Фарфор

— Чувствуешь? Чувствуешь манящий запах своего страха? А я чувствую! Запах твоей крови, Сосна. Слышу твой крик, тяжёлое дыхание и всхлипы. Диппер, какой же ты дурак, как и все, все смертные, но что-то в тебе есть. Что-то. Люди странные, слабые существа. Попробуй коснуться неправильно, сильнее. Вы словно фарфоровые чашки: одно неверное движение — и осколки, тысячи мелких кусочков, которые нельзя склеить. Склеивать разбитое и придумали люди. Да, именно смертные пытались что-то сохранить и восстановить, но попытки тщетны. Сколов становится больше и больше, мелких трещин, каждое неаккуратное движение усугубляет ситуацию. Я сейчас вовсе не о чашках. Я говорил тебе, что ценю тебя, свою любимую игрушку? Говорил же, а может, и молчал об этом. Ты не знаешь, насколько громким может быть молчание, а на сколько крик может быть неслышен. Мальчик мой, тебе снова больно? Я слишком сильно сжал твои пальцы? Слишком сильно надавил осколком зеркала на бедро?       Осколок. Как это, чёрт возьми, символично, не находишь? Ты видел своё отражение в этом зеркале? Это лицо так красиво запачкано кровью. Взгляд отрешён, спокоен… Ты устал бояться меня, устал кричать и вырываться. Костяшки на твоих руках уже сбиты в кровь. Я слизываю её багровые капли, а ты шипишь на меня. Котёнок, почему ты выпускаешь клыки? Разве это неприятно? Почувствуй! Почувствуй себя живым, Диппер! — Ты прежде не называл меня по имени, — слетает с твоих искусанных губ. Я могу тысячи раз повторить твоё имя, исписать им стены этой пустой комнаты. Абсолютно пустой, белой. Лишь лампочка, которая висит на оголённом проводе слегка качается и мигает периодически, а ты лежишь на белом кафельном полу, пачкая его в благородный алый цвет, в цвет своей крови. А в углу лежит потасканный кожаный мешок.       Мешок. Я уже и забыл о нём. Как это нелепо, забыть о твоём подарке. Внутри сердце, самое настоящее, часа два назад оно билось, честно. Помнишь, тебе понравилась та девушка из кафе? Сначала твоё внимание привлекли волосы необычного розового цвета, а потом и её смазливое лицо. Бедняжка, она была красива, не спорю, но для вас, людишек. По мне, так она не стоила ничего. Ты же уже смирился, что я не стал бы тебя делить с кем-либо? Особенно с подобными особами, но я, малыш, благороден. Я щедр, ведь принёс память о ней — её сердце. Я лично вырезал его из груди, пока она еще дышала, а само сердце отстукивало частые удары из-за неописуемого ужаса. Ты бы никогда не стал принадлежать ей. И той рыжей девушке тоже, но пока я оставлю её в живых: будет лучше, если её жизнь отнимешь ты. Венди, кажется, да? Убьёшь вместе с ней и свою глупую влюбленность. Ты принадлежишь мне. Бей меня, давай, если тебе легче, если тебе проще — бей! Прекращай проклинать меня, дорогой, я и так проклят. Я не монстр, ты просто не видел истинных чудовищ, малыш. Держи её сердце, оно даже ещё едва тёплое. Ты боишься испачкаться в крови? Но тут и так всё в ней, правда в принадлежащей тебе. Я хотел принести и её руку, но передумал. Как там у людей? Руку и сердце? Я принесу чьи угодно, правда, но только не покидай этой комнаты. Мне страшно, Сосна, а вдруг, когда-то ты тоже умрёшь? Как все? Из моих глаз что-то течет, но это не кровь. Слёзы? Разве я умею плакать? Чёртово человеческое обличье. Я принял его ради тебя, помни и прекращай всхлипывать. Не покидай комнаты. Я снова делаю надрез на твоём теле, а с твоих губ срывается крик. Чувствуй боль, ведь пока ты её чувствуешь — ты жив. Жив, да, живи, пока есть возможность. Век людей ничтожно мал. И снова надрез, но почему ты молчишь? Ты привык? Тебе нравится? Сосна, ответь. Опять слова проклятия. Я знаю, что я бесчувственная тварь, но даже извиниться не могу. Диппер, ты чего больше не смотришь на меня? Почему больше не дышишь так часто? Сосна, малыш, взгляни мне в глаза. Сосна! Ты, ты не дышишь... Ты должен дышать, все мясные мешки дышат, иначе они умирают, но почему? Ты же чувствовал! Пока ты чувствуешь, то ты должен жить, должен, но… «Когда-то». Это не должно быть сейчас. Ты не мертв, это глупость. Сосна… Прости. Я люблю тебя. Я обнимал тельце, которое постепенно становилось холодным. Что я так и не понял о людях? В этой пустой комнате, в компании белых стен, я смотрел на красный-красный цвет. Я гладил кожу, которая напоминала фарфор: хрупкая, холодная, бледная. Целовал сбитые костяшки. Ты больше не ударишь меня этими руками. Больше не будет... Люди всего лишь чашки, которые не склеишь. Хочу быть человеком.