ты собираться больше никогда меня не видеть. - Разве это не я тебе противен? – голос мой, вопреки ожиданиям, не дрожал, звучал спокойно, но грустно. - Не противен. Никогда не быть противен. Я рад, что изобрести такой инатор. Я счастлив, что создать себе возможность стать ближе к тебе, - с каждым словом голос учёного становился всё тише, превращаясь под конец в едва различимым шёпот. – Я всегда любить только тебя. Я понимал, сколько мужества ему потребовалось, чтобы сказать это. Бедняга не мог даже поднять на меня глаз. Я был настолько шокирован, что только глупо открывал и закрывал рот. Наверняка в тот момент у меня было на редкость глупое выражение лица, но, в то же время, я был непередаваемо счастлив. Теперь я точно был уверен, что как раньше уже точно не будет. Всё теперь будет сильно иначе. И, для начала, Хайнцу предстояло одеться.