Интервью с убийцей

В лучах рассвета здание тюрьмы кажется серой льдистой глыбой, которую невозможно растопить. Оно высится, бесконечное в этой своей серости, и нехотя тянется к небу. Десять этажей – самое высокое здание в окрестностях. Десять этажей боли, слез и ночей, пропитанные глупой надеждой и страхами. Десять этажей преступлений. Десять этажей крови и смертей. Стальной мешок, из которого невозможно выбраться живым. Регина Миллс поправляет волосы, выходя из машины. Она заставляет себя абстрагироваться от этого места. На визит ей отведено ровно два часа – время, за которое нужно успеть задать все вопросы. Она постарается. Другого шанса у нее не будет. Никто ей его не даст. На Регине – узкая юбка-«карандаш», белая блузка, телесные колготки и черные туфли на остром каблуке. Для законченности образа не хватает узких стеклышек очков, но Регина оставила их в машине и не хочет возвращаться. Она крепче сжимает блокнот и вскидывает голову, невольно считая этажи. Действительно десять. А она чего ждала? Регина невольно втягивает ноздрями воздух, будто пытается уловить хоть один знакомый запах. Тщетно: территория тюрьмы обеззараживается несколько раз на дню, а служат здесь только беты, чтобы исключить шанс на совпадение. Разумно. Регина и сама несколько дней подряд пила препарат, сбивающий запах: не то чтобы она боялась, что его кто-нибудь учует, но предосторожность не бывает лишней. Кроме того, через неделю у нее начнется цикл, и пить лекарство пришлось бы в любом случае. Нет ничего страшного в том, что она начала немного раньше. Хмурый охранник ждет ее у ворот, проверяет карточку доступа и заставляет оставить отпечаток в специальном планшете: Регина слышала, что в этой тюрьме все автоматизировано до предела. Еще вчера она смеялась над тем, что ей тут просканируют сетчатку глаза, а сегодня она склоняется к холодной машине и заглядывает в небольшое отверстие, позволяя системе занести ее данные в картотеку посетителей. Помимо прочего дополнительный сканер проверяет, не прячет ли она чего-нибудь в нижнем белье, и это кажется настолько унизительным, что Регина пару мгновений борется с желанием развернуться и уйти из этого места. Почти сразу она вспоминает, с каким трудом выбила себе это задание, и желание уйти растворяется в чувстве невыразимой гордости. Это будет только ее интервью. Только ее триумф. А Сидни Гласс может утереться – она даже подкинет ему свои черновики. Регина довольно улыбается, предвкушая то, что ее ждет. Она прокручивает в голове вопросы: один за одним, один за одним. У нее отличная память, она помнит их все – еще и потому, что просидела не одну ночь, стараясь подобрать верные формулировки: от этого зависит, насколько успешным окажется ее визит сюда. Бронированный лифт закрывает двери почти абсолютно бесшумно. Охранник стоит спиной к Регине, и она думает, окажется ли он удивлен, если почувствует, как ему между позвонков вонзается остро заточенный карандаш. Наверное, это место действует как-то по-особенному: раньше Регина не наблюдала за собой подобных фантазий. Лифт едет достаточно быстро, но на нужном этаже Регине снова приходится пройти сквозь системы, которые считывают ее, сверяют и щелкают, когда отыскивают необходимые совпадения. Нигде нет часов, мобильник отобрали при входе, Регина нервничает, но старается не выдавать своего состояния. Она понимает, что здесь ее желания не играют ни малейшей роли и что при любом признаке неповиновения ее выставят вон и никогда не пустят обратно. Она, конечно, готова не возвращаться. Но не раньше, чем дело будет сделано. – У вас один час тридцать минут, – равнодушно напоминает охранник, и ему нет ровным счетом никакого дела, что целых полчаса Регина потратила на то, чтобы убедить систему, что при ней нет никакого оружия. Будь Регина в своем царстве журналистики, она непременно сказала бы что-нибудь язвительное, заставила бы охранника перевести часы, пригрозила бы ему всеми карами и последствиями. Но, увы, она в тюрьме. Прикусив язык, Регина как можно сильнее цокает каблуками по стальному покрытию пола. И невольно сглатывает, когда понимает, что идет по узкому коридору мимо камер, в которых выключен свет. И откуда-то оттуда, из темноты, на нее устремлены любопытные взгляды убийц. Может быть, они думают о том, как убивают ее – Регина не знает. Иногда она жалеет, что у нее такая богатая фантазия. О чем она точно не жалеет, так это о том, что никто из преступников не подойдет к стеклу, сколь бы толсто оно ни было. Все они сидят на своих цепях, и только одному сегодня слегка эту цепь ослабят. Потому что к нему идет посетитель. – Час двадцать, – неумолимо говорит охранник и уходит, оставляя Регину одну в этом царстве тишины и стали. Она стоит перед последней камерой и нервно оглядывается, снова зачем-то ощупывая блокнот и карандаш: диктофон ей пронести не разрешили. Ничего механического. Ничего запрещенного – а запрещено здесь практически все. Регина удивлена, что ее не заставили раздеться и не выдали взамен безликую робу, скрывающую очертания тела и задерживающую запахи. – Они отняли у нас целых полчаса, да, дорогуша? Вкрадчивый голос раздается совсем рядом, и Регина, вздрогнув, напрягает глаза, пытаясь высмотреть собеседника сквозь стекло. Она отлично знает, как выглядит тот, к кому она пришла, и все же оказывается не готова, когда бледное, почти белое, лицо выныривает из темноты камеры. Серые глаза тут же принимаются изучать Регину, и она может поклясться, что этот взгляд работает не хуже всех тех сканеров, что уже считали ее. – Не страшно, – говорит Эмма Свон – заключенная под номером STRBRK20-15. – Ты еще вернешься сюда. Это я могу тебе обещать. Ее слова звучат угрожающе, и Регина практически заставляет себя не думать о них. Ей хочется присесть, но в этой тюрьме такая услуга не предоставляется. Она должна быть благодарна, что ей вообще позволили сюда прийти. – Вы – Эмма Свон? – зачем-то спрашивает Регина, хотя и так знает ответ. Но это ее первый вопрос, и она хочет, чтобы все прошло по правилам – теперь уже по ее правилам, которые она непременно установит. Она невольно – снова – принюхивается, с далекой и удивительной досадой вспоминая, что не сможет ничего учуять. Вчера она вместе со всеми в офисе делала ставки, кто же Эмма Свон: бета или омега? Кто-то поставил на то, что она альфа, и Регина долго и презрительно смеялась. Альфы не бывают убийцами. И уж совершенно точно они не убивают омег во время цикла. Ей не отвечают и продолжают разглядывать. Лицо женщины за стеклом не меняет своего выражения, оставаясь холодным и безучастным. Уголки губ чуть опущены книзу. Выбеленные волосы, собранные в тугой пучок, кажутся безумно жесткими. Их почему-то хочется потрогать, чтобы убедиться в этом. «Эмма Свон, – думает Регина, холодея, – самый опасный преступник штата Мэн за последние десять лет. На ее счету больше сорока смертей – и это только те, в которых она созналась. Следствие по ее делу продолжается вот уже больше года, и все это время к ней не пускали репортеров…» Регина Миллс – первая, кто добился права осветить историю Эммы Свон. Немало было проиграно боев прежде, чем Регина получила заветную бумажку, на которой черным по белому значился ее пропуск в мир большой журналистики. И она не упустит свой шанс – шанс выбраться из этого захолустья. Регина откашливается и, облизывая отчего-то пересохшие губы, пробегает взглядом по списку вопросов. Его никто не проверял, не ограничивал Регину в выборе слов, которые почему-то плохо ложатся на язык. Регине не по себе. Она знает, что камеры заперты на десяток замков, что за ними наблюдает множество видеглазков, что охранники готовы в любой момент пресечь возможное нарушение… И все же Регину потряхивает от страха. Она, никогда ничего не боящаяся, смело заходящая в вольер с тиграми, врывающаяся в наркопритоны, спасающая детей из горящих домов, боится женщину, которая никогда не сможет до нее дотронуться. Женщину, с которой они больше никогда не увидятся. Женщину, которая… Глаза Регины расширяются. Она крепче вцепляется в блокнот. Эмма Свон сказала, что Регина еще вернется сюда. Почему? Почему она так сказала? Этот вопрос готов сорваться с губ, но Регина останавливает себя. Несмотря на то, что врачи признали Эмму Свон полностью вменяемой, общественность убеждена: невозможно творить то, что она творила, и оставаться здоровой. Скорее всего, она уже наполовину живет в каком-то своем мире, и Регине нужно успеть поговорить с ней до того, как воронка засосет ее окончательно. Регина снова откашливается и говорит, стараясь произносить слова громко и отчетливо, забывая, что тюремные микрофоны работают на полную: – Вы сознались в убийстве сорока омег. Сколько еще смертей на вашем счету? Она осекается, понимая, что сказала не то, что планировала. На счету? На совести – вот, что она должна была сказать! Свон раздвигает тонкие губы в улыбке. Ее лицо все еще возле самого стекла, она едва ли не прижимается к нему носом. Регина невольно отмечает, что выше ее, но виной тому, должно быть, каблуки. – Больше, чем ты можешь себе представить, милочка. «Милочка» заставляет Регину передернуться: в основном от реакции собственного тела на это слово. По спине пробегает волна – словно Свон сказала что-то… сексуальное?! Господи! Регина трясет головой, не понимая. Между ней и Свон – толстое стекло, не пропускающее ничего, даже мимолетного дуновения ветерка. Свон – не альфа, а Регина не в начале цикла. Так почему же тело ее вдруг реагирует на какое-то слово, сорвавшееся с губ убийцы? Это странно и нелепо. Регина – профессионал, но что-то вынуждает ее смущаться и бояться. Может быть, само место давит на нее? Да, наверняка. И еще близость цикла: все-таки препарат не до конца подавляет инстинкты. – Почему вы убивали именно омег? – торопливо задает следующий вопрос Регина. – Это как-то связано с вашим прошлым? Вы – бета? Ученые давно доказали, что только у бет – не у всех, конечно – остался ген, отвечающий за вспышки агрессивности, могущие привести к желанию убийств, которое почти невозможно контролировать. Иногда такое встречается и у омег, как у самых слабых в цепочке, но крайне редко. Да и омега, убивающая омег… Зачем? Чтобы заполучить как можно больше альф? Но ведь это бессмысленно: в любом случае альфа однажды найдет своего истинного омегу, и тогда ничего уже не остановит его. А если не найдет, то уйдет в вольное плавание, отрицая длительные отношения. – Зачем тебе это знать? – улыбается Свон, и нет в ее улыбке ничего приятного. Ее взгляд все еще пуст и цепок, возможно, что цепкость его обусловлена именно этой пустотой. Регина ежится, давя почти невыносимое желание броситься прочь. Ей чудится, что Свон может коснуться ее – даже сквозь толстое, пуленепробиваемое стекло – и это прикосновение окажется омерзительным. Регина сглатывает, когда понимает, что Свон продолжает разглядывать ее. И застывает, когда еще более отчетливо понимает: не окажется. Прикосновение будет не омерзительным. О, нет… Свон осматривали великое множество раз, и до сих пор врачи не уверены, кто она. Ее невысокий рост и достаточно худощавое телосложение не позволяют причислить ее к альфам, а для омеги ее тело недостаточно мягко и округло. Беты же не имеют запаха, а врачи с уверенностью – и это единственное, в чем они уверены – говорят, что запах присутствует. Они никогда не уточняют, что это за запах, и один из вопросов Регины касается как раз этого: народ хочет знать любые подробности. – Вы согласились на интервью, мисс Свон, – говорит Регина, начиная злиться, ведь время идет. – А это значит, что я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Или вы хотите поменяться ролями? Она позволяет себе тоже улыбнуться, сразу ощущая уверенность. Ее улыбки всегда сражают наповал – и друзей, и врагов. Однажды ей сказали, что ее улыбка натягивает штаны даже у тех, у кого нечем их натягивать. Регина приняла это за высший комплимент. Свон смотрит на нее какое-то время, потом прижимается лбом к стеклу. – Ты пришла брать интервью у убийцы, – пожимает она плечами. – Если мы поменяемся ролями, то убийцей станешь уже ты. Она склоняет голову к правому плечу, взгляд ее становится хитрым. – Ты тоже кого-то убивала, Регина? Во рту Регины пересыхает. – Отвечайте на вопросы, мисс Свон! – велит она надменно, пропуская мимо ушей неприятную реплику. – Можешь звать меня Эммой, – великодушно разрешает Свон, но Регина не собирается пользоваться этим великодушием. – Отвечайте на вопросы, мисс Свон, – повторяет она чуть тише и ловит себя на том, что снова принюхивается. Это невозможно. Совершенно невозможно. Но ей до дрожи в коленях хочется узнать, чем пахнет Эмма Свон. Они долго смотрят друг на друга сквозь разделительное стекло, и Свон торжествующе улыбается в момент, когда Регина понимает, что ей не хватит двух часов. Ей придется выбить второе свидание. Ей придется это сделать.