Все точки над "i"

Когда - то в детстве, мать сказала Тобираме, что все люди во сне спокойны, и от того красивы. Должно быть, ей очень повезло, так как она никогда не видела спящего Учиху Мадару, который ни на секунду не казался умиротворенным, а тем более красивым. Скорее напоминал чутко дремлющую лохматую пантеру, готовую в любой момент пробудиться и нанести удар, несмотря на плачевное состояние своего тела. Многочисленные бинты и выступающая на них кровь являлись очевидным признаком слабости Учихи, и Тобирама даже невольно восхищался живучести Мадары, а так же его способности стоически переносить боль. Перед глазами все еще стояла та холодящая в своей исключительности картина: лежа на мерзлой земле, покрытой черными пятнами гари из - за техник вражеского клана, пришедшего с востока, неестественно изогнувшись в явно сломанном позвоночнике, Учиха до крови вцепился зубами в собственное запястье, только бы не вскрикнуть от нестерпимой боли, каждую секунду полосующую тело огненным бичом. Даже когда подоспевший Хаширама, сдерживаясь, скрипнул зубами, осматривая изломанное тело друга, тот не позволил себе кричать, только рвано и глубоко дышал, уставившись невидящими глазами в серое небо. Даже по прошествии двух месяцев после этого, устрашающий хруст сраставшихся позвонков все еще стоял в голове Сенджу, и каждый раз глядя на темную фигуру Мадары, замершего в углу комнаты, к горлу невольно подкатывал тяжелый комок страха - если этот ублюдок способен вынести подобные муки, то существует ли хотя бы малейший шанс убить его? Что нужно сделать, чтобы заставить Мадару просить о пощаде? Если бы не великое искусство Хаширамы лечить, если бы он не просиживал с Учихой несколько дней и ночей подряд, отчего стал больше похож на труп, чем сам Мадара, то была большая вероятность смерти Учихи, ибо с такими травмами просто гибнут на месте. Но даже в таком случае он не просил бы о помощи, лелея свою не в меру разросшуюся гордость и самонадеянность, заботливо взращивая в себе мысль, что рассчитывать в этой жизни можно было только на себя. И это было настолько очевидно, что Тобираму брала такая злоба, что сдерживаться приходилось с огромными усилиями и только ради брата, чьи неимоверные старания по сохранению жизни Мадары просто не могли пойти прахом, не то Сенджу - младший с превеликим удовольствием сломал бы Учихе еще пару костей. Конечно, больше всего он злился на себя. За то, что любит этого неблагодарного ублюдка, не приносящего его семье ничего, кроме несчастий и раздора. За то, что даже сейчас, видя откровенную беспомощность Учихи, не может убить его, а ведь теперь, первый раз в жизни, он сильнее Мадары. Чувство превосходства развращала, и Сенджу поймал себя на том, что рука тянется к сумке с оружием. Нет, он не должен так поступать, это будет несправедливо по отношению к старшему брату, который искренне любит Мадару, заботится о нем, не ожидая ничего взамен и, похоже, был благодарен за то, что Учиха великодушно позволял себя любить. Ревность не покинула Тобираму, даже когда они с Мадарой объяснились и первый раз переспали, воспоминания о чем до сих пор будоражили голову и сдавливали горло болезненным спазмом осознания, что это и был первый шаг к неминуемой погибели. Пусть не телесной, но смерти его гордости, уверенности в своем самообладании и силе вынести практически все. Оказалось, что зловещие корни ревности только слегка ослабили хватку, чтобы вернуться вновь и нанести удар еще больнее, чем раньше, и своей откровенностью, порочностью, Мадара сам подготовил ей поле битвы. Полностью погрузившись в тягостные раздумья, Тобирама не заметил, что Учиха больше не мечется в лихорадочном сне, а спокойно лежит на целом боку, глядя на него совершенно ясными черными глазами, слегка улыбаясь, неприятно и насмешливо. Видимо, даже жуткая боль не могла заставить его изменить своей мерзкой привычке потешаться над слабостями людей, старательно выискивая их и взращивая своими колкими, но меткими фразами. Эту черту Тобирама ненавидел в нем больше всего, хотя выбрать из всех многочисленных пороков Учихи было трудно. Ладно он был бы еще красив, тогда можно было сослаться на мужскую привычку потакать прихотям и капризам хорошеньких женщин, чем грешил Хаширама, несмотря на то, что был женат, но глядя на то, какие великолепные девушки вешались на шею Богу Шиноби, даже Тобирама не мог ему и слова в упрек сказать. Внешность Мадары скорее отталкивала своей резкостью, не попадавшей под критерии стандартной красоты: прямой нос, выдававший выточенную веками вдумчивых клановых браков породу, слишком тонкие губы, тяжелые веки, и, самое заметное, отстраненные обсидиановые глаза, способные в мгновение ока полыхнуть кровавым огнем и затянуть в глубины ада, созданного извращенным воображением Учихи. Так почему же Сенджу так тянуло к нему, так хотел заглядывать в смертельно - опасные глаза, хотел прикасаться к бледной коже под точеным подбородком?.. -Опять ты... Где Хаширама? - голос Учихи выдавал долгую болезнь, пропитанный нездоровой хрипотой и надрывистостью, но почему - то Тобирама обрадовался, что Мадара с ним заговорил, а не презрительно отвернулся к стене, - Насколько я помню, полчаса назад он был здесь. -Брат был здесь три дня назад, - видимо, лихорадка еще не полностью отпустила Учиху из своих горячих объятий, искажая представление о времени, - Ему пришлось уйти, так как Тсучиеме опять напали с запада, - при упоминании вражеского клана, Мадара поморщился, припоминая обжигающую боль, практически полностью спалившую кожу на левом боку, оглушив при этом гулким взрывом, - Кажется, дела у него не очень. Они очень искусны в разведке, а их улучшенный геном... Ну, сам знаешь. Несмотря на ужасные раны, Мадара успел задушить своего противника, пока тот растерянно осознавал, что после такого удара, оказывается, можно выжить и даже что - то делать. В убийстве Мадаре не было равных, это Тобирама знал наверняка. -Сколько в тот раз полегло шиноби Учих? - вопрос прозвучал неожиданно, но Тобирама тут же напрягся, чувствуя, что задан он был не из праздного любопытства, и даже не из - за ответственности перед кланом. -Восемьдесят три, - ответ сорвался словно сам собой, с педантичной точностью, присущей Сенджу, о чем он тут же пожалел, заметив нехороший блеск в глубине глаз Мадары. -А воинов Сенджу? -Семнадцать, - голос неоправданно просел, хотя Тобирама понимал, что ни талантливое руководство, ни личная отвага, ни разница в вооружении не были основными причинами удачи лесного клана. Просто Учихи, словно сорвавшись с цепи, ворвались прямо в гущу сражения, последовав за своим бесстрашным лидером, не боявшимся ни смерти, ни жизни, - Какая теперь разница? Их похоронили с почестями, и говорить о мертвых в таком русле плохо. -Тебе ли говорить о мертвых, - Мадара сел, точнее попытался, бессильно оперевшись на руку, - Черт, и почему Хаширама пошел сам, а не остался со мной? Чего ему стоило отправить своего самостоятельного братика? Тобирама дернулся, будто его ударили. Мысль о том, как Мадара пренебрежительно думает о Хашираме, расценивая его заботу как прихоть, подняла со дна его души самое черное, что там скапливалось годами общения с Учихой. Одним слитным движением он приблизился к Мадаре, угрожающе прижимая его ладонь к полу коленом, нарочно надавливая, до хруста. -Ты не смеешь так о нем говорить, - прошипел он, дерзко заглядывая Учихе в лицо, ища признаки раскаяния или хотя бы страха, - Если еще раз посмеешь высказаться в подобном тоне, то я на тебе живого места не оставлю, и Тсучиеме покажутся тебе милыми озорниками. Мадара пренебрежительно фыркнул, откидывая голову на плечо и даже не пытаясь высвободить прижатую руку, хотя на суставы начала наваливаться тупая боль, горячими потоками разносясь по пальцам и запястью. Кривая усмешка исказила его губы, выражая свое безразличие к угрозам Сенджу, при чем глубокая ссадина на нижней губе Учихи лопнула, и темная кровь змеей скользнула по изгибу подбородка, пачкая белоснежную ткань хаори, наброшенного на голое тело. Не обращая на это внимание, он плавно приблизился к лицу Тобирамы, выкручивая для этого собственную руку и проницательно улыбаясь окровавленными губами. -А посмеешь? Оттолкнув от себя Учиху, Тобирама с силой хлестанул его раскрытой ладонью по щеке, которая тут же запылала от боли. Следующий удар наотмашь по лицу заставил Мадару едва слышно скрипнуть зубами, скорее не от боли, а от унижения, и даже сквозь пелену ярости Тобирама удивился, почему он ему не ответил. Сейчас ему было значительно лучше, чем месяцы назад, но даже тогда он умудрился отправить на тот свет пару вражеских шиноби, так что же мешает ему накинуться на Сенджу и пытаться пережать сонную вену, а то и вырвать ее зубами? Такая безответность только злила, и отвесив Учихе еще одну тяжелую пощечину, он схватил его за плечи, швыряя навзничь на простыни. Мадара слегка поморщился, ушибив травмированную спину, но не потерял вида разомлевшего сытого кота, поймавшего очередную крысу, которую планировал мучать несколько часов. -Что случилось, Тобирама-сама? Твою честь задели? Боюсь, если ты сделаешь то, что задумал, ты больше не сможешь притворяться невинной жертвой, которую я беру силой. Только вот ты сам этого хочешь, - издевательский тон, хищная кровавая усмешка, вся сущность этого человека бросала вызов, проверяя на слабину. Сенджу захотелось его ударить, причинить самую чудовищную боль, какую только может выдержать тело, въехать изо всех сил кулаком в зубы, так чтобы из рассеченной губы закапала кровь. В этот момент он его ненавидел - за то, что Учиха читает его легко, не используя даже шаринган, видит его тайные мысли и желания, в которых он неохотно сознавался даже самому себе. Как Мадаре удается сохранять такой безмятежный вид, несмотря на свое явно невыгодное положение? Неужели он надеется на снисходительность от своей бывшей жертвы? Нет, Тобирама слишком хорошо помнил все его издевки и пугающую в своей силе похоть, разгорающуюся в глубине глаз, слишком свежи были жгучие, стыдливые воспоминания о том, как Учиха трахал его несколько часов подряд, не в силах насытить свою страсть. И Мадара знает, что это глубоко отпечаталось в памяти Сенджу, нарочно давит на это, не боясь последствий, словно хозяин положения здесь он. Он должен был умолять, просить, требовать, обещать все на свете, но не вальяжно улыбаться, раскинувшись на подушках, прекрасно зная о своем превосходстве. Такое поведение раздражало еще больше, и Тобирама непроизвольно хмурился, скользя взглядом по линии горла, переходя к грудной мышце, перетянутой тугим бинтом. Всего за несколькими слоями ткани, под упругими мышцами и надтреснутыми костьми билось горячее сердце Учихи, такое живое, скрывающее в себе только ему известные помыслы и идеи. Тобирама, как завороженный, медленно потянул за узел, распуская бинт, обнажая ставшую очень чувствительной кожу прямо под ключицей, с начинающей заживать раной, без рваных краев, но глубокой. Мадара слегка поежился, когда пальцы Тобирамы легли на грудь, сначала неправдоподобно ласково массируя затёкшие мышцы, иногда неосознанно царапая, но стоило оказаться рядом с раной, как он рванул резко, одним движением разрывая запекшуюся корочку между нежно - розовыми краями кожи. Секундой позже Сенджу прикоснулся языком к самой поверхности, где только начала скапливаться кровь, невесомо целуя, затем осторожно, не раня больше, проник внутрь плоти, отчего боль прошлась по телу Учихи мелкой судорогой, заставляя вздрогнуть и сжать кулаки, сдерживая рвущийся стон. -Хватит, - едва размыкая губы прошептал Мадара, чувствуя, что еще секунда, и он не выдержит. Парализующая сознание боль властвовала еще несколько мгновений, когда Тобирама покорно оторвался от раны, слизывая с бледных губ кровавые потеки, глядя на распластанного перед ним Учиху новыми глазами. Он не попросил, скорее приказал, даже если это было сказано тихо и вынужденно, но никакой мольбы не было и в помине. Ладно, еще не вечер. Сенджу навис над Учихой сверху, опираясь на локти, не давая ему вывернуться, хотя тот и не пытался, понимая безнадежность своего положения. "Пусть потешит свое самолюбие, не жалко," - промелькнуло в голове Мадары, когда Тобирама сомкнул свои губы с его, вкладывая в поцелуй весь пыл своей мстительной ненависти, а так же своего давнего желания, подхлестываемого подчинением Учихи, позволявшим ему вести. Это было прекрасное ощущение, желанная власть, заставляющая забыть на время о бдительности и первоначальном замысле, и Тобирама сам не заметил, как привалился всем телом к Мадаре, крепче прижимаясь к его губам, проникая языком за зубы и касаясь нёба. Судя по всему, это было несколько поцелуев, слившихся в один, так как Мадара еще не мог надолго задерживать дыхание (сказывалось последствие пропоротого легкого), и Тобираме приходилось давать ему секунду на вдох. В противном случае ему не хотелось отпускать его вообще, но стоило ему забыться, лаская полуоткрытый рот Учихи, как тот активно напоминал о себе тихими хрипами. По телу прокатилось сладкое томление ожидания, и игривые фантазии будоражили воображение еще больше, отзываясь слабостью в руках. Сопротивляться Мадара и не пытался, спокойно позволив Тобираме завладеть ситуацией, то ли с интересом следя за его действиями, то ли и правда он хотел этого, соскучившись за месяцы физического одиночества. Быстро распустив натуго затянутый пояс, Тобирама провел ладонью по его животу, на что Учиха выгнулся, стремясь продлить прикосновение, и Сенджу это заметил, касаясь только кончиками пальцев, преимущественно очерчивая борозды мелких царапин, разбросанных по всему торсу Учихи. От таких уверенных ласк хотелось расслабиться и позволить делать с собой все, что угодно, но природная настороженность принуждала наблюдать за всем затомленным взглядом, чувствуя, как отпечаток ладони на щеке все так же пульсирует вместе с взбесившимся от адреналина сердцем, а губы от возбуждения наливаются кровью. -Дальше, - опять приказал Учиха, нервно дыша и понимая, что тело своевольно требует большего, чем такие незамысловатые ласки. К тому же саднящую боль, волнами раскатывающаяся от щеки и груди, требовалось чем - то перебить. -Так почему бы тебе и не продолжить? - голос Сенджу не выражал и капли возбуждения, но Мадара отлично видел в его раскосых глазах огонь страсти, что почему - то только подталкивало на мнимое послушание. Учиха, слегка шикнув от боли, спихнул с себя Сенджу, удобно расположившись между его ног, принимаясь покусывать и целовать белую кожу альбиноса, постепенно спускаясь все ниже по дорожке жестких платиновых волосков, которая исчезала за поясом хакама. С каждым прикосновением губ и языка Учихи, дыхание Тобирамы срывалось все больше, как бы он не старался успокоиться. Даже многолетняя практика дыхательных медитаций не помогала, когда рядом находился этот распутный демон, заставляя страсть разгораться все сильнее. Мадара зубами схватился за шнуровку и потянул вниз, опуская голову, вдыхая запах чужого тела, затем бросил завязки и припадал губами к твердому члену прямо сквозь ткань. Вид врага в таком недвусмысленном положении не мог не возбуждать, и Тобирама кожей чувствовал, как похоть жарко дышит ему в спину, вынуждая действовать. Тяжелая ладонь легла на лохматый затылок, оттягивая назад, вынуждая поднять голову и встретиться взглядами. -Тебе подсказать, что нужно делать? Мадара, словно получив долгожданный приказ, больше не пытался оттянуть момент, покорно распуская тесемки, быстро и проворно. Тобирама не смог сдержать глухого стона, когда горячие губы Учихи сомкнулись на его напряженной плоти. В голове тут же не осталось ни одной мысли, словно все они разом куда - то исчезли, оставив лишь ощущение мучительного удовольствия, заставляющего руки сжимать покрывало, комкая и отпуская. Учиха, почувствовав это, принялся скользить губами взад и вперед по всей длине, придерживая у основания рукой, отчего Сенджу совсем перестал соображать и, не в состоянии сделать скидку на слабость Учихи, подался бедрами вперед, привлекая Учиху ближе, вминая его в свой пах, насаживая горлом на головку, а после и на всю длину целиком. От нехватки воздуха Мадара захрипел, давясь собственной слюной, но под давлением ладони сдался, расслабляя мышцы горла и позволяя пропускать между губ бархатистую головку, пробегая быстрым языком по чувствительной уздечке, заставив Тобираму задрожать в предвкушении небывалого наслаждения. Он получил его в полной мере, погружаясь в горячую влажную глубину горла, ощущая мерную пульсацию губ, тяжелое неровное дыхание любовника опаляло его кожу, тревожа самые чувствительные места. Учиха несколько раз почти доводил его до пика, но в самый пикантный момент замедлялся, почти отстраняясь, продлевая удовольствие, а после снова обхватывал головку, дразня горячим языком, снова следуя мгновенно вспыхивающим желаниям Сенджу, которые даже не успевали оформиться, как он опережал их, утоляя страсть. Истосковавшееся по ласкам тело отвечало со всей полнотой чувств, предавая хозяина и требуя большего, хотя Тобирама изо всех сил старался не поддаваться влиянию Мадары на себя. Наконец, поняв, что Учиха и не собирается с отвращением пытаться закончить свое постыдное занятие, Тобирама резко отстранил его, резко опрокидывая разомлевшего Учиху на живот. Тот болезненно охнул, но подниматься не стал, оглядываясь через плечо, видя, что Сенджу сплюнул себе в руку, растирая слюну по ладони. -Ты собрался меня трахать? Я уж думал до этого не дойдет. Не удостоившись ответом, Учиха усмехнулся, оперевшись на локти и положив голову на сложенные руки, хотя предательская дрожь прошлась таки по позвоночнику. Такое положение не было для него новшеством, но с Тобирамой такого никогда не было, и Мадара смутно опасался непредвиденной вспышки мести, не сулившей ничего хорошего. Только сейчас он осознал, что собственное вожделение уже почти вызывает боль, а потому с облегчением выдохнул, когда длинные пальцы коснулись тугих мышц, осторожно проникая внутрь. Движения были на удивление аккуратными, без намека на жестокость и агрессию, хотя и наполненные чувственным нетерпением, то усиливая давление, то ослабевая, и Учиха сам не заметил, как начал тихо постанывать, желая ощутить то, что сейчас прижималось к его бедру, но сладостный момент все не наступал. -Чего ты ждешь? - скорее простонал он, не в силах обернуться, к тому же растревоженная рана на груди вновь начала кровоточить, и на простыни проступили бардовые лепестки, - Я же знаю, тебе самому хочется. -Попроси, - голос Тобирамы не сбился, но, как показалось Мадаре, стал звучать на пару тонов ниже, - Я хочу услышать, как великий и непобедимый Мадара Учиха просит. -Да черта с два я буду о чем - то просить какого - то Сенджу, - прошипел тот, противореча своим словам и подаваясь бедрами назад. Возбуждение достигало предела, представляясь красной струной, натянувшейся внизу живота, мешая сосредоточиться на неожиданном акте унижения, - Ты даже не Хаширама, ты не глава клана. Так что просто наслаждайся тем, что я позволяю тебе делать. -Да что ты говоришь, - почему - то слова о главенстве задели Тобираму, явно напомнив о чем - то не слишком приятном, потому что движения стали внезапно резкими, с долей извращенного садизма, - Тогда почему ты сейчас разрешил так с собой поступить? Если тебе была бы так важна гордость, то ты скорее истек бы кровью в драке, чем покорно предался разврату, не так ли? Так что не во время ты вспомнил о чести. Мадара ничего не ответил, так как понимал, что любые возражения сейчас будут глупы и не оправданны. Уже слишком поздно, всех этих вновь обретенных чувств становится слишком много, и он уже почти не может терпеть. Бедра непроизвольно рвутся вверх, он так бесстыдно, по блядски подмахивает, не способный сдержать эти прерывистые резкие ласки, эти запретные ласки, что слова о гордости можно было благополучно забыть. Движения уже давно потеряли свою кошачью грацию, напоминая теперь судорожные рывки обезумевшего от похоти животного, стоны и вздохи переходят в такое распаляющее крещендо, что Тобирама уже сам сомневался в своем самоконтроле, ибо каждый вздох, каждый всхлип, падающий с губ Учихи пьянил все сильнее, заставляя дрожать от возбуждения. Тяжелые ресницы Мадары, дрогнув, приоткрылись, обнажая потемневший остановившийся взгляд. -Пожалуйста... Сделай это уже, трахни меня, только хватит этого. Я хочу тебя, Тобирама. Он тут же получил все, что хотел. Напряжение отступило, и Учиха сам подался назад, едва ощутив прикосновение твердой плоти, несмотря на легкую боль ощутив со всей полнотой безумно - сладкое давление, а когда Тобирама, наконец, вошел плотнее, Мадара только несдержанно застонал в голос, не боясь возможности обнаружения. Хотя, раз его товарищи по клану рискнули оставить его наедине с врагом, то им должно быть совершенно плевать кто и как его дерет. Обида остро кольнула где - то под ребром, и Учиха нетерпеливо заерзал, стараясь переключиться на более приятные ощущения, так как долгожданное единение обострило все чувства до предела. Сенджу сам был весьма рад дорваться до желанного тела, и Мадаре оставалось только довольно извиваться под ним, постанывая и изнывая от невозможности коснуться себя. В эту ночь было все, чего ему так не хватало несколько последних недель, когда угроза смерти миновала и разум вновь и вновь возвращался к образу Тобирамы, от чего тело рефлекторно выгибалось в знакомой, предфинальной судороге. И как же было странно вести с Хаширамой спокойную беседу то о войне, то о политике, то просто ни о чем, а в голове прокручивать самые страстные моменты соития с Сенджу - младшим. "Я трахаю твоего брата," - сотни раз ему хотелось это сказать, прервав монотонную речь и увидеть реакцию. Интерес разъедал его, но боязнь разорвать только что восстановленную дружбу возвращал рассудок на место, и приходилось опять доставать карту. На этот раз все было иначе, но не менее прекрасно. Мадара так и не понял, был ли это обморок из - за сильного напряжения или просто короткое помрачение разума, но несколько минут просто выпали к него из памяти, и окончательно он пришел в себя уже лежа на спине, заботливо прикрытый легким покрывалом. Тобирама, как ни странно, был здесь, сидя рядом, но старательно не глядя на него. Ну и ладно, главное, чтобы не уходил сейчас. -Воды? - внезапно прозвучал надтреснутый голос Сенджу, отчего Мадара чуть не замурчал от удовольствия. Вы посмотрите такая забота. -Не откажусь, - Учиха благодарно принял мех, отхлебывая. -Да ты вообще ни от чего не отказываешься, - бросил на него острый взгляд Тобирама, но тут же вновь отвернулся. Мадара чуть не поперхнулся, едва не плеснув на покрывало водой, но удар выдержал. Стоило ему проявить слабину, как Сенджу его в жены записал?! -Да пошел ты, - спорить сил не было, и рука все же дрогнула, пролив несколько прозрачных капель.