Сейчас или никогда

Сегодня дождь лил невообразимо сильно, разбиваясь холодными каплями по поверхности старой крыши и растекаясь в свете мерцающей красной вывески бледно-алым приливом. Темное небо не переставало реветь навзрыд над двумя братьями, тихо расплескиваясь вокруг них обоюдным непониманием и злостью. Где-то совсем рядом шумел разговорами и перекличками машин родной город; город, который они всегда защищали, стоя плечом к плечу. Но в один момент все сломалось. Их и так шаткая связь разошлась мелкими лоскутами, когда один из них уехал в Центральную Америку, неосознанно заставив другого вариться в их прошлой жизни в одиночку; оставив от себя лишь обещание вернуться поскорее и нарастающую с каждым днем пустоту. Леонардо не вернулся тогда, когда обещал. Потому, что не смог. Только для Рафа это не стало достойным оправданием. Холодные капли заливают лицо, смывая бледными красными ручейками кровь с разбитой губы, которая саднит ужасно, ровно как и получившая тяжелый удар коленом щека, но Леонардо не обращает на это внимания. Острие саи, дробно вклинившееся в поверхность крыши рядом с его головой, кажется, вошло не туда, куда было направлено, а ниже; туда, где находится сердце. Гарды сломанных мечей до сих пор давят тяжестью в ладонях, но их владелец даже не думает разжать пальцы; кажется, что это важно — сохранить их, оставить как есть, словно это что-то значит сейчас. Их владелец лишь лежит на мокром бетоне и неверяще смотрит Рафаэлю в глаза. Словно для того, чтобы видеть, как кровавая пелена ярости спадает с горящего янтаря, уступая место осознанию. Рафаэль не хочет его убить, нет, хоть его действия и доказывают совершенно обратное. Лео видит это в его черных зрачках, расширяющихся от ужаса, когда тот понимает, что произошло, что он натворил, чего чуть не сделал, господи. Видит в горьком взгляде брата, которого он безумно любит совсем не братской любовью, пусть это и неправильно, пусть противоречит всем законам здравого смысла и морали, пусть. Видит в его рваных, судорожных движениях, когда темперамент вырывает злосчастный клинок из бетона и, отведя потухший взгляд в сторону, собирается было убраться с этой долбанной крыши. Не важно, куда — чувство вины, ни капли не щадя Ночного Всевидящего, ударило его под дых сразу двумя ногами, незримо ломая ребра и разбавляя мир болью во всех переливах серого. Хотелось бежать. Плевать, в какую сторону, лишь бы не болело так, лишь бы не въедалось в легкие иглами, мешая дышать даже через боль, не рвало сердце на части, ведь на нем и так уже нет места для новых рубцов. Оно и так все искромсано сколами переломанных мечей и разбитым взглядом глаз напротив, тех самых до одури ненавистных и настолько же горячо любимых, цвета молочного шоколада в обрамлении небесно-синего. Чтобы не было так херово. Чтобы не сделать еще хуже. Хотя, наверное, хуже уже и некуда. Их вечное противостояние чуть не закончилось смертью — расстояние до ее объятий измерилось для Леонардо парой сантиметров. Но терять брата вот так, заполнив зияющую пустоту чувством вины и постоянными угрызениями совести, лидер тоже не собирается. Раф считает, что Лео на него наплевать? Ложь. Когда-то все равно настанет тот момент, когда будут сняты все маски, так чего тянуть, мучить себя и думать о последствиях своих чувств? Почему не сегодня, почему не прямо здесь и сейчас? В конце концов, хуже уже не будет, верно?.. Сегодня они делят одно отчаяние на двоих. Рафаэль изумленно распахивает глаза, не сразу соображая, как именно оказался панцирем на сырой поверхности крыши. Саи выскальзывают из мокрых рук своего владельца, с громким лязгом расплескивая дождевую воду, но темперамент этого уже не видит. Сейчас или никогда. Леонардо, все же выпуская из трясущихся от волнения рук обломки своего оружия, наваливается на брата сверху, в последний раз собираясь с мыслями и глуша распирающее изнутри чувство стыда. Возможно, после этого Раф его возненавидит. Не поймет, оттолкнет, будет еще больнее, но Лео уже все решил. Глядя в ошарашенные глаза младшего брата, лидер приближается к его лицу максимально близко и почти невесомо, словно проверяя, мажет по его губам своими, отчего-то не встречая сопротивления. Более уверенно скользит языком в рот владельца саи, рвано наслаждаясь новыми, до этого неизведанными ощущениями, такой запретной для них близостью, таким будоражащим вкусом Рафаэля вперемешку с металлическим оттенком его собственной крови. Внезапная боль врывается куда-то в центр карапакса, заливая холодом только вспыхнувшие ощущения и отбрасывая Лео назад, но лидер быстро поднимается на ноги и оборачивается в сторону Рафа. Темперамент медленно встает и прислоняется к близлежащему бортику крыши, выжидающе уставившись на Лео таким взглядом, от которого по коже лидера бегут мурашки. — Что, опять сбежишь? — Леонардо еле проглатывает застрявший в горле ком, но голос, несмотря на все попытки говорить твердо, ломается и дрожит. Рафаэль криво усмехается, пропуская рвущийся наружу комментарий по поводу подходящего лидеру цвета повязки, и сверкает глазами. Проходится изучающим взглядом по телу Лео, завороженно наблюдая, как витые мышцы лидера отливают огнем в свете вывески отеля. Солоноватый привкус расходится на его языке вперемешку с еле ощутимым пряным, напоминая порыв старшего брата, который одним только своим видом уже далеко не первый год сводит темпераментного ниндзя с ума. И сейчас, после такого, никуда сваливать Раф уже точно не собирается. Подрывается к старшему и, ощутимо хватая Лео за руку, прижимает к себе так, что у того дыхание перехватывает. — Не дождешься, Бесстрашный, — шепчет он лидеру в губы и жадно впивается в них поцелуем. Леонардо отвечает не менее страстно, через боль. Кое-как выворачиваясь из захвата брата, притягивает его ближе, еще ближе, вминаясь карапаксом в его костюм и делая поцелуй еще глубже, еще слаще, еще невероятней, длиной в остатки кислорода и ни каплей меньше. От такого ответа у и так нервного Рафа окончательно срывает крышу. Близость брата насильно скручивает в паху тугой узел, желая большего, всего Лео, без остатка. В костюме Всевидящего становится чертовски жарко, но владелец саи терпит, не желая отрываться от лидера. Но одних поцелуев Рафаэлю мало. Отстраняясь от губ своего потемневшего от смущения старшего брата, темперамент утыкается носом ему в шею, вдыхая такой родной и манящий запах, принадлежащий только Леонардо. Тягуче медленно проходится по ней языком, с удовольствием ощущая губами то, как резко учащается пульс лидера, разбиваясь в унисон с его собственным сумасшедшим сердцебиением. А после, не удержавшись от соблазна, ощутимо прикусывает светло-зеленую кожу, вырывая из Лео, его Лео, первый тихий стон, заставляя старшего брата метаться в контрасте холодного дождя и горячих поцелуев. — Прости… — тихо вырывается у Рафа, но владелец катан не дает ему продолжить, затыкая поцелуем и ощутимо кусая за нижнюю губу. Рафаэль рычит, сам не понимая, от чего больше — боли или наслаждения, и с размаха припечатывает Леонардо к стене. Дает своим рукам полную свободу действий, проходясь влажными холодными пальцами по незащищенным бокам лидера, на что Лео дергается и темнеет еще сильнее, ощущая, как низ живота стягивает возбуждением. Но насладиться ощущениями в полной мере не позволяют чертовы перчатки от чертова костюма, и Раф уже жалеет, что не избавился от него раньше. Стоит ему только подумать об этом, как что-то громко щелкает, звеня металлом о стальные детали его костюма, и сквозь водоворот событий темперамент чувствует, как в районе груди становится просторнее, ведь один из ремней моргает расстегнутыми креплениями. После чего Леонардо расстегивает и молнию, завороженно проводя рукой по его оголенным грудным пластинам, но не решаясь опускаться ниже. — Даже так… — хрипло выдает Рафаэль, мутным взглядом всматриваясь в невероятно красивые глаза брата. Лео выдерживает этот взгляд, помогая владельцу саи побыстрее стащить его барахло с тела, после чего сдавленно охает, когда Раф, особо не церемонясь, стаскивает с него пояс с креплениями для катан и отбрасывает его в сторону. — Один-один. Экипировка Всевидящего летит следом за саями, громыхая металлическими деталями на полрайона, но Рафу наплевать — теперь ему ничто не мешает лапать старшего брата. И он бесстыдно пользуется этим своим правом на Лео, покрывая его шею, ключицы, плечи… да все, до чего может сейчас дотянуться, жадными поцелуями-укусами, одновременно грубо оглаживая его рельефные бедра, заставляя лидера терпеть поражение в его руках, силясь сдерживать сбивающееся дыхание. С силой, до синяков, сжимает в мокрых руках его чертовски сексуальные упругие ягодицы, на которые раньше можно было разве что незаметно попялиться, и то только на тренировке. Леонардо кажется, что Рафаэль знает, откуда — неизвестно, все его чувствительные места. От его прикосновений весь мир вокруг перестает что-либо значить, смазываясь теплыми пятнами удовольствия и утопая в желании получить все, и даже чуточку больше. Лео и сам пытается что-то сделать, следуя интуиции — этому-то мастер Сплинтер их как-то не учил, но Раф своими прикосновениями вышибает из его головы все мысли, вынуждая сдаться инстинктам и попытаться хотя бы не забывать дышать. С последним Леонардо все равно не справляется. — Раф… — его голос сейчас не похож на привычный, вечно спокойный и всех поучающий тон лидера — он срывается от накатывающего волнами возбуждения, и темперамент криво скалится, замечая такую перемену брата. Его собственное возбуждение становится болезненно невыносимым, резонируя вспышками желания, стоит только Лео провести рукой чуть ниже пояса, а тот словно издевается, не переходя какой-то своей обозначенной черты. Но Раф знает, что этот моралист, сам начавший такое безобразие, тоже на пределе, иначе не скулил бы сейчас ему в плечо. И Рафаэль больше не намерен терпеть эти обоюдные сладкие пытки. Правая рука темперамента, только что лапавшая Лео за задницу, проходит по пластрону брата и, очерчивая стыки пластин, скользит вниз. Лео хочет что-то сказать младшему, но не успевает. — Заткнись… — Рафаэль зажимает ему рот рукой, другой грубо проводя по чувствительному участку ниже пояса и освобождая член старшего брата. Лео давится воздухом, когда младший обхватывает его достоинство и, хищно глядя ему в глаза, крепко сжимает у основания, после чего медленно проводит по нему ладонью, и еще раз, и еще. Говорить становится все сложнее — все мысли растворяются где-то по пути к мозгу, оставляя в работе только голые инстинкты. Прежде, чем Раф успевает намекнуть лидеру, что он тут как бы не один, темперамент убирает руку от его рта… и пытается вернуть хотя бы остатки шифера со своей уехавшей крыши, слушая, как Леонардо сладко стонет его имя, нерешительно обхватывает ладонью его твердый член и осторожно проводит по всей его немалой длине несколько раз. Кажется, что воздух вокруг накаляется до невозможного, потому что лицо Лео сейчас нестерпимо горит огнем от прилившей к нему крови; потому что кожа Рафаэля слишком горячая, а в его глазах, затянутых мутной пеленой нескрываемого возбуждения, разрывается огнями Вселенная. Темперамент на мгновение сбивается с выбранного ритма и утыкается старшему в щеку, глухо рыча от наслаждения в светло-зеленую кожу. Перехватывает руку брата на своем члене свободной рукой и задает им обоим темп, окончательно вышибая из лидера остатки самообладания. Больше не сдерживая себя, рвано толкается в руку старшего, подставляя мокрую шею под его смазанные поцелуи, где-то на задворках подсознания понимая, что тормоза у Лео совсем отшибло, и он совсем не отстает от него, а в таком темпе надолго его не хватит. Да и сам Леонардо это чувствует. — Я… Черт, Лео… хочу тебя… Слова чертят по пересохшему горлу каленым железом, но брать их назад Раф и не собирается. Итак слишком долго врали друг другу, и теперь, когда они, не обращая внимания на проливной дождь, творят тут такое, отступить было уже невозможно. Ноги лидера предательски подкашиваются, когда младший брат касается его возбужденного члена своим, и все взвешивания «за» и «против» в мгновение ока перебиваются животным «хочу». Раф чувствует, как Лео на мгновение замирает — решаясь, наверное, и отпускает его, позволяя лидеру мягко выскользнуть из своих объятий. Раф уже не может терпеть, его организм до одури, до темных кругов в глазах хочет продолжения, больше Лео, больше, больше. Но темперамент прислоняется панцирем к стене и следит взглядом за своим лидером, из последних сил сдерживая ярое желание завалить этого засранца прямо здесь и сейчас, и ждет хоть какого-то проявления его согласия на дальнейшие, более серьезные действия. Лео подходит к ближайшей опоре, присаживается на холодную, скользкую балку и заметно разводит ноги в стороны, с отчаянным вызовом глядя в мерцающий всеми оттенками красного янтарь. Объяснять, что делать дальше, Рафаэлю не приходится. Он быстро, почти молниеносно сокращает расстояние между ними и, расположившись у Лео между ног, грубо хватает того за бедра; настолько грубо, что наутро лидер обнаружит на них синяки. Оставшаяся экипировка старшего брата быстро покидает его тело и небрежно летит куда-то за спину Рафа. Все, кроме повязки, которую Леонардо отчего-то категорически не хочет снимать, но Рафаэль слишком настаивает и нагло стаскивает ее вниз сам, оставляя болтаться синей полосой на шее и любуясь таким открытым лицом своего брата, доверяющего ему сейчас безмерно. Лео в который раз убеждается, что Рафаэль его с ума сводит. Лидер тяжело дышит и стыдливо раздвигает ноги еще шире, намекая брату действовать уже и больше не мучить его. Нервно вздрагивает и напрягается инстинктивно, когда темперамент, смочив слюной палец, осторожно давит на тугое колечко мышц между его ягодицами, свободной рукой дерганно поглаживая лидера по покрытому отметинами бедру в попытках успокоить и лихорадочно призывая расслабиться. Лео рвано выдыхает, и Раф продолжает более настойчиво, не отключившимися остатками мозга понимая, что брата надо подготовить, что вряд ли лидеру будет приятно, но больно — однозначно. И лидер шипит от неприятных ощущений, когда попытки Рафа заканчиваются успехом, и палец брата довольно болезненно входит в его лидерскую задницу и выходит обратно, но тут же возвращается с новой болью. Лео прикрывает глаза, стараясь привыкнуть к тому, что испытывает сейчас, когда Рафаэль, заметив продвижение, добавляет еще один палец. Прикусывает и так саднившую губу, пытаясь не обращать внимание на то, как неприятно холодные дождевые капли разбиваются о головку его горячего члена. Сгорает от стыда и просто непередаваемого дискомфорта наравне с болезненным удовольствием, пока Раф без какого-либо стеснения трахает его рукой, и пытается стыдливо уткнуться Всевидящему в плечо, когда тот с хлюпающим звуком вынимает из него пальцы. Но Раф не позволяет, не хочет, чтобы Лео отворачивался от него. Дергает за сырые концы банданы на шее, насильно заставляет лидера смотреть себе в глаза и, подхватив за бедра, поднимает и прижимает старшего к металлической балке панцирем. Леонардо обхватывает брата ногами, с силой цепляется за одну из металлических перекладин, подтягиваясь на руках, чтобы Рафаэлю было удобнее, и замирает в ожидании. Раф входит в лидера полностью, до основания, одним толчком вышибая из его легких остатки кислорода, и у Лео в глазах все темнеет. Он вскрикивает от резкой, разрывной боли и подается назад, до побелевших костяшек вцепившись в металлическую перекладину у себя над головой, но Рафаэль удерживает его на месте, не позволяя отстраниться и давая время на передышку. Весь мир лидера разлетается черными обрывками и смазывается в его глазах нахлынувшими слезами, солеными дорожками смешивающимися с сыростью дождя. Лео знал, что будет больно, но как оказалось, даже не представлял, насколько — боль просто адская, задницу только что будто разорвали на части, и она огнем горит не переставая. Он искренне благодарен Рафаэлю сейчас за то, что тот не двигается, позволяя привыкнуть к ощущению полной наполненности… и осознать, что Раф сейчас внутри него, прижимает его к себе и полным желания взглядом смотрит ему в глаза. Они едины как никогда, настолько, что даже не верится в реальность всего происходящего. Ради этого Леонардо может и потерпеть. Темперамент чувствует, как лидера мелко трясет, и знает, что это не от холода, но не может думать об этом, потому что внутри Лео чертовски узко и умопомрачительно горячо. В глазах его старшего брата плещется боль, но Раф добавляет еще больше, сильнее сжимая и так пострадавшие бедра, потому что с самовыдержкой у него и так проблемы, ему слишком хорошо, но мало, и до дрожи хочется двигаться. Раф больше не может ждать — старший сам виноват, довел его до такого. Глубоко целует лидера и толкается в него, ловя губами болезненный стон. Лео подается вперед, до крови закусив губу, стонет от боли и глотает собственные слезы вперемешку с дождевой водой и кровью, но терпит. Рафаэлю эти стоны как серпом по яйцам, старший тоже это знает, но не может заткнуться, как и Раф — остановиться сейчас. Их горячее дыхание сливается воедино, отдаваясь бешеным сердцебиением под пластронами, и кажется, что атмосфера разряжается возбужденными искрами, когда темперамент, не жалея лидера, быстро набирает темп и размашисто вколачивается в него. Леонардо чувствует, что уже не так больно, что наслаждение захлестывает его сильнее, перебивая все остальное, отчего хочется глубже, сильнее, еще быстрее и неистовей. Он открывается полностью, без былого стеснения стонет в голос от того, насколько хорошо, насколько великолепно, насколько Раф великолепен. Его собственная, стоящая колом, плоть жаждет внимания, ведь даже прикоснуться к себе нет возможности — руки-то заняты, но Рафаэль понимает его без слов и, обхватив изнывающий от желания член брата, с особой остервенелостью дрочит ему. И Лео не выдерживает. Волны оргазма накрывают его с головой, заставляя максимально выгнуться и откинуться назад, обильно пачкая младшего брата спермой. Раф уже и сам на пике, когда стенки прохода лидера сжимаются вокруг его члена, а один только вид кончающего Лео рвет уже не то, что крышу — фундамент. Сладострастные стоны старшего брата, дозволенные слышать только Рафу, им же из лидера вырванные и принадлежавшие только ему и никому больше, заставляют темперамента еще сильнее вбиваться в такое желанное и податливое тело. И Леонардо через силу открывает глаза для того, чтобы видеть, как Рафаэль содрогается всем телом и утробно рычит, разливая внутри старшего свое тепло… __________ Дождь постепенно стихал, мелко разбиваясь брызгами о любую твердую поверхность, по капле смывая с крыши следы недавней, совсем не братской, страсти. Двое вечно воюющих и споривших по пустякам брата лежали на залитой водой крыше и слушали шепот ночного города, блаженно улыбаясь и не обращая внимания на назойливые капли. С этой самой ночи их разрушенные узы сплелись новыми нитями, вернув покой обоим. И они обязательно их укрепят… а потом еще раз, и еще, и еще…