бесчувственные

podval capella — moola где подвал, там и моё безумие Её кожа мягкая и тёплая, обжигающе тёплая. Касаться её, будто трогать воду и утопать в ней, смеяться, пока лёгкие наполняются жидкостью, а потом вдруг подняться и пойти по воде. Касаться её — целовать цветочные лепестки, а потом набивать рот плодами граната и чувствовать, как алые бусины лопаются на языке и шипят. Касаться её — и совсем ничего не чувствовать. Её запах вьётся над Эммой, но не касается и не оседает на руках, даже когда она кричит, приходя. Он не оставляет ей памяти, когда день разделяет их тела. И Эмма прижимает сильнее, стискивает крепче, чтобы до боли, чтобы за гранью любви. Потому что всё, что она хочет — это почувствовать Регину, которая так тепла и так близко. Чёрная смоль, осыпавшая плечи, едва колышется от ворвавшегося через распахнутые окна ветра, и кожа Регины покрывается мурашками, а потом ледяные руки гладят обнажённые плечи, и становится легче или больнее, она уже не помнит. Пахнет сгоревшими свечами и шелкопрядами. Пахнет Эммой. Руки на плечах сменяют губы, твёрдые и холодные, потому что тьма в Эмме так же леденяще тверда. Она оставляет свои тяжёлые поцелуи вдоль плеча, к шее, к бьющемуся и живому. И дыхание Свон не обжигает. Поцелуи падают Регине на кожу, впитываются и растворяются в крови. И становится невыносимо больно, так яростно и нескончаемо больно. Потому что любит Эмма Свон так же. — Почему ты всё время делаешь мне больно? — безразлично спрашивает Регина, когда рот Эммы прижимается к мягкой плоти между её разведённых бёдер. И простыня льётся с бледной, почти прозрачной кожи, на пол, а Эмма надавливает языком сильнее, врываясь странным, уродливым наслаждением внутрь Регины. — Потому что хочу тебя чувствовать, — тихо шепчет она, закрывая глаза и приникая губами к бедренной кости, а потом прижимается щекой. Её руки выводят узоры на животе, и Регина только выдыхает сухое безразличие к своей боли, потому что боль — это всё, что ей достанется, так зачем с ней бороться? Эта тьма не предназначалась ей, но Эмме пришлось уместить её внутри. И та расползлась по своим владениям, губя всё живое внутри, требуя жертв, распаляя голод. И Эмма окаменела к чужой боли и мольбам. Её боль ничто не измерит и не усмирит, потому что она помнит, каково касаться Регины, но коснуться не может. Поэтому, может, если попробовать чуть сильнее, то она ощутит? А потом однажды Регина приходит столь же твёрдая и ледяная и кусает её с такой силой и отчаянием, что Эмма впервые за долгое время кричит. — Теперь ты меня чувствуешь? — а Эмма продолжает кричать, потому что окаменела ради жизни, что билась в Регине. Она приняла тьму и позволила ей всё. А Регина обесценила эту жертву, выбрав сторону. Эмма кричит, потому что в конечном итоге они не больше, чем просто камни.