Сорок котиков Юрио

-Бля, опять резинка лопнула. Бек! -Возьми мою. В ванной, на стиралке. И купи уже себе набор. -Да иди ты на три хуя. -Да иди ты на три хуя, — это были первые слова Плисецкого, когда Алтын вошел в его квартиру со спортивной сумкой на плече - затем, чтобы надолго, а может быть, навсегда поселиться здесь. На три хуя Отабек был послан за шутку о сильном и независимом мужчине с сорока котами. Нет, котов у Юры, конечно, было меньше, чем сорок, но Отабек с порога умудрился наступить сразу на двоих. С котами Алтын вообще-то поладил быстро, и почти со всеми, кроме наглого сиамского. Это был истинный сиамский кот — с острой, клиновидной мордой, ушами-лопухами, голубыми глазами и длинным мускулистым телом на длинных тонких ногах. Кот этот был редким гадом: мог с диким воем вцепиться когтями в колени Отабека, если тот позволял себе садиться на его диван в его присутствии, или тихо подкараулить его в дверном проеме, умостившись на самом верху двери, и обрушиться ему на голову или плечи, а мог и тереться об его ноги, не давая прохода, при этом оскаливаясь и шипя при малейшей попытке Отабека почесать его за ухом. Этот же кот имел поразительную способность спихнуть Алтына отовсюду, где тот засыпал — с кровати, с дивана или кресла, и занять затем все пространство. В кровать Юрио кот не допускал не только Алтына, но и остальных котов, и даже самому Плисецкому позволял спать лишь на самом краю. Отабек был человеком простым и прямым, как палка, и однажды, когда наглая сиамская морда совершенно перешел все грани дозволенного, просто отвесил коту оплеуху — не сильно, но обидно. Кот взвизгнул, а в следующую секунду в комнату влетел Юра, в сердцах послал Алтына на три своих любимых хуя и унесся на кухню, прижимая оскорбленного кота к груди. Кот не очень-то страдал, но откровенно вниманиеблядствовал — упирался лапами в грудь Плисецкого, пытался поймать его забранные в хвост волосы, щелкал зубами прямо перед кончиком его носа, а Юрка этим самым носом шмыгал и пытался поцеловать своего гадкого кота в лоб, нянча животное, как плачущего ребенка. -Иди-ка ты на три хуя и спать на диван, а Сёму не трогай, — так сказал обиженный Плисецкий, заметив в дверях кухни Отабека. Алтын был уверен, что, если бы кот мог, то непременно показал бы ему средний палец и тоже послал бы на три хуя. Видимо, той ночью Сёма распоясался окончательно, потому что среди ночи Юрка, завернувшись в одеяло, пришлепал босыми ногами к дивану Отабека, пихнул того пару раз в бок и улегся рядом, привычно закинув на Алтына ногу и уткнувшись носом в его плечо. ​Плисецкий сам был похож на этого своего сиамского Сёму, или Сёма был похож на него — оба тонкие, длинноногие и внезапно высокие, даже глаза у них были одинаково раскосые, яркие, наглые. Плисецкий даже задницей вилял иногда, как его кот. Когда они с Отабеком только-только сошлись, Плисецкий был ниже Алтына едва ли не на голову, а теперь, спустя пять лет, сам был выше него на полголовы, хоть и Отабек стал выше с тех пор. Казаха это мало волновало, а вот Юрка почему-то был этим недоволен, и именно он надоумил Отабека отрастить волосы, и он же впервые додумался завязать ему волосы на затылке в нелепый хвост, который потом эволюционировал до еще более нелепого неопрятного узла, который постоянно распадался. Но Алтын терпел, и стоически по утрам завязывал отросшие волосы узлом на затылке, раз уж Юрке казалось, что так лучше, и так он как будто смотрится выше. Сам Плисецкий и вовсе отрастил себе непростительно длинную косу, аж до середины лопаток, что дало ему еще один повод постоянно ворчать, фыркать и беситься. Так, по утрам Юрка, толкаясь с Отабеком бедрами у зеркала в ванной, обязательно сообщал, что эту гриву расчесывать он заебался, что все это белокурое хозяйство мало того, что завивается от влаги, так еще и в лицо лезет, и что вот завтра же он вообще налысо побреется. За завтраком же, показательно и страдальчески ковыряя ложкой овсяную кашу, Плисецкий накручивал на палец выбившуюся из скрученного на затылке узла прядь, а через полчаса опять обнаруживался перед зеркалом, увлеченно пытающийся заплести косу, а то и две. Рукожопом Юрио был первоклассным, поэтому косы плести приходилось Отабеку, а Плисецкий только и знал, что вертеться, фыркать да раздавать ценные указания. У Плисецкого никогда не было больше одной резинки для волос, и эта единственная резинка постоянно лопалась. И — к огромному удивлению Отабека — Плисецкий жутко стеснялся и не любил покупать такой простейший аксессуар. Юрка не стеснялся и не брезговал леопардовыми принтами и кожаными брюками, однако простые черные резинки в H&M на кассу всегда тащил Алтын, пока Плисецкий пытался втиснуться в какие-нибудь стриптизерские леггинсы наименьшего размера, или подбирал драные футболки так, чтобы соски не торчали из декоративных дыр. ​Юрка всегда занимал максимум места и пространства: в кино непременно поднимал подлокотник кресла и укладывал свои длинные ноги на колени Алтына, дома непременно ложился на кровать по диагонали, а на диване снова складывал на Отабека ноги, эти же ноги на маленькой кухне он, примостившись на подоконник, вытягивал так, что котам и Отабеку приходилось через них перешагивать. Плисецкого всегда было много, хотя при желании он мог свернуться маленьким калачиком на краю кровати, и занять места даже меньше, чем этот его несносный Сёма. Это Отабек видел своими глазами, когда один из котов Плисецкого куда-то запропастился на три дня, — Плисецкий валялся так все время до и после тренировок, а когда кот объявился — грязный, вонючий и счастливый, Юрка притащил его на ночь в постель, и так же свернулся калачиком вокруг шерстяного гада. ​Со своими котами Юра мог сюсюкаться до потери пульса, а потом долго еще фыркал и вынимал их шерсть из носа, изо рта, из глаз, заклеивал особо глубокие царапины пластырем и персонально посылал на три хуя каждого кота, который эти царапины на нем оставил. Затем мог пойти кормить каждого с ладони. Он и с Алтыном обращался, как с особо крупным котом — так же мог почесать его за ухом во время вечернего просмотра фильма, или уложить к себе на колени и запустить пальцы в его жесткие, чуть вьющиеся на концах волосы, или начинал без предупреждения щекотать, или даже пытался потискать Отабека, как кота, за отсутствующие щеки, щелкнуть по носу или чмокнуть в лоб. Иногда даже угрожал отнести Алтына к ветеринару и «отсечь бубенцы» — тогда, например, когда Отабек опять пытался воспитать в Сёме уважение к роду человеческому, или когда Алтын высказывал недовольство относительно Юркиной обновки в виде, например, безвкусной, совершенно вульгарной не то майки, не то футболки — половину вещей Плисецкий, в общем-то, только за тем и покупал, чтобы бесить казаха, и никогда не ходил в этих вещах дальше примерочной — все же дурным вкусом Плисецкий если и страдал, то не критично. ​Отабек отмечал еще одно сходство Юрки со всеми его котами. Плисецкий зачем-то сознательно не обрезал ногти полностью, оставляя аккуратные полумесяцы отросших ногтей в два-три миллиметра длиной — это не выглядело странно или вульгарно, и совершенно не мешало Плисецкому в быту, однако при желании Юрка мог царапаться не хуже своих котов. Легкие царапины от него Отабек получал часто — когда пытался отнять у Юрки телефон в три часа ночи, в который тот пялился в кромешной темноте, и свет от которого среди ночи невероятно бесил; когда нечаянно дергал за волосы, пытаясь изобразить у Плисецкого на голове — по его же просьбе! — «не девчачью» косу; когда забавы ради подхватывал его на руки посреди кухни — так, что длинными своими ногами Юрка непременно сносил что-нибудь со столов на пол, или же когда слишком сильно прикусывал тонкую кожу в основании Юркиной шеи. ​Их семьи, в общем-то, довольно легко приняли факт их сожительства, и даже переезд Алтына в Петербург на неопределенно долгий срок не встретил особых протестов со стороны его семьи и его тренера, а сам Отабек не задумывался даже, как долго они с Плисецким смогут вместе жить и вместе тренироваться. Им обоим уже за двадцать, и не так, по сути, далек закат их соревновательной спортивной карьеры, и оба прекрасно знают, что не уйдут со льда — Алтын, конечно же, станет тренировать детей, да и Юрка пофыркает, пофыркает, да научится находить общий язык с кем-то, кроме котов и коллеги по постели. ​Плисецкий все никак не уставал плеваться ядом в сторону Виктора и Юри, исхитрившихся обосноваться в России в статусе законных супругов — у него разве что волосы на загривке дыбом не вставали, когда в инстаграме ему попадалось очередное фото «этих неразлучников» — Юрка исходил на говно по поводу их супружества, а Отабек давно уже знал, какого размера кольцо нужно будет приобрести при случае, и знал, что вечно недовольный Юрио терпеть не может костюмы-тройки и строгую, парадную обувь. -Бек, тут нет резинки! -Когда-нибудь, помяни мое слово, я заставлю тебя самого их покупать.