My obsession

Донхэ давно не просыпался таким свежим и отдохнувшим, как сегодняшним утром, он даже не стал продлевать себе удовольствие и позволять понежиться с закрытыми глазами в постели еще пару минут, а резко сел, распахивая глаза и с изумлением видя, что за окном еще далеко не утро, а самая что ни на есть глухая ночь и что единственный источник света, разгоняющий кромешную тьму в его комнате помимо тускло светящей в огромное, во всю стену окно стрельчатой формы луны – подсвечник с тремя едва-едва тлеющими свечами, стоящий на прикроватной тумбочке с противоположной стороны, рядом с которой, сидя прямо на полу и устроив голову на разобранной постели Донхэ, дремал… – Ваша Светлость? – хрипло спросил Донхэ, даже не думая, почему его голос столь плохо слушается его, и изумленно посмотрел на спящего в столь странной позе мужчину, который, стоило ему только услышать этот хриплый, больше похожий на карканье вопрос, тут же подскочил на месте, награждая Донхэ столь ошеломленным взглядом, что ему стало даже немного неловко: – Донхэ? Ты пришел в себя? Как ты себя чувствуешь? Тебе не плохо? Голова не болит? Не тошнит? Слабости нет? Может, ты хочешь воды? Или чего-нибудь еще? Аи сказала, что, когда ты придешь в себя, ты будешь голоден и тебя будет мучить жажда, – мужчина буквально завалил вопросами совершенно растерявшегося и не совсем понимающего, что происходит и что герцог Ли делает в его покоях в столь поздний час, юношу, ведь последнее, что помнил Донхэ, – это жуткая сцена разоблачения обманувшего его, как последнего простака, и едва не убившего лекаря, и как скулящего от обиды и жалости к самому себе мужчину выволокла из его покоев охрана герцога, а дальше… Дальше все было словно в тумане. Кажется, спустя какое-то время Его Светлость вернулся к нему и они о чем-то говорили… Точно! О том, что никогда и ни за что нельзя брать еду, напитки и уж тем более лекарства из рук незнакомцев, и о том, что, разумеется, их нельзя есть и пить, не проверив на яды, – вроде бы такая простая истина, которой их всех учили еще в детстве, и какие серьезные последствия. Кажется, они разговаривали с Его Светлостью очень и очень долго… Может, они просто заснули за разговором и поэтому он остался здесь? Но... вроде бы на нем вчера была другая одежда? Дорогой белоснежный костюм, в котором он ездил в театр, а сейчас на мужчине были лишь простые черные брюки и такая же черная рубашка с ослабленной шнуровкой на груди. Нет, они совершенно точно не могли уснуть за разговором, ведь Донхэ прекрасно помнил, как их прервала появившаяся в комнате девушка-лекарь, заставившая его одну за одной выпить едва ли не десяток не самых приятных на вкус настоек, еще раз предупредив его о том, что процесс вывода яда из организма будет очень болезненным и тяжелым и что ему придется постараться и побороться с болезнью, а дальше… Кажется, дальше он и правда уснул. Но каково же было изумление юноши, когда он узнал, что он и правда уснул, вот только вовсе не вчера, а... двенадцать дней назад? Сначала Донхэ показалось, что герцог Ли таким совсем не изысканным способом подшучивает над ним, вот только мужчина выглядел слишком серьезным и встревоженным, чтобы Донхэ не поверил ему. Да и его хорошее самочувствие, как выяснилось, было слишком обманчивым, ведь уже буквально спустя пару минут юношу скрутил мучительно болезненный спазм тошноты, и если бы не мужчина, вовремя подскочивший к нему и подставивший Донхэ словно специально заранее подготовленную глубокую серебряную миску, то юношу бы просто вырвало отвратительно горькой на вкус и столь же дурно пахнущей желчью прямо на постель, да что уж там, без крепкой хватки восхитительно теплых рук, обнявших его, Донхэ бы даже не сумел усидеть на месте самостоятельно. И кто бы знал, как унизительно это было! – Простите… – смущенно пробормотал Донхэ, обессилено откидываясь на подушки, когда очередной рвотный спазм наконец-то отпустил его, и чувствуя, как щеки заливает предательская краска стыда. – За что? – удивленно вскинул брови Хёкджэ, забирая из судорожно сжатых пальцев мальчишки миску с его рвотой и протягивая ему влажное полотенце, чтобы тот мог вытереть лицо. – Ты болен, и мы все прекрасно понимаем это, – раздраженно выдохнул мужчина, понимая, что этот глупый ребенок имеет в виду, но герцог Ли никогда не отличался особой брезгливостью, повидав на поле боя и в полевых лазаретах куда менее приятные картины, и его вряд ли бы мог испугать простой приступ рвоты. – Но все же… – неуверенно протянул Донхэ, с благодарностью принимая из рук мужчины влажную ткань, но, поймав на себе до невозможности злой взгляд герцога, тут же поспешил оборвать свою речь и начать вытирать лицо. – Поверь, то, что произошло сейчас, – далеко не самое худшее в моей жизни зрелище, – усмехнулся Хёкджэ и, решив, что им как можно скорее стоит уйти от этой крайне неловкой темы, тут же спросил: – Ты не хочешь пить? Ты голоден? Аи сказала, что если ты вдруг придешь в себя, когда она будет спать, то мне тут же следует накормить и напоить тебя и лишь затем дать лекарства… – то ли спрашивал, то ли рассуждал вслух мужчина и, не дождавшись ответа Донхэ, позвонил в колокольчик, чтобы вызвать кого-нибудь из прислуги и попросить принести теплый бульон, свежей воды и белого хлеба. Наверное, стоило разбудить Аи, чтобы она осмотрела Донхэ, и сообщить его матери о том, что мальчишка пришел в себя, но эти светлые мысли сейчас даже не пришли Хёкджэ в голову, поэтому он сам, поудобнее усадив совершенно обессиленного и смущенного мальчишку на подушках, с ложечки кормил его наваристым, аппетитно пахнущим бульоном с размоченным в нем хлебом, а затем, убедившись, что в Донхэ не влезет больше ни крошки, напоил его всеми необходимыми лекарствами и собирался уже было снова помочь ему улечься, но до невозможности смущенный юноша попросил проводить его в уборную и, невзирая на все возражения Хёкджэ, сам осторожно поднялся с кровати, и все, что оставалось мужчине, – это проводить юношу до пункта назначения, а затем настороженно стеречь его под дверью, вздрагивая от каждого подозрительного звука и шороха. Но, слава богу, все обошлось без происшествий. Более того, почувствовавший невероятный прилив сил после еды Донхэ еще более смущенно попросил мужчину оставить его на пару минут в одиночестве, чтобы он мог… помолиться? Хёкджэ никогда не понимал всех этих религиозных порывов, но считал их личным делом каждого, и если мальчишке сейчас для полного душевного спокойствия не хватало именно этого, то… разве мог он запретить ему? К тому же у герцога не было ни малейших сомнений в том, что это действительно важно для мальчишки. Поэтому, недовольно пробормотав себе что-то под нос о ненормальных святошах, мужчина вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой двери и предупредив Донхэ, что он оставляет его в одиночестве ровно на пять минут, которых как раз достаточно для того, чтобы разбудить Аи и сообщить ей, что ее пациент наконец-то пришел в себя, а также донести радостные вести о сыне графине, пока кое-кто, опустившись на колени и закрыв глаза, отчаянно благодарил Бога за оказанную ему величайшую милость и просил его, чтобы на долю никого из его родных и близких никогда не выпадало подобных испытаний. Даже на долю Его Сиятельства, который и в самом деле был очень и очень хорошим человеком, просто… немного заплутавшим на своем пути. И Донхэ молился и за него тоже, и за то, чтобы он обрел свой верный и праведный путь. И за своих родителей, которым так не повезло с сыном, и за своего кузена и его супругу. И даже за супругу герцога Ли и жизнь их будущего наследника. Любви в сердце юноши и его доброго сердца было достаточно для них всех. И раз уж Бог позволил ему пройти это испытание и сберечь его жизнь, то он точно должен был не прожить ее зря и стать Ему еще более преданным и верным слугой, позабыв обо всем на этом свете, кроме своей веры и служения ей.

***

– Где моя дочь? – прорычал ураганом ворвавшийся в кабинет Хичоля мужчина, с ненавистью глядя на совершенно спокойно восседающего за столом маркиза Кима. – Ваша Светлость… – снисходительно улыбнулся маркиз, поднимая взгляд на разъяренного герцога и натягивая на лицо одну из своих сладчайших гримас: – Разве вас не учили предупреждать о своих визитах? Ну или хотя бы стучаться в двери? – Я повторяю: Где. Моя. Дочь, – прорычал герцог Леманн, будучи совершенно не настроенным сейчас на долгие светские беседы, с глухим лязгом доставая из заплечных ножен тяжелый двуручный меч, проливший уже немало крови и готовый вкусить той отравы, что течет в венах у этой лицемерной дряни. – Ну-ну, Ваша Светлость, зачем так нервничать? – насмешливо вскинул брови Хичоль, казалось бы, ничуть не испуганный этим выпадом. Хотя… он на самом деле ничуть не был испуган появлением герцога Леманна, более того, горячо ждал его. А уж размахивания всеми этими железяками и подавно не пугали Хичоля, ведь младшая дочь герцога защищала маркиза Кима сейчас куда лучше самого прочного щита и была самым лучшим козырем и средством давления на герцога. – Расслабьтесь, успокойтесь, и давайте обсудим, что же у вас такого случилось, раз вы после двух недель откровенного игнорирования все же решили выйти со мной на контакт. Неужели вы думали, что сможете спрятать от меня свою семью и избавиться от необходимости выполнять данные обещания? Эх, Ваша Светлость, Ваша светлость, – наигранно разочарованно цокнул языком Хичоль и, не дав герцогу Леманну вставить ни слова, продолжил: – Теперь у вас есть все доказательства того, что я не бросаю пустых слов на ветер. У вас есть еще пять дней на то, чтобы раздобыть все те документы, что я просил, и в это время ваша очаровательная дочь погостит у меня. Вернее, у одной моей очень хорошей подруги, хозяйки Дома удовольствий, – усмехнулся Хичоль, видя, как белеет лицо мужчины, ведь все они прекрасно знали, что такое Дома удовольствий, пусть те уже и давно были запрещены законом, но король и власти до сих пор предпочитали закрывать глаза на их наличие в столице, ведь те приносили весьма неплохой доход в королевскую казну, а уж что там могли сделать с маленькой невинной девочкой... Навскидку у Хичоля, да и у герцога, ярость в глазах которого сменилась неподдельным ужасом, была целая сотня вариантов, и это лишь те, что первыми приходили в голову, а если пофантазировать… – Нет-нет, не переживайте так сильно, Ваша Светлость: пока малышка просто погостит там, и ничего больше, – поспешил успокоить герцога Хичоль. – Но вот если по истечении пяти дней необходимых документов не будет на этом самом столе, то… Думаю, вы и сами можете представить все последствия, – многозначительно усмехнулся маркиз Ким, прекрасно зная, что ровно через пять дней, а может быть, даже раньше перед ним будут лежать все необходимые документы для того, чтобы подтвердить незаконнорожденность герцога Ли и полную невозможность для него носить фамилию своей семьи и титул, ведь… герцог Леманн скорее разорвется на части, чем позволит пострадать своей малышке. Особенно подобным способом, ведь воспоминания о проданной в бордель за карточные долги его отца младшей сестре, которую спустя неделю задушил шейным платком один из постоянных клиентов, все еще были свежи в его памяти. И… какое значение имеют дружба и честь, когда на кону стоит жизнь и счастливое будущее ребенка? Твоего ребенка. Хичолю казалось, что никакого. И он был чертовски прав. Ну, по крайней мере насчет того, что именно так думал и чувствовал герцог Леманн. Слишком честно и предсказуемо. Хотя сам бы Хичоль с удовольствием собственноручно задушил и разрезал на куски всех своих детей, если бы они у него были и если бы их трупами можно было вымостить дорогу к престолу. Ведь в отличие от простых смертных маркиз Ким прекрасно понимал, что ценность в этом мире имеют только он сам и его драгоценная жизнь, а все остальное… лишь средства для достижения его целей – не более.