Я покажу тебе

Ты спускаешься по лестнице, цепко хватаясь пальцами за перила, не желая упасть. Третий день не спишь, боясь, до дрожи в коленях боясь того ада, что тебя поджидает каждую ночь по ту сторону сознания. Поэтому ты серой тенью себя самого выходишь с чердака и заученными движениями делаешь себе очередную кружку кофе. Пятый день я за тобой наблюдаю. Человеческое тело такое хрупкое, слабое, что руки сами тянутся к нему, желая смять, сжать, сдавить, разрезать или оторвать. Тянутся сломать этот мясной мешок, который люди всю свою жизнь таскают за собой. Четвёртая ночь без сна, Диппер Пайнс, моя сосна. О, да, моя. Моя игрушка, которая сама себя ломает, облегчая мне задачу. — Ха-ха-ха, ну что, сосна, готов к сделке? Мой скрипучий голос звучит в твоей голове, минуя уши. Зажимаешь их, стараясь прогнать ненавистный смех, но нет уж. От меня не скроешься, мясной мешок, нет-нет-нет. Я ещё не наигрался. Мир теряет цвета и ты не понимаешь, очередная ли это галлюцинация от отсутствия сна или всё же ненавистный сон. — Долго ещё будешь бегать от меня, Пааайнс? ~ Я над самым твоим ухом, а ты даже не шарахаешься. Ох, как жаль, а я уже привык. Ничего, я научу тебя бояться. Я покажу тебе просто восхитительную смесь боли, отчаяния и страха, которые ты ещё даже представить себе не можешь своими скудными мозгами. — Уходи, Билл! — отчаянно кричишь, всё ещё зажимая уши ладонями, — Уходи-уходи-уходи! Я ничего тебе не скажу, никогда! Слабый, бедный, наивный мешок с костями. — Я буду играть с тобой~ И ты либо сам будешь умолять о сделке, либо я тебя сломаю и всё равно ты пустишь меня в своё сознание, — скрипуче шиплю тебе на ухо. Поднимаю упрямо сопротивляющегося мальчишку в воздух, окружая своей силой голубоватого цвета. — Ты когда-нибудь сгорал заживо? — спрашиваю будничным тоном, а потом медленно испепеляю тебя. Ты просыпаешься в холодном поту и едва ли отдохнувшим. Ничего, я не тороплюсь. Ты не сможешь от меня долго бегать, а потом уснёшь так, что я вдоволь навеселюсь. Верно, сосновое деревце? Через пару часов на чердак приходит старик Стен. О, падающая звёздочка всё ему рассказала, верно? Они ЗАСТАВЯТ тебя спать, сосенка. Я снова смеюсь и этот смех не покидает твоё сознание, ещё долго, очень долго отдаваясь в нём болезненным эхом. Ты кричишь мне прекратить, но не называешь больше моего имени. Хочешь оставить моё присутствие в тайне? Правильно, ведь если ты проболтаешься, я перейду на твою любимую сестричку. — Люди так наивно позволяют собой управлять, ахХ, АхАХаХ. Я сижу на твоём стуле так, чтобы краем угнетённого сознания ты ухватывал моё присутствие. Весело рассказываю про виды пыток и шантажа, которые я могу применить на тебе и кручусь на чужом стуле. Ты раздражён, пытаешься спрятаться от меня в книгах, но ты так вымотан, что мне достаточно одного усилия, чтобы выбить тебя снова в мир твоего сознания. — Ну что, сосна, готов отдать мне дневник? АХахахАХахАХА, — не могу не смеяться, ведь ты выглядишь таким жалким. Но продолжаешь упрямиться. Что ж, на этот раз сознание так легко тебя не выкинет из сна. Я поправляю свои перчатки, цилиндр, и медленно подхожу к тебе, стуча тростью по полу, который я пока не создал. Ты пугливо пятишься от меня, падаешь, больно ударяясь копчиком и продолжаешь отползать. Паника в твоих глазах всё больше нарастает, так как сколько ты бы не убегал, ты не сдвигался с места. А вот я неумолимо приближаюсь. Ты боишься боли, о, чертовски боишься. Мне так нравится страх в твоих глазах, смешанный с солёными слезами, что я готов растянуть этот процесс на вечность. — Нет, — тихо шепчешь одними губами, — нет… Не подходи ко мне, не смей… Но я иду. Уже вот, стою прямо перед тобой, наступая на щиколотки каблуками своих сапог. Страх и боль сковали тебя не хуже моих сил. — Не бойся, сосна! — проворачиваю трость в своих руках кругом, — Веселись! — резко наклоняюсь к твоему лицу и вот уже я, мои глаза, один из которых скрыт под повязкой, мой кирпично-жёлтый смокинг — заполнили всё пространство вокруг тебя, нависая и давя как падающий потолок. Ты дрожишь, сжимаешься и воешь от переломанных щиколоток. Но я только начал. Удары тростью ты выносишь всё с тем же сопливым воем. Плачешь, жмуришься, пытаешься закрыться руками, но лишь подставляешь мне их, так что я поломал тебе почти все пальцы и несколько рёбер, оставил кучу прекрасных синяков и ссадин, разбитые губы, скулы, брови, локти и колени. Ты пытаешься избегать меня, ползёшь в сторону, но я лишь снова заливаюсь скрипучим смехом, потому что ты выглядишь как побитая шавка. Разве что хозяина у тебя нет. Хотя, разве нет? Легко разворачиваю пространство на 180 градусов и ты снова оказываешься у моих ног, будто ко мне и полз. О, просто чудесно смотреть на тебя в моих ногах сверху вниз. Избитого, буквально поломанного, скулящего. Но не сломленного. Кто бы мог подумать, что такой нытик как ты способен не ломаться так стойко? В прочем, мне абсолютно без разницы. Так даже веселее! Материализую на твоей шее петлю и плавно тяну наверх, позволяя тебе сообразить, что происходит. Наблюдаю за твоими брыканиями и вновь смеюсь. — Ты жалок, Диппер Пайнс, — скрипуче шепчу тебе на ухо, не скрывая безумного оскала, — позор своей семейки. Хотя вы и так все просто сбой во вселенной. Я с огромным удовольствием наблюдаю, как ты медленно задыхаешься, но потом скидываю верёвку, которая тут же исчезла, и начинаю душить своими руками. О, это чувство, оно просто прекрасно. — Смотри на меня, сосна, смотри на меня! — шиплю сквозь зубы в порыве азарта. И ты смотришь. Непримиримо, не сломленно. Смотришь в мой единственный глаз, позволяя мне видеть, как в тебе угасает сознание, позволяя мне чувствовать пропадающий на твоей шее пульс. А потом ты снова исчезаешь, вновь просыпаясь от кошмара, не дав мне насладиться этим вдоволь. Я остаюсь один в чуждой мне темноте сознания, отвергающего меня. Сидя так, как сидел на тебе, когда душил, смотрю в несуществующий пол между своих рук. Я бог этой части мира, я бог разума, я могу здесь ВСЁ. Но не могу сломить сопливого нытика. Ты постоянно шепчешь во время очередной пытки, что ненавидишь меня, что никогда не согласишься на сделку. Я с каждым разом подхожу к делу всё изобретательнее и изощрённее. Один раз я скормил тебя крысам, подвесив перед этим на рыболовные крючки в воздухе. Ты висел, чувствуя, как металл разрывает каждый миллиметр места, к которому прицеплён, а крысы ели тебя по маленькому кусочку, каждый из которых ты чувствовал даже когда он был уже в желудке. А я сидел в воздухе в паре метров и наблюдал, иногда прицепляя ещё крючки на лицо. Подвешивал губы, язык, уши, щёки, брови, веки, а тростью медленно протыкал глазные яблоки. Но ты так и не согласился. Мне нравилось изгаляться над тобой, придумывать новые уровни боли и способы их достичь. Я показывал тебе невиданные тобою ранее слои агонии, отчаяния, страха. Я убивал твоих близких на твоих глазах. Ты ревел, но не соглашался. В конце концов мне надоело. Прошло всего пару месяцев, а мне надоело ждать от тебя согласия. Тогда я ушёл. Просто не явился на следующую ночь. Я знаю, ты сам попросишь меня о помощи. Мне нужно просто ждать. А пока я жду, я буду временами навещать тебя в твоих снах, чтобы показать тебе кусочек моего мира. Двумерного мира безумия и одиночества, который я ненавижу так же сильно и отчаянно, как ты ненавидишь меня.