Цепь

Трандуил, эльфийский властитель на резном троне, был плоть и кровь Лихолесья - его молочные туманы и зелёные топи и сухие омертвелые ветвяи, так же, как потомки Дьюрина были плотью от камня, тёмного, тяжёлого, пылающего в недрах жарким огнём. Мир между ними был такой же скудный и пустой, как земля на скалах, где дерево, как ни старается обвить камень, а всё же умирает на пол дороге. Это все знали, но Торину хотелось верить в другое. Верить, что старые распри забыты. Он хорошо запомнил – глаза у Трандуила были зелёные и прозрачные, как стеклянные шарики, что мастера льют на потеху детворе. Свет сиял в этих глазах, но не изнутри, не от красоты и мудрости – то было отражённое сияние Аркенстона, к которому был прикован его взгляд. Если б Торин это понял тогда! Но он лишь гордился собой и величием рода, глядя, как перед ним чуть склоняется лесной владыка. Тогда казалось – это уважение, а на деле то был не поклон. Так девица чуть клонит головку к плечу, рассматривая в лавке кольца и серьги, юная, прекрасная и отрешённая, но сгорающая от капризного желания получить сразу всё. Он и ту мифриловую цепь позволил захлестнуть на белом горле, потому что знал, что получит её после. Но Торин и в это не верил. Слишком он был упрям, слишком любил себя и тешил тщеславие, глядя, как эльфийский владыка один, без свиты входит в его кузницу и, молча, с задумчивой, рассеянной полу-улыбкой накрепко запирает все двери. Они всё больше молчали – ядовитый плющ и камень, вокруг которого он вьётся, не дают друг другу обещаний и клятв, - их связывает нечто сильнее слов. Будто цепь… Мифриловая цепь, которую Торин ковал сам, подгоняя каждое звено, что было чуть больше пшеничного зерна. Столько лет прошло – он запамятовал, для чего она была нужна, зато помнил, как лунное серебро скользит ручьём между тонких, цепких пальцев, вокруг гибкого стана, от каждого движения врезается в уголки мягких губ, заглушая стон; оставляет синяки на запястьях, будто того и гляди прорвёт белую кожу, вопьётся в вены, что бегут под ней, как ручьи на карте. Говорили, Луна не светит сама, а лишь отражает свет солнца, как зеркало. Если это было правдой, то Трандуил был той обманчивой луной, что светит не согревая, ибо ничто не способно пробудить в ней, матовой, охладевшей, жар. Даже в каменной скале таится больше огня. Луну не стянешь с небес мифриловой цепью. Торин об этом и не вспоминал, даже глядя, как поворачивает войско Трандуил, как борются в его жестах скорбь и равнодушие. Слишком много было горя, боли и ненависти, чтобы вспоминать такое. Только теперь, в темнице Лихолесья, нашлось время оживить память, когда он увидел, мельком, неподвижно, как камень ,спящего за троном волкодава, матёрого, чёрного. От ошейника тянулась к кольцу в стене тонкая на вид мифриловая цепь, что лилась как лунное серебро, и каждое звено в ней было чуть больше пшеничного зерна.