Фарфоровый

«Диабет, - не болезнь, а образ жизни» — любят повторять врачи. «Посмотрел бы я на тебя, когда пальцы в решето, а по ночам снится увесистый кусок грёбанного торта», — всегда бурчал под нос Чанёль Всё началось почти восемь лет назад в Сеульской детской больнице, когда солнце скрывалось за горизонтом гористой местности, медсестры сдавали смену, распихивая карты в лотки курирующих врачей, а Бэкхён, в очередной раз, воевал с автоматом, который на упор отказывался выдавать молодому омеге новую дозу какао. — Да чтоб тебя, железка плоскодонная, — фырчит он и оглядывается, думая о том, что может пнуть его загипсованной ногой. Не починит, так успокоится. Не пнул и не успокоился. Упал и ударился. Спустя тот же почти десяток лет он поймет, что сильно ушибленное запястье того стоило. — Что с ним? — бежавший рядом с каталкой врач задавал стандартные вопросы фельдшерам, что сопровождали пациента до смотровой. — Позвонила мать, не просыпался. От него пахнет ацетоном и на языке налёт. Диабет, судя по возрасту и шишкам на животе при пальпации, сидит на инсулине. Его мать рыдает, выдавить слова не может. Сто процентов, что альфа, ну, а по возрасту — не больше пятнадцати. — Сахар мерили? — шипит седовласый врач и гладит мальчишку по голове. — Держись, дружок, выкарабкаемся. — Да, глюкометр показывает «Hi» — выше 33, при норме 5, если не лжет, паршивец, — отвечает фельдшер и сворачивая в очередной коридор, заталкивает каталку в смотровую. — Хичоль, тащи бутылек магния, реланиум и набери ультракороткого инсулина, давай новорапид, в обычный шприц, — кричит врач медбрату. — Будем колоть в вену и вытаскивать это чудо с того света. — Чо сонсэним, я лаборантам накажу задержаться для анализов, — кивает омега и скрывается из вида, чтобы подготовить всё необходимое. — Где его мать? — кричит врач. — Живо ведите её сюда! Чанёлю было тринадцать, когда его жизнь полетела ко всем чертям, в тот день ему поставили один очевидный выбор: жизнь на уколах инсулина или смерть. Третьего варианта мальчику-альфе не предложили, а лишь дали кучу макулатуры и наказали читать. И он читал, штудировал и всё больше и больше впадал в уныние. Сладкое, в тех количествах, что он любил, — смерть. Пропустил укол — возможная смерть. Вовремя не поел — смерть. Это всё, что он вынес из сотен страниц, закапанных слезами и отчаяньем. А еще из его дома пропали любимые пирожные, шоколад и беспричинный смех. Родители очень жалели единственного ребенка и не знали, как и с какой стороны подступиться. Отец Чанёля, серьезный в бизнесе человек, похлопал его по плечу и напомнил тому, что он не ревущая по углам омега, а альфа и защитник семьи. Мать ревела по углам и верила в то, что сын благоразумен. Чанёль, увы, таким не был. Он с огромной радостью, после трехмесячного обследования в разных больницах, объедался сладким, когда организм выкидывал в кровь последние — его собственные, клетки инсулина, отчего парню требовалось большое количество углеводов почти беспрерывно. И он ел, закусывал очередной торт шоколадом и запивал какао, а потом скачки закончились и начался для Чанёля ад, тем более школу никто не отменял. Инсулин приходилось делать на каждый прием пищи, а таких, для растущего организма, было не меньше шести в день. Сахар мерять необходимо было и того чаще: до еды и через час после, а ещё, когда чувствуешь себя не очень и перед сном, также ночью иногда. Пальцы в решето, а живот, руки и бёдра в синяках от маленькой, но болючей иглы. Альфу бесило всё, а особенно то, как на него смотрели учителя и одноклассники, особо умные из которых просили Пака не дышать на них: мол, заразит. А Пак, хоть и не полагалось альфе, плакал, колол себе огромные дозы инсулина, выворачивая шприц-ручку до упора, проедал карманные деньги в пекарнях и снова плакал. Было очень обидно за себя. А еще он обижался на весь мир. Огромный расход лекарств обнаружился мамой-омегой быстро, однако обратить на проблему внимание ей подсказали округлившиеся бока сына. — Я толстею от лекарств, — шипел тогда Пак, а мама не верила и пошла в его комнату для проведения ревизии. — Что же ты делаешь, Ёлли? — плакала она на его плече и просила одуматься, ведь совсем скоро он должен стать и мужем и отцом, но с такими успехами уничтожения своего организма… — Я сам разберусь в своей жизни, отстань, — альфа психовал, а мать купила маленький холодильник для хранения лекарств и перенесла их из кухни в свою спальню. Теперь Пак стал подотчётным. Стоило подумать, что когда-то он сорвется. Всё случилось в день рождения Минсока, когда одноклассник пригласил друзей в кафе и велел тем выбирать, что душа пожелает. Паку же он, без задней мысли, предложил на десерт чай и диетический мармелад ручной работы, что готовился здесь без сахара и с низким содержанием углеводов. Чанёль заботы не разглядел и выбрал себе большой кусок торта тирамису — любимого лакомства, и горячий шоколад с зефиром. А ещё Пак боялся отлучиться в туалет, для того, чтобы сделать укол, иначе снова начнут его некоторые личности обсуждать. Он и так дойдет до дома, а там уж подколет и не беда в том, что к утру будут отваливаться ноги от ночных, адски больных, судорог. Он не думал, что кто-то из ребят предложит зарулить в парк и догнаться мороженым, не смотря, что на улице стоял еще холодный март. Чанёль не смог отказаться ни от похода в парк, ни от мороженного, а туалета поблизости, чтобы уколоть инсулин, не было. Он не думал, что, спустя несколько часов, его половиной врачебного состава крупнейшей больницы, будут пытаться привести в чувства. — Эй, малой, ты меня слышишь? — над альфой склонился какой-то мужчина, щелкая фонариком перед глазами. — Зрачки реагируют. Поставьте ему бутылёк кальция и поменяйте иголку на катетер, будем капать его ещё сутки, как минимум. — Где я? — хрипит юношеский голос и мужчина хмыкает. — Что слу… — В больнице, гипергликемическая кома была, слышал про такое? — доктор Чо, как написано на его халате, садится рядом и пронзительно смотрит на ребенка. — Ты мог умереть, Чанёль. Раз и всё. — Простите, доктор, — тянет Пак и прикрывает глаза, всё плывёт. — У матери будешь просить прощения, но сначала с ней поговорю я, Пак Чанёль, — встаёт он со стула и на выходе поворачивается: — Ты ведь понимаешь, что диабет… — Это не болезнь, а образ жизни? — в момент раздражается ребенок. — Нет, я не это хотел сказать. Подружись со своей болезнью, иначе не видать тебе омегу, что будет готовить тебе ужин, целовать по утрам и обнимать после рабочего дня. Ты никогда не сможешь назвать кого-то своим ребенком, никогда не сможешь стать полноценным, Чанёль. Ты должен научиться защищать себя и свой организм, чтобы стать защитником для своей второй половинки. Поверь, немощный альфа, который с теми успехами, что у тебя сейчас, к тридцати будет почти слеп и не дай бог с неработающими конечностями, никому, кроме родителей, и то не всегда, не будет нужен. Подумай над этим. — Доктор… — Мы еще поговорим, пациент Пак, — кидает врач и зовёт паренька, что сидит на скамейке около палаты и что-то с энтузиазмом рассказывает женщине. — Не плачьте, — Бэкхён, осторожно опираясь ушибленной рукой на костыли, подходит к красивой женщине, что мнет в руках голубой платок. — Что бы то ни было, всё наладится, — щебечет он и присаживается рядом, доставая из кармана клетчатых мягких штанов баночку сока. — Вот, выпейте и станет чуточку легче. — Спасибо, — шмыгает носом мама Пака и принимает напиток, благодарно смотря на ребенка. — Прости, я не должна смущать детей своим поведением, — оправдывается она и вытирает слезы квадратиком ткани. — Это Ваш сын? — спрашивает омега, сквозь приоткрытую дверь смотря на рыжего пухлого альфу, что с ужасом пялится на врача Чо. — Что с ним? — Диабет, — обреченно выдает мать. — Сожалею, правда. Узнать об этом в таком возрасте не весело, — с умным видом выдает ребенок. — Лучше или совсем в детстве, чтобы в привычку вошло или уже взрослым, когда голова на плечах. — Он два года болеет, а смириться никак не может, — голос женщины снова дрожит и Бэк, словно тому не тринадцать, а сорок, кладёт свою ладошку на её руки, сжатые в кулаки, и говорит о том, что для осознания нужен триггер, что-то серьезное, что все перевернёт. А она смотрит на него и не верит: — Ты так складно и знающе говоришь, что можно подумать, — тянет она, пытаясь закончить предложение. — У меня болезнь Альберс-Шенберга, — спокойно выдает он. — Кости очень хрупкие, — иронично хмыкает омега. — А я всегда хотел заниматься хапкидо, но увы, еще один перелом и в ногах у меня будут железные штыри вместо костей. Мне тринадцать, а я не ломал разве что мизинцы на ногах, — смеется он и осторожно потирает запястье — надо бы бинтом затянуть. — Мне жаль, — она замирает, понимая, что так и не спросила имени. — Бён Бэкхён, — представляется он и смотрит на табличку, что приносит медбрат, обозначая палату Пак Чанёля. — Приятно познакомиться, госпожа Пак. — Спасибо тебе, Бэкхён-а, ты чудесный, — она треплет мальчишку по голове. — Я была бы спокойна, будь у Чанёля такой друг. — Бэкхён-и, — мальчишку отрывает от разговора врач, что просит уже постоянного пациента, и что уж там, племянника, посидеть с горе-альфой, пока тот переговорит с его матерью у себя. — Привет, — мальчишка протискивается в палату и прикрывает дверь. — Я Бэкхён, а ты — Пак Чанёль, до смерти напугал свою маму, — улыбается омега и, прислоняя костыли к спинке кровати, забирается на неё. — Давай дружить? Они разговаривают долго, выясняя, что омега младше рыжеволосого чуда на два года, и учится недалеко от его школы — в районе станции Ангук, Пак же получает знания в заведении минутах в двадцати от дворцовой площади, там, где находится посольство самой большой страны в мире. Они болтают об интересах и затрагивают тему здоровья. Пак нарекает Бёна фарфоровой куклой, к которой надо относиться с трепетом и говорит о том, что распишет его гипс, как ни крути. Бэк смеется и обещает притащить завтра маркеры в палату к старшему. Альфа чувствует с мальчишкой себя слишком странно, потому что он первый, кому тот рассказывает о том, что на душе и как всё достало, а еще о слабости к сладкому. Бэкхён с умным видом отмечает, что запретный плод сладок, а он сам не любит сладкое, потому что его двадцать четыре на семь окружает собственный аромат приторных пирожных. Пак пахнет морским бризом и дорогой кожей, а Бён — любимыми паковскими пирожными — тирамису. Чанёль проводит в больнице неделю и почти ни на мгновение не расстаётся с Бёном, а еще замечает, что рядом с омегой мысли о любимых десертах сходят на нет. Теперь он понимает Бэкхёна и готов начать всё сначала, вот только для этого ему нужен друг. Настоящий друг, коим стал субтильный мальчишка с загипсованной ногой. — Бэкхён-а, ты лучше любого десерта, — тихо говорит Чанёль, прощаясь с Бёном на пороге палаты и обнимает. — Мы будем и дальше дружить? — мнётся, но всё же спрашивает. Боится получить лишь полуулыбку и молчание, потому что его болезнь — постоянные капли крови на одежде и тест-полосках глюкометра, а Бён, хоть и мечтает стать врачом, но жуть как боится красной субстанции с запахом тяжелого железа. — Дурак, позвони мне, как приедешь домой, — смеется Бэкхён и берет с него обещание, что они станут лучше самых лучших в мире друзей.

***

— Бэкхён-а, сегодня последний день каникул, — ноет Пак и ставит игру на паузу. — Не хочу учиться, — фыркает тот, на что получает вопрос о том, хочет ли старший чай или согреть для него молока. — Молоко надо пить тебе, для здоровья костяшек, а мне, кофе, — альфа трёт глаза и разминает плечи. За лето Пак вытягивается и сбрасывает лишний вес благодаря Бёну, который и минуты не может сидеть на попе ровно; ему то в парк гулять, то на великах кататься, а иногда и вовсе появляется тяга к чему-то опасному, но Пак не дает фарфоровому человечку поблажек — всегда старается оберегать. Бэкхёну исполнилось четырнадцать в мае, а Ёлю через несколько месяцев будет шестнадцать, поэтому голос ломается и становится совсем не баритоном, коим был при знакомстве, а гулким, доходящим до сердца басом. — Ты ленивая дылда, хён, — жмурится омега и тянет альфу на кухню. — Твоя мама просила вернуть тебя до десяти, поэтому еще по одному уровню и ты валишь, — нараспев произносит Бён и кричит вглубь дома, осведомляясь о том, не желают ли его родители чего-нибудь попить. — Но я буду скучать по тебе, если честно, — щелкает капсула, вставляемая в кофе-машину, и техника оживает. — Достань мне мятный чай с верхней полки. — Мелочь, — Пак треплет друга по голове. — Дылда, — мыском по коленке. — Ай! Ты мел по ночам грызёшь? — Не ушибся, дурашливый? — взволнованно басит альфа. — Бэк? — Всё хорошо, да и я давно себе ничего не ломал, — потирая пальцы отмахивается младший. — Это потому, что я с тобой. — Спасибо, громила…

***

— Ну что, как каникулы? — на парту запрыгивает Тао, который всё лето просидел в удушливом Пекине, пока родители приглядывали за приболевшим дедушкой. — Ничё не сломал? — Нет, — Бён растягивается на прохладном столе, с Паком они разошлись только в начале первого. — Не вздёрнулся в своём Китае? — Не, всё норм, только по токкпоки скучал, — мечтательно тянет он. — Пошли после школы поедим их? — Спать хочу, — хнычет Бэк и получает издевку в сторону Пака, что полгода назад украл у китайца друга. — У нас, кстати, прибавление в первом классе старшей школы, — щелбан прилетает сопящему омеге в макушку. — Очнись, Бён. Говорят, что красавчики, но одного я видел — он китаец. — Всё, влюбился? Как и в Чонсу, Генри и… кто там еще был? А, точно, ЧжоуМи, — отмахивается от друга Бён и трет глаза. — Нет, это моё, я чувствую, — заявляет мальчишка. — второго не видел, но говорят, что там омеги визжат и падают не только от запаха, но и его маньячной улыбки, — Бёна прошибает, он уже скучает по Чанёлю, поэтому достает телефон и с ничего не выражающим видом печатает сообщение. «Как первый день, Ёлли?» Телефон блокируется и снова отправляется под парту. — Хорошо, Бэкхённи, а у тебя, — басят за спиной и Бён умирает. — Чанёлли? — злится Бэк на друга и на омег его класса, что заходятся частыми вздохами. — Иди сюда, каланча лопоухая, я тебе конечности повырываю, — кричит Бён и выскакивает в коридор за другом. — Какого чёрта молчал всё лето? А? Значит, как не дотерпеть и подарить подарок за два дня до моего дня рождения, это можно, а всё лето молчать о том, что перевелся учиться в мою школу?! Прикончу! — и ловит хёна за руку, разворачивая к себе на глазах всех школьников, что толпились в коридорах. — Не убивай, нас мама ждет на обед, — смеется он и прижимает омегу к себе. — Мне нужен был десерт после завтрака, Хённи. Потерпи, куколка. — Сахар мерил, дундук? — совсем тихо, чтобы никто не слышал. — Шесть и три, — в волосы лучшего в мире друга. Чанёлю остается учиться три года в школе, когда Бёну пережить все пять, но радует то, что большую часть срока он проводит в компании родного человека, которому плевать на разделение власти и то, что младшеклассники не должны сидеть в столовой у окна. Бён лучший друг Чанёля, а сам Пак под два метра, с накаченными руками, сбивающим с ног запахом моря и кожи, и улыбкой Джокера. Никто не смеет даже усмехнуться в их сторону. Бён — фарфоровая кукла Пака и он оберегает его, как в пятнадцать лет и обещал.

***

— У кого сегодня вы-пу-скнооой? — орёт Чанёль, привалившись поясницей к капоту автомобиля и держа в руках огромный букет пионов. — Иди сюда, у меня гипогликемия, а это значит что? — Что тебе нужен десерт! — смеётся омега и обнимает своего друга, что приехал не смотря на собственную тяжелую сессию. Громила Пак учится на юридическом и уже совсем взрослый — Живет отдельно в просторной студии, имеет машину и работает помощником юриста, куда попал по распределению два месяца назад. Практика закончилась, а Паку предложили постоянку. — Бэк, у меня для тебя две новости: одна хорошая, а какая вторая, решишь сам, — басит Ёль на ухо и отстраняет озадаченного парня. — Ты женишься? — распахивает глаза омега и Пак ржёт, что есть сил. — О, об этом ты узнаешь первым, мой друг, — Бён выдыхает и выжидающе смотрит. — Ты поступил в Сеульский национальный и еще куда-то, где нет меня, — альфа протягивает два конверта с ответами ВУЗов. — И рядом со мной освободилась квартира, я внёс пока депозит, чтобы у тебя было время подумать, Хённи. — Что? Ты хочешь… — мнётся Бён. — Ты должен быть под боком, пока не встретишь своего альфу и да, с твоими предками я вопрос уладил, — подмигивает он стоящим позади взрослым. — Вы крутые, — орёт и сердечко над головой. — Своего альфу? — Бэк жует губу и думает еще с момент, а потом согласно кивает. Была ни была. — Конечно, должен же я сдать тебя в хорошие руки, как самый лучший друг, — отчеканивает альфа и открывает пассажирскую дверь. — Прошу, господин Бён. Поедем на осмотр апартаментов и отмечать твоё «отмучился».

***

У Чанёля постоянно кто-то находится в гостях, о чем говорят громкие голоса за тонкой стеной, а также постоянные хлопки дверью, что будят чутко спящего Бэкхёна, а завтра первый день учёбы. Пака, кажется, любят абсолютно все, что понимает омега почти сразу, стоит ему выбраться из автомобиля рыжего альфы, что тормозит на студенческой парковке. В сторону омеги брызжут слюной, когда Чанёль спешит сам открыть пассажирскую дверь и шутливо поклонившись подать руку, сжимая в ладони изящнейшие пальцы. — Добро пожаловать в королевство знаний и потаённых желаний, мой дорогой друг, — басом разливается голос Чанёля, когда тот проводит омеге экскурсию и провожает до аудитории, где будет вступительная часть для медиков-первокурсников. — Чанёлли хочет утренний десерт, — маниакально улыбается Ёль и разводит руки, кажется вообще не замечая, как на них смотрят все находящиеся рядом. — Ты как Добби из Поттера, — смеется Бён и утыкается в стальную грудь, втягивая до безумия любимый и родной запах. Он думает о том, что будь его воля, никогда бы не отпускал Пака из кольца рук. Чанёль же мысленно напоминает себе, что нужно не забыть купить конусообразные колпаки для вечеринки, что он готовил для Бёна последние дни. Чан надеется, что если омега и заметил табун людей у него, то хотя бы не слышал их разговоров. — Радуйся, что я не прошу отдать мне носок, — паковские губы совершенно обыденно касаются макушки младшего. — У тебя сорок восьмая лапа, — Бён бьёт в грудь и бурчит, что альфа сломает ему позвоночник. — До встречи, Ёлли. — За обедом, ок? — Иди уже, сладкоежка, — на пятках разворачивается омега и заходит в аудиторию. На вводной лекции им рассказывают о том, что первый курс будет общепрактическим, а потом пойдет распределение по специальностям. Что-то упоминают про летнюю практику, но обещают вернуться к этому позже. Бён аккуратно всё записывает и думает о том, что слишком много взглядов приковал к себе в первый день. Куратор группы — молодой практикант До Кёнсу, который будет в течение года координировать их занятия и отвечать за общую дисциплину. Поэтому всем он даёт свой номер телефона и выводит на интерактивную доску расписание первой недели занятий. Бён понимает, что будет сложно, но радует то, что его Чанёль, прекрасно успевающий в учебе юрист, всегда рядом. Пара по общей терапии проходит спокойно, лишь подбрасывая Бэку новое знакомство — Лухана, оленя китайского происхождения с удивительно притягательными глазами. Омега красив и рассудителен, а пахнет он ромашками и мятой — прям, как любимый бёновский чай. Тот не скрывает метки на шее, что проглядывает через ворот застегнутой рубашки и теребит на пальце парное кольцо, при этом счастливо улыбаясь. На большой перемене парни вместе идут в столовую и Хань кивает на столик, где сидит Чанёль и еще два альфы. — Пошли, я вас познакомлю, — а Бэк бурчит что-то про громилу и смешно дует губы. — Привет, это Бэкхён, — представляет он омегу. — О, это и есть тот самый загадочный человек? — тычет Чана в бок блондин, которым оказывается альфа Лу — Сехун. — Вы знакомы? — удивляется Хань и удивленно глядит на соседа по парте. — Это мой Бэкхён, — обыденно пожимает плечами Пак и тянет его присесть рядом. — Мы лучше лучших друзей, — поясняет он и на удивительное Ханя «но он же омега?», объясняет, что хоть лис полосатый, ведь друзей создают на небесах. — Как и истинных, — хмыкает Лу и что-то озадаченно объясняет Сехуну. — А, это Чонин или Кай, — опомнившись, знакомит он последних и не дождавшись объясняет. — Он очень холоден во время ролевиков судов. Валит всех и вся, — гордится за друга Чан и показывает большие пальцы. — Я взял тебе пибимпап, редьку твою любимую и кофе, — кивает на поднос альфа, а Бён замечает, что у старшего из еды полный ноль. — А ты? — тихо спрашивает он. — Я так торопился и волновался в твой первый день, что забыл шприц в машине, а до парковки бежать не вариант — долго, — объясняет тому на ухо Пак. — Прости? — Дурак, блин. Хань, — придержи мой поднос, мы быстро, — объясняется он. — Я тетрадь в кабинете забыл, — и утаскивает за собой Чана, не забыв прихватить их сумки. — Ты дурной, — шепчет Чанёль, целуя друга в щеку. — Но спасибо, ты спас меня от голодной смерти, — смеется тот и прикидывая в голове, сколько он съест, набирает на шприце восемь единиц и вводит иглу в живот. Паку до безумия приятно, что его лучший друг таскает с собой не только глюкозу, батарейки для глюкометра, но и запасной шприц с лекарством. — Ну куда ты летишь? — хмыкает омега и отбирает шприц-ручку. — Смотри, — он осторожно пальчиками делает кожную складку и, под небольшим углом, вводит иглу, по единичке щелкая и неспешно вводя дозу. — Вот так, дурачина, — омега убирает пальчиком каплю крови — задел сосудик, и растирает между пальцев. — А поцеловать? — притворно хнычет Пак и получает ладонью по кубикам пресса. — А раньше готов был в обморок грохнуться от капли моей кровушки. Может ты это, на хирурга собрался? — Угу, конечно! — Бён спешит вернуться в столовую. — Если я решусь на такое, то нарекаю тебя стать хорошим сыном моим родителям, — ржёт и говорит, что у Пака будет 3 папы и одна мама — мечта прям. Учебный год пролетает, как фанера над Парижем, только еще быстрее, поэтому не за горами не только сессия, но двадцатилетие Бэка, на которое Пак готовит грандиозную вечеринку, приглашая туда всех их общих знакомых и вообще полезных людей. Ведь Бёну и здесь придется в итоге два года без Пака, а связи нужны, да. Бэк цветет с каждым месяцем весны не только внешне, меняя толстовки и свитера, на рубашки, открытые майки и облегающие джинсы, но и внутренне — его запах сбивает с ног и Чанёль задницей чувствует, что у того намечается гиперактив, первый, и, как уверен Пак, мучительный. Болезнь Бёна сыграла с ним злую шутку, отсрочив появление такой омежьей «напасти» почти на два-три года. Чан краем глаза подмечает, как много Хённи уделяют внимания старшекурсники, предлагая то закуски, то слабоалкогольный коктейль, но младший упорно жмется к Ханю и благодарно смотрит на Чонина. Пак злится, Чонин неоднократно говорил, что запах Бёна очень притягательный и манящий. — Привет, — к Чанёлю подсаживается омега с третьего курса финансов и протягивает баночку пива. — Что скучаешь? — его пальцы касаются напряженного плеча и ведут к шее. — За пиво — спасибо, иного мне не надо. Иди, — отмахивается Чанёль и продолжает смотреть на Бёна из-под рыжей чёлки. — Ёлли, а что ты мне подаришь? — Бэк падает рядом и давится улыбками, потому что никто столько внимания, как сегодня, не дарил. — Он у тебя в квартире на кровати, — сам себе лыбится Пак и уже предвкушает радость его друга на коллекционное издание «Хоббита» и «Властелина Колец» с шикарными иллюстрациями и на оригинальном языке автора. Когда Пак почти засыпает, слышит писк своего замка и удивленно присаживается на кровати, смотря в темный проем двери. Фарфоровый мальчик стоит в кигуруми риллакумы и плачет, повторяя лишь «спасибо, Ёлли, это лучший подарок». Пак об этом знал, искал книги чёртовых два года, ведь тираж в одну сотку, это настолько ценная редкость. Ему было плевать, когда он впервые, за всю гордую жизнь, умолял коллекционера с Ибея закончить аукцион раньше, чтобы успеть подарить в срок. Книги привез курьер сегодня утром и вот итог. — Маленький, ты что грустишь? Радоваться надо, — улыбается Чан и тянет руки. — Иди, я обниму тебя. — Я люблю тебя, Ёлли. — И я тебя люблю, фарфоровый. — Нет, ты не поним… — Пак зевком прерывает омегу. — Спи, мелкий, — и обнимает, уткнувшись в пшеничные волосы носом. Бён же медленно погибает который год.

***

— Красотка, не хотите ли скататься на двойное свидание? — спрашивает Пак, а у Бэка внутри пожар-огонь. — У меня четыре билета на закрытый показ Трансформеров, перепал от шефа, поэтому отказа не приму. — Ещё бы, куда же без них, — пристегивается Бён в просторном камаро, выкрашенном под любимого паковского бамбл би. Бэкхён собирается на вечер так, что сам себя несколько раз удивленно рассматривает в зеркало. На дворе июнь и очень тепло, поэтому выбор падает на белую майку, что открывает острые ключицы, бледно-голубые джинсы, полностью изорванные спереди и адидасы из новой цветной серии. Он наносит немного косметики и подводит глаза, с чем экспериментировал только дома. Но да, ему определенно нравится. С Паком они договариваются встретиться у кинотеатра, потому что у первого лекции допоздна и он приедет сразу на место. Бён садится в такси и смущенно улыбается, когда мужчина бета делает ему комплимент. Мечты рушатся в тот момент, когда Чанёль паркуется возле входа и оббегает транспорт, открывая пассажирскую дверь, откуда высовывается его куратор — До Кёнсу. Рядом с Бэком стоит Чонин, что лишь тихо говорит: — Прости, я не знал. Сеанс проходит в напряжении со стороны Бёна, который сидит между Чонином и Чанёлем. Чан восхищенно ахает над каждой сценой и обращается к другу, а тот лишь подлокотники пальцами жмет и мечтает сломать себе хоть что-то, чтоб в больницу и не видеть. Чонин не ахает над фильмом тоже. Когда в зале включают свет, Бён выскакивает первым, говоря, что надо на воздух и лавируя между людей выбегает из душного, пропитанного разными запахами, помещения. Его откровенно тошнит. Чанёль косится на Бэка, но молчит, не спрашивает, лишь сообщает, что забронировал столик в итальянском ресторане, куда, сажая всех к себе в машину и везет. Кёнсу садится спереди, а Бэкхёну дверь открывает Чонин. — Ну и что интересного на медицинском творится? — начинает разговор Пак и смотрит поочередно на двух омег. — Кстати, слышал, что идут разработки лекарств, чтобы обоняние не реагировало на истинных, потому что грустно, когда человек встречает свою природную пару и бросает всё из-за инстинктов, — разглагольствует Пак и все впервые видят, как До смеется. — Чанёль, природная пара это не только запах, да и вообще не запах! Это понимание, дружба, взаимопомощь, когда можешь оканчивать слова друг за друга, когда человек, созданный для тебя природой — твой мир. Поверь, секс здесь последний показатель, хотя уверяют, что то наслаждение, которое ты получишь с природной парой, никто не сможет доставить. Вот именно поэтому вы и юристы, а мы, — он перевел взгляд на белого Бэкхёна, — медики. Вы думаете кодексами, а мы чувствами, — он щелкнул по носу замершего Чанёля и смущенно улыбнулся еле дышащему Чонину. — Ха, а в суде, по делам о халатности, защищаем мы вас, — складывает руки на груди рыжий. — Типун тебе на язык, Пак, — До комкает салфетку и кидает ей в Чана. — Кстати, Бэкхён, хотел поговорить с тобой завтра, но раз ты тут, то тянуть не буду. По поводу практики, — выдыхает он. — На Чеджу просят студента на летние каникулы. Там один из лучших центров по твоей специальности, но есть загвоздка, отъезд через пять дней и придется сдавать некоторые работы дистанционно. Но ты лучший и они не промах, — жмет плечами До и Бён соглашается, думая, что так будет лучше всем. — Ты правда уедешь на всё лето? — рыкает Пак впервые за вечер и остервенело смотрит на друга. — Вот так просто? — А когда для тебя всё было не так просто, громила? — Бэк жмурится и сжимает руки в кулаки. Хочется плакать. — Чонин, проводи меня, я нехорошо себя чувствую, — он умоляюще смотрит на альфу и тот мягко улыбается. — Простите, хорошо отдохнуть, — кланяется он. — Кёнсу-ши, спасибо за такую возможность. То что Бэку и правда плохо, тот понимает лишь спустя час, лёжа на своей кровати, когда сквозь открытое окно пробирается запах сигарет, которыми Пак баловался очень редко на маленьком уютном балкончике, и аромат морского бриза, от чего омега больно стонет. Чанёль, слыша звуки и сладкий запах своего друга замирает и хочет прям сразу сигануть с седьмого этажа, но его останавливает сдавленное: — Ёлли, пожалуйста! Пак машет головой и кидает окурок в банку из-под горошка. Так нельзя. — Громила, мне больно. — Нет, Хённи, это станет точкой невозврата, — Пак захлопывает балконную дверь и сползает по стене. — Чанёль, Чанни, мне больно, — голос омеги проникает сквозь стены громким ором боли и безысходности с примесью мольбы и Ёль, кажется впервые за время дружбы с солнечным Бёном плачет. — Мам, я поживу у вас? — шмыгает носом альфа. — У Бэка гиперактив и я боюсь, что не справлюсь, ма. Мать Пака говорит о том, чтобы он собирал вещи и ждал её, а потом что-то о том, что её сын слепой придурок. Госпожа Пак сменяет сына, даёт ему подзатыльник и просит ехать осторожно, а сама остаётся с Бэком, говоря о том, что его родители завтра прилетят. Бэкхёна ломает на сто частей одновременно, он забывает о необходимости еды и воды, о том кто он и где, но лишь одно помнит точно, что ему нужен блядский Пак Чанёль. Мама окончательно оседает дома спустя пять дней и сообщая, что у Бёна рейс через полчаса на Чеджу и о том, что Чанёль идиот. Бэк в гиперактиве и без чанёлевской метки, поэтому альфа может вполне готовиться к тому, что его омега не вернется с идеально чистой шеей после стажировки. Чанёль разносит кухню и сворачивается в клубок, к херам посылая их долгую дружбу.

***

— Чан, ты как? — спрашивает отец, наведываясь на работу к сыну, чтобы передать документы юристу, что занималась его компанией. — Ты весь красный. — Сахар низкий, — тот спокойно пожимает плечами и старший Пак предлагает попить кофе внизу, с пирожными, что так любил его сын. — Не хочу, — басит Чан. — Они все отвратительно пахнут. — А Бэк? Сегодня пятое сентября, он прилетает завтра, — тихо посмеивается родитель, глядя на взволнованного помощника юриста. — Его папа нашептал нашей маме, что отвезет его сразу в университет, у них утром распределение по специальностям. Только умоляю, не тупи, а то мне стыдно за такого альфу, — мужчина треплет сына по голове и достает из портфеля плитку шоколада. — Только не помри до завтра, Ромео. Чанёль не спит и ворочается в кровати всю ночь, думая, что сказать, как оправдать себя, а еще в голове мелькают сцены того, как он будет целовать свою омегу, свою истинную пару. Он смеется, вспоминая, какой нагоняй получил от Кёнсу, потому что якобы не зря распалялся тогда про истинных, а Ёль просто придурок, раз не бросил всё и не увёл своего фарфорового из-за стола. Зато у них с Чонином началась своя настоящая и, Чанёль надеялся, вечная история. По закону самого плохого жанра Чанёль просыпает будильник и клянет себя, влетая во двор университета в середине второй пары. Он летит к корпусу медиков и натыкается на пустую аудиторию — там лишь, возле проектора, просматривает бумаги До и приветливо машет Паку. — Где он? — задыхается альфа. — М? Ты в зеркало себя видел, чудовище? — хмыкает старший и пальцем указывает на стекло двери, от которого Пак шарахается, как от демона. Он даже не причесался и сейчас стоял посреди учебного заведения в пижамных штанах, в футболке с принтом совместной фотки с Бёном, где они были в одинаковых кигуруми на чанёлевское восемнадцатилетие — подарок омеги, и в разных кедах: черном — на правой ноге, и красном — на левой. — К чёрту, где невропатологи? — рявкает рыжий безумец и скалится от нервов. — Они тебе зачем? А, плевать, 314 аудитория, — кидает До. — По коридору и налево до упора, на второй этаж и там найдёшь, — монотонно выдает Су и слышит хлопок двери. — Всегда пожалуйста. Пак бежит и спотыкается пару раз, а потом, еще раз взглянув на номер, стучит. Бён очень хотел стать врачом, но боялся крови, поэтому он всегда говорил, что стукать по коленкам молоточком, если не со всей дури, не кровавое дело. Именно поэтому и штудировал книги, любил дурацкую химию и млел от биологии. — Простите, — извиняется он заранее и вываливается на середину лекционного зала. — Бэкхён-а-а, выходи! — ноет он, слыша шёпот студентов о том, что самый желанный красавчик рехнулся.- Бэкки, где ты? — снова разносится в пустоту. — Эм, Чанёль-ши, — подает голос омега с первого ряда, — Бэкхён не на нашем отделении, — тянет он. — Он на эндокринологии, а они через два класса от нас, Вы проскочили. — О, Господи, — воет альфа и зарывается руками в рыжие пряди. — Идиот ты, Пак Чанёль, полный идиот. Бэкхён выбрал специальность согласно болезни Пака. Альфа стоит у нужной аудитории и слышит голос заместителя декана, что разносится по залу через микрофон и мысленно пинает себя под коленку, так делает всегда его Бэкхён. — Если меня отчислят, у меня всегда будет фарфоровый, — шепчет Пак, а потом в голове слова матери о гиперактиве Бэка и чёрт, была ни была. — Студент Пак? Что вы себе позволяете? — кажется голос седовласого альфы слышит весь корпус, а сам нарушитель цепляет идеально чистую шею своей куклы и его открывшийся в непонимании рот. — Мне плохо, господин Му, у меня низкий сахар и я, кажется, сейчас умру, — тянет слова Пак, покачиваясь и смотря в одни глаза, что испуганно блестят в свете подвесных ламп. — Тут же эндокринология, а мне нужна помощь, — он делает еще несколько шагов к первой парте. — Бэкхён-а, мне нужен десерт, — басит альфа и приседает перед партой. — Гликоген не предлагать. — Что за цирк? Решили сорвать лекцию, да еще и в таком виде? Да из вас диабетик, как из меня студент, — срывается на ультразвук лектор, а Бэк, тихо качает головой и извиняется. Он хватает вещи и руку альфы и тащит к выходу, тормозя возле учителя и прося того залезть в личное дело Чанёля, чтобы спустить бедному больному всё с рук. — Простите, он ведет себя не адекватно при гипогликемии, а я, — Бён показывает на себя пальцем, — будущий врач, поэтому еще раз простите пожалуйста, господин Му, — и утягивает Чанёля прочь. — Бэкхён-а, мой фарфоровый, — улыбается альфа. — Мой любимый, мой красивый, мой единственный, мой маленький. Мой, — они стоят под дверью кабинета и смотрят друг на друга, не в силах оторвать взгляд. Пак гладит омегу по волосам, шее, цепляет ключицы и опускает руки на бока, притягивая свою куклу для объятий. — Я обезумел без тебя, мой сладкий, прости меня, идиота. — И что ты хочешь сейчас? — Бён краснеет. — Десерт? — Да, десерт, — альфа целует ушки, мажет по щекам и наконец-то прихватывает губы любимого человека. — Длиною в жизнь, пожалуйста. — Неужели дошло? — Бэк чмокает в губы альфу и тянет того к машине. — Ты — мой природный. Я понял, когда ты уехал, — сбивается Пак. — Я, конечно подозревал, но вот понял… Стоп, а когда это понял ты? — Мне было шестнадцать, — пожимает плечами Бэкхён и Чанёль бьёт ладонью по своему лбу. — Или стой, в пятнадцать? Не помню уже точно. — Вот это я поздно очухался, — страдает на всю парковку альфа. — Ну лучше поздно, чем в сорок лет бы приперся и начал уводить меня от мужа и семерых детей, — откровенно стебётся Бён и тихо добавляет: — Газуй, иначе то, как и в каком виде ты получаешь свой десерт, узнают несколько тысяч студентов и полсотни преподавателей. — Фарфоровый… — Да, громила? — Я люблю тебя~