P. S. Я все еще влюблен в тебя

Люб Дорог Эллисон, я даже не знаю, зачем пишу это письмо — наверное, мне просто необходимо хоть кому-нибудь выговориться. Честно, до этого момента я думал, что у меня много друзей, но сейчас… Сейчас я понимаю, что мне даже поговорить не с кем: Скотт не появлялся на учебе до твоих похорон, а теперь, после того, как прошло 2 недели, он потихоньку стал вести себя вполне адекватно. Но все равно, разговаривать с ним пока не лучшая идея. Лидия, она до сих пор в шоке. У нее такие пустые глаза, будто девушка потеряла часть себя. Хотя, наверное, так оно и есть. Стайлз, видимо, единственный, кто держится молодцом — если бы не он, мы бы все давно уже переругались. Но по его лицу заметно, что Стиллински тоже понятия не имеет о том, что нам дальше делать. Дерек постоянно куда-то исчезает, но это, может, и к лучшему, ведь мне кажется, что он бы просто меня послал подальше. Родителей у меня нет, поэтому родственникам излить душу никак не получится. Единственный, кто хоть немного меня понимает — твой отец. Признаться, я думал о нем гораздо хуже, чем он есть на самом деле. Мистер Арджент пытается меня вразумить, говоря, что со временем это чувство перестанет заявлять о себе, но я не верю в это. Даже ему я не могу сказать всей правды. А она состоит в том, что я последний придурок. У меня была куча возможностей поговорить с тобой, но я все откладывал, поэтому не смог сказать того, что таится у меня на душе. Вполне возможно, что я поступил правильно — в конце-концов, оглянись на мою жизнь! Каждый мой поступок, каждый шаг сочатся ложностью и идиотизмом. За все свое существование я не сделал ничего правильного, а если даже и сделал, то это никогда не оттенит того, что я творил ранее. Это и неудивительно — с таким-то воспитанием. Разве может вырасти нормальный (а главное — адекватный!) человек из ребенка, который добрую половину своей жизни провел запертым в железном шкафу, закованным в цепи? Если бы я только мог стереть эти воспоминания из своей памяти! Это были слишком тяжелые времена, без каких-либо намеков на светлое будущее. Ночью, если я не был заперт в своем персональном Аду, я строил различные планы того, как убью своего папашу, как только мне представится такая возможность. Но я не успел — Джексон умудрился воплотить мои мысли в реальность, даже не подозревая об этом. Хотел ли я сказать что-то своему отцу напоследок, глядя в его затухающие глаза и корчащееся от спазмов и боли тело? Нет, я бы просто плюнул ему в лицо, может, даже бы и пнул для пущего выражения своей позиции. Не знаю, можно ли испытывать такую ненависть к своей плоти и крови? Но не этот вопрос беспокоит меня больше всего. Каждый день, утром и вечером, я спрашиваю себя: «Найдешь ли ты когда-нибудь выход, Айзек?». Я убеждаю себя, что научусь забывать и, опуская веки, твоя улыбка не будет стоять у меня перед глазами. Но я понимаю, что даже если мне и удастся жить с этой болью, то я все равно никогда не смогу тебя забыть. Я буду жить с сожалением на сердце, проклиная себя за то, что дал тебе умереть вот так. Это было самой дорогой ошибкой в моей жизни. Я искал способ изменить это, перерыл все книги в поместье Арджентов, черт, да я в библиотеку ходил! Сказал бы мне кто такое месяц назад, я б рассмеялся прямо ему в лицо. Но это не меняет фактов: вернуть человека из мертвых без ущерба для его жизни — невозможно. А смотреть на тебя в виде зомби или немого призрака еще хуже, чем сидеть возле твоей могилы у кладбища. Главное для меня сейчас — понять, что прошлое осталось в прошлом. Мне нужно выбросить тебя из головы, но я не могу. Это слишком сложно, особенно, когда всё в Бейкон-Хиллз напоминает мне о том, что я потерял. В холле школы висит твой портрет с надписью «Мы скучаем по тебе, Эллисон»; на улицах валяются газеты с твоей фотографией на первой странице и различными заголовками. Сейчас уже 11 часов вечера, солнце давно опустилось за горизонт, но даже отсутствие должного освещения не мешает увидеть то, как я борюсь с собой в пустой квартире. Каждый божий день я клянусь себе в том, что завтра разобью эту битву в дребезги и брошу эту жизнь. Нет, я не собираюсь умирать, просто такое существование меня уже, прямо говоря, задолбало. Но я знаю, что ничего не изменится — я по-прежнему буду вспоминать о тебе и проклинать себя за то, что не удержал тебя на этом свете. Но еще больше я ненавижу себя потому, что не сказал, что ты очень дорога мне. Знаю, ты всю свою жизнь любила лишь Скотта, но я ведь видел, что между нами было нечто большее, чем просто дружба. Хотя, может, я просто отчаянно пытаюсь пририсовать в фантазиях то, чего на самом деле не было. Но ведь тот поцелуй у машины — тогда я ясно ощутил, что ты отвечаешь мне взаимностью. Вот такими вот домыслами я и загнал себя в ловушку, теперь несчастье стало моим родным домом — единственным местом, в котором я чувствую, что мне рады и я нахожусь там, где должен. Проблески надежды уже давно исчезли из моей жизни, вернувшись лишь на чуть-чуть, когда в ней появилась ты. Но судьба будто стебется с меня, показывая, насколько я жалок. Ну уж нет, я слишком долго ждал, я так долго терпел боль, что это вошло в мое повседневное расписание. Сейчас мне наконец-то выпала возможность отпустить это все. Твой отец отправляется во Францию, чтобы поговорить с семьей парижских друидов и разобраться с антиквариатом XIII века. Он предложил мне уехать вместе с ним, так что я предположил, что это куда лучше, чем сидеть здесь и распускать нюни. Там я смогу быть хоть немного полезным, поскольку тут от меня помощи вообще никакой. Но прежде, чем я поддам это письмо огню, поскольку оно никогда не дойдет до получателя, я хочу сказать тебе кое-что, пусть и таким странным способом. Ты — единственная девушка в моей жизни, которой удалось растопить мое сердце и заставить почувствовать, что же такое любовь на самом деле. Пусть это и не длилось очень долго, но я все равно благодарен тебе за это. И последнее, Эллисон: где бы ты ни была, знай — я любил тебя (пусть это чувство и не было взаимным на все 100%) и это чувство не исчезло до сих пор. Айзек