Держи удар, детка

Все постепенно налаживается. Апрель плавно перетекает в май, а затем и в июнь, Грейвз часами пропадает в зале вместе с Альбусом, готовясь к следующему бою, пока тоже не требующему лицензии, ну, а Криденсу ничего не остается, кроме как готовиться к экзаменам. Его уже даже не достает Майк Майерс со своей компанией, внезапно оказавшийся очень занятым из-за вероятного вылета из класса за неуспеваемость. Не то, чтобы такая перспектива не радовала Кри, просто в данный момент, когда жизнь вдруг взяла неожиданно крутой вираж, ему было совершенно все равно на тех людей, которые еще пару месяцев назад каждый день унижали его. Синяки окончательно сходят с тела, и это даже немного непривычно — не ощущать слабую боль в теле. Теперь он почти не бывает дома по вечерам. Быстро забрасывает учебники по дороге из школы, заскакивает на кухню и снова убегает, чувствуя спиной недоумевающие взгляды Джордана и Клары, а Мо на его исчезновения только закатывает глаза. Иногда, когда он слишком долго задерживается в зале или у Персиваля, она оставляет ему ужин на столе и убирает из коридора всю обувь, о которую он точно может споткнуться в темноте, чтобы не включать свет и не будить семью. Семья. Кри вдруг ловит себя на мысли, что стал относиться к приемным родителям, как к родной семье. Это немного пугает, но не больше, чем прямой путь до школы. И если бы только его так же мало пугала вероятность того, что Джордан или Клара узнают куда именно он уходит каждый вечер…  — Ты снова к тому чудаку Скамандеру? — Клара накрывает на стол и только качает головой на кивок Криденса, — Скажи ему, чтобы не слишком тебя загонял. Ты и так уже похож на выжатый лимон.  — Скажу. Но вот проблема еще и в том, что у Скамандера он не появлялся, наверное, с того самого дня, как они с Грейвзом впервые приехали в зал к Альбусу. Криденс врет и не краснеет, обещая передать привет, а потом надевает кроссовки, хватает сумку и выбегает из квартиры. Быстрым шагом выходит во двор и попадает в крепкие объятия, смеясь, пряча лицо в сгибе шеи.  — Ты взял учебники? — Грейвз окидывает взглядом полупустую сумку, — Обещай, что не останешься в этой шараге еще на один год. Не хочу встречаться со школьником.  — Серьезно? — они усаживаются в потрепанный Форд, — И как же ты терпишь меня сейчас?  — С трудом. Мотор заводится, и из колонок уже звучит любимая Кри радиостанция. Ненавязчивая музыка и почти никакой рекламы — единственное, что устраивает Персиваля. И только когда они отъезжают с парковки, он вдруг осознает сказанное.  — Встречаться. Ты сказал «встречаться»? Грейвз смеется, постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Они едут привычным маршрутом, и вокруг все освещено янтарным солнечным светом. И в свете этих ярких лучей Криденс вдруг осознает: он влюбился. По-настоящему и всерьез. В мужчину на двадцать лет старше. И внутри словно кто-то туго скручивает пружину, которая вот-вот развернется. Он задерживает дыхание, пытается проглотить ставший в горле ком. Так ведь это и происходит, да? В голове снова всплывает образ Джеймса, его светлые волосы и добродушную улыбку. Любовь проста, так он говорил и обнимал забитого мальчишку. Любовь — слишком сложная штука — постоянно твердит Грейвз своими поступками и грустным взглядом. А Криденс совершенно не знает, что это такое — любовь, и его разрывает от того, что никто не может дать ему единственный правильный ответ.  — О чем задумался? — ладонь ложится на обтянутое джинсой колено.  — Да так, — Кри ерзает на месте, пытаясь придумать отговорку, — о школе.  — Снова проблемы?  — Нет. Ничего серьезного, — он слабо улыбается, но Грейвз ему не верит. И лучше отвлекаться на школу и финальные экзамены, чем на то, что происходит между ними — как-то отвлеченно думает парень, накрывая ладонь боксера своей, гладя загрубевшую кожу на костяшках пальцев. Но когда они подъезжают к залу, Кри быстро убирает руки. После того боя интерес к Грейвзу возрос, и журналисты снова начали ошиваться рядом, иногда выпрашивая короткое интервью о «неожиданном возвращении», а иногда просто делая пару снимков, помещая их в статьи о вероятном уходе мужчины из бокса, теперь уже навсегда. Персиваля раздражало это внимание, и каждый раз выходя из машины он бросал в сторону мальчишки извиняющиеся взгляды.  — Ничего страшного, — улыбался в ответ Криденс. Он и сейчас улыбается, провожая взглядом серебристый Форд, отъезжающий со стоянки. У Грейвза и Ала сегодня важная встреча с кем-то из комиссии. Может, рассмотрят вопрос с лицензией, кто знает? И ему очень хотелось быть сегодня там. Как часть команды, как кто-то близкий. Где-то в глубине пружина сжимается еще сильнее. Ему не обидно, что Персиваль не позвал его с собой, ну разве что совсем немного. Да и тем более — сегодня оглашают предварительные результаты по естествознанию. Но он не позвал в любом случае. Криденс сильнее сжимает в ладони лямку рюкзака, и старается не обнадеживать себя, когда машина вдруг останавливается, а стекло со стороны водителя опускается.  — Позвони мне как только узнаешь результаты! — Грейвз высовывается из окна и машет ему рукой, улыбаясь.  — Обязательно! Он стоит на улице в семь утра. Слишком рано, чтобы идти в школу в любом случае, да еще и в конце года. Быстрый взгляд на часы — еще куча времени. Кри глубоко вдыхает еще пока прохладный и не отдающий углекислым газом воздух, решаясь пройтись. Лос Анджелес еще спит. Окна домов зияют темными провалами на выкрашенных в пастельные цвета домах, и если смотреть только вверх, то может показаться, что этот город идеален. Мягкое оформление для лавандово-персикового оттенка неба. Криденс наступает на мелко раскрошенное стекло, но не опускает голову себе под ноги. Нет, сегодня он хочет оставить у себя хорошее настроение как можно дольше. Он думает о Грейвзе, нет, Персивале. Кто они друг для друга? После того боя они так и не поговорили об этом, хотя парень много раз пытался поднять эту тему, в каждом случае натыкаясь на глухую стену. Грейвз подпустил его ближе, но когда еще один шаг становился лишним, он тут же закрывался, и Криденс не давил на него. Наверное, именно поэтому они были по-своему счастливы в своей недосказанности. А с другой стороны: имеет ли какое-то определение хоть какое-то значение? Спустя три сотни шагов, оказывается, что нет. Кри улыбается сам себе. Он счастлив, настолько, насколько может быть счастлив влюбленный человек. И пусть не взаимно, но ему хочется кричать о своей любви на каждом углу. Безумно страшно, да, и щекотно внутри, как бывает перед прыжком с большой высоты. А так ли необходимо прыгать? Джеймс бы сказал, что да. И разве он уже не прыгнул? Еще тогда, когда вошел в тот клуб, когда попросил пиво по поддельному удостоверению и впервые увидел его на ринге. Сердце бьется как бешеное, и приходится остановиться, чтобы выровнять дыхание. Он уже прыгнул. Он уже прыгнул. Криденс успевает обойти почти весь район, прежде чем вернуться к школе. Ноги приятно гудят, а в голове мысли уже практически уложились во что-то более-менее понятное. Возле входа он замечает Мо и машет ей рукой, улыбаясь, на что та удивленно вскидывает брови, но не решается что-либо сказать. Кри же наоборот хочется обнять весь мир. Ему хочется говорить, спрашивать и идти, наконец, расправив плечи. Наверное, впервые с того дня, как он пришел сюда, парень входит в здание с высоко поднятой головой и даже ловит на себе пару недоумевающих взглядов одноклассников. Хватит быть невидимкой. Хватит быть жертвой. — от этих мыслей, а может от того, что в его голове это произносит Грейвз, Криденс не сдерживает улыбки и еле удерживается, чтобы не рассмеяться, когда видит озадаченное лицо своего учителя по математике.  — Доброе утро, мистер Блейк. Как ваши дела? Он все успевает. Решает без единой ошибки и теперь еще отвечает на вопросы учителя, поднимая руку, не боясь каждого лишнего движения. Кто-то в классе присвистывает, но в целом не происходит ничего катастрофичного. На следующем сдвоенном уроке литературы он успевает написать сочинение за час и забегает одновременно с Мо в столовую, впервые за долгое время не столько слушая, сколько рассказывая. Жизнь течет по венам, распространяется по сосудам и искрится в каждой клетке тела. Ему весело, ему хорошо и свободно дышать. Модести посмеивается над ним и шепотом не спрашивает, утверждает:  — Ты влюблен в него по уши, Кри.  — Да, — он улыбается и пожимает плечами, — это прекрасное чувство. Мне кажется, что я до этого почти не жил. Сестра на это закатывает глаза и сбегает со своими подругами, потому что «мальчишек и их проблемы невозможно понять». Криденс же поднимается с места и возвращается на уроки, время от времени проверяя телефон. «Мы только приехали.Результатов нет?» Кри прикусывает губу, чтобы не улыбаться, как идиот, набирая ответ. «Нет. После следующего урока вывесят списки.» «Уверен, у тебя все как всегда 10/10»  — Мистер Хенсли. Вы не могли бы убрать телефон? Урок уже начался. И этот день стал лучше дня рождения. Всех дней рождения вместе взятых. Только сегодня, и может, с сегодняшнего дня, он наконец-то станет нормальным. Кри убирает телефон в карман и продолжает конспект, нетерпеливо постукивая подошвой кроссовка по полу. Результаты висят на втором этаже. Список составлен в алфавитном порядке, и взгляд непроизвольно кидается сначала в самый верх листа, и только потом опускается к букве «Х». К горлу подкатывает ком. Не то, чтобы эти результаты отразились бы на итоговых оценках, но именно по этому предмету и именно у этого преподавателя никак не получалось взять что-то выше «среднего». Цифры-цифры-цифры, он выхватывает свою фамилию из вороха других и проводит пальцев по листку.  — 79? — парень замирает и неверящим взглядом упирается в написанное, — Это же… Господи, это же «хорошо»! Остальные студенты недоуменно смотрят на него, но это и не важно. Кри выхватывает телефон из кармана и набирает сообщение. «У меня „хорошо“! Для меня это прогресс, порадуйся» Отправить, и… Сбой отправки сообщения. Кри хмурится, но тут только замечает, что сеть пропала.  — Черт. Связь нормально ловит только у спортзала. Кри быстро спускается на первый и сворачивает в коридор, ведущий к спорткомплексу, все время проверяя телефон. И, наверное, он потерял осмотрительность, а может просто хороший день не может быть полностью хорошим, но ровно за секунду до того, как он нажимает «отправить», кто-то ставит ему подножку, и следующее, что видит Криденс — это как мир переворачивается перед глазами за миг до глухого удара.  — Ну привет, педик. Этот голос. Кри уже давно не слышал его. Слишком давно. Он делает попытку встать, но его тут же придавливает к холодному кафельному полу.  — Ты сегодня был такой радостный. С чего бы это? — пальцы больно тянут за волосы, и Кри морщится, но не издает ни звука.  — А с чего мне быть грустным, Майерс? Не меня могут отчислить. Зря. И удар по голове, от которого лицо со стуком прикладывается о жесткую поверхность только служит доказательством. Проглатывая металлический привкус во рту, Кри бросает быстрый взгляд на телефон, оказавшийся в метре от него. Если только дотянуться и набрать первый номер…  — Я хотя бы буду жив к моменту выпуска. А вот ты — вряд ли, — Майк смеется, примериваясь и теперь ударяя носком ботинка куда-то под ребра, выуживая стон из плотно сомкнутых губ, — что, сейчас тебе тоже весело? Еще удар. И еще. Тошнота подступает к горлу, а внутри все скручивается и скручивается невидимая пружина. Ему страшно, ему больно. Почти как в детстве. Криденс закусывает губы, чтобы не закричать и только смотрит на телефон, надеясь, что ему позвонят. Он позвонит. Он спасет. Но удар следует за ударом, крики смешиваются в какофонию, и тут Криденс понимает — Майерс один. Дэйва и Стива нет, раз его никто не держит и не помогает бить. Он один и не сможет удержать его на месте. И осознания этого оказывается достаточно, чтобы вырваться и побежать. Бросив сумку и схватив только телефон, Кри срывается с места и бежит, не разбирая дороги, через спортивный зал, сейчас пустой и отзывающийся только эхом на хриплое дыхание и гул шагов.  — Стой! Стой, блять! Я убью тебя! Ему страшно. Страшно, потому что Кри не знает — способен ли Майерс на убийство или нет. И он бежит, испуганный, с окровавленным лицом и горящими ребрами до тех пор, пока очередная дверь не выводит его на улицу. Улица. Люди. Помощь. Он бежит дальше, дальше, пока не понимает, что забежал на поле для футбола. Под ногами оказывается газон, размеченный белой разметкой. Металлическая сетка рябит в глазах, проносится мимо с бешеной скоростью, пока он загнанным взглядом ищет куда бы сбежать. Он на поле и с него выход либо через ту дверь, через которую он пробежал или за трибуной. Взгляд быстро находит промежуток между ровными рядами скамеек, и вот оно — спасение, совсем рядом. Но тело сводит судорогой, отзываясь в голове, и в глазах темнеет. В легких совсем не остается воздуха, а все тело почти что горит. Мозг отчаянно пульсирует, донося только одну мысль: беги.  — Бежать некуда, Хенсли, — Майк тоже дышит с трудом, видимо, выкуриваемые ежедневно сигареты дают о себе знать, — или тебе привычнее Бэрбоун? Криденс дергается, почти так же, как если бы его сейчас ударили. Это имя. Ее имя.  — Я так и думал, — довольная ухмылка растягивает тонкие губы, — наверное, нелегко было перебраться из той дыры сюда, к нам, а? Как ты вообще это сделал? Как убедил нормальных взять тебя к ним от этих фанатиков? О, ну не плачь, Криденс, плачут только педики, хотя постой! Поздравляю, парень, это же каминг-аут! Между ними дистанция в несколько шагов. Он что-то кричит, что-то обидное и бьющее именно туда, где недавно только все затянулось тонкой розовой кожицей. Кри катастрофически не хватает воздуха, и, признаться, он не слышал ничего после первых двух предложений, ему и этого вполне достаточно. Паника подступает к горлу, душит его, распирает ушибленные ребра, грозится отключить сознание, и вместо противного, срывающегося на визг голоса Майерса он слышит другой, более мягкий, женский, от которого волосы на затылке встают дыбом. Давай свой ремень. Ты же знаешь правила, мерзкий мальчишка. Давай, не заставляй всех ждать тебя. Давай свой ремень!  — Перестань. Пожалуйста, перестань, — он поднимает взгляд на своего мучителя, но вместо крепкого парня видит женщину в длинном платье мышиного цвета, — я не сделал ничего плохого, прошу, перестань. Он чувствует под ладонями сухую траву, опускаясь на колени. Он слышит шум проезжающих по улице автомобилей, как кто-то громко разговаривает по телефону. Он может закричать, попробовать позвать на помощь. Наверняка кто-то увидит что происходит и все закончится. Но Криденс Бэрбоун никогда не сделает этого. Потому что ему страшно. Потому что он слабак и сейчас стоит не на футбольном поле, а на полу в крохотной комнате приюта при церкви, куда Бог уже не заглядывал многие годы. Потому что пружина, что сжималась в нем все туже и туже, распрямляется, и он совершенно не знает, что с этим делать, ломаясь, возвращаясь на исходную.  — Пожалуйста, отпусти меня. Я ведь ничего не сделал, — руки сами собой тянутся к ремню, онемевшими пальцами пытаясь расстегнуть пряжку.  — Ты прекрасно знаешь о своих грехах, грязный мальчишка. Ты насквозь испорченный, порочный, ущербный. Кри опускает взгляд и расстегивает ремень. Вытягивает из шлевок, давится всхлипом, протягивая на вытянутых руках.  — Что за нахер? — голос Майерса доносится откуда-то издалека, и Криденсу кажется, что он с ним, там, в этой маленькой комнате. Он готовится к удару, готовится к унижению и ненависти к себе после, когда ядовитые слова забираются далеко под кожу. Но вот чего он не ожидает, так это вибрации телефона в кармане. Телефона? Кри будто выныривает на поверхность, возвращаясь в реальность, ощущая под ногами траву футбольного поля, нагретую кожу ремня в руках, смотря прямо на ошарашенного Майерса, который от удивления даже забыл зачем он сюда пришел. У него есть несколько секунд и один шанс отсюда выбраться. Криденс срывается с места, хотя в его сознании это все происходит безумно медленно, и выбегает с поля, на бегу доставая телефон, отвечая на звонок. Он почти что смеется от облегчения, слыша голос Грейвза. Что-то о лицензии, что-то об Альбусе и его клубе…  — Ты мне нужен, — он улыбается, но голос срывается на судорожный всхлип, — пожалуйста, Персиваль, ты мне нужен.  — Господи, где ты, Кри? У школы? Пять минут, подожди, я скоро буду! Короткие гудки и дрожь в руке. Это единственное, на чем удается сосредоточиться. Криденс оседает на землю прямо возле выхода на футбольное поле, недалеко от проезжей части. Адреналин, до сих пор державший тело в напряжении, отступает, и остается только боль. Проходит пять минут. Или полчаса, час. Он уже перестает считать минуты и только закрывает руками окровавленное лицо, которое начинает нещадно припекать на солнце. Дышать больно, но не слишком, а значит, ребра не сломаны, верно? Он аккуратно трогает ушибленное место и охает, когда в этом месте будто взрывается крохотная сверхновая. Хочется отползти в тень и просто уснуть, но резкий скрип тормозов совсем рядом заставляет разлепить отяжелевшие веки.  — Кри! Твою же, кто это сделал?! Сильные руки аккуратно ложатся на спину, почти невесомо, так, чтобы не повредить еще сильнее, и спустя какое-то мгновение Криденс понимает, что его подняли на руки.  — Тебе… Тяжело, поставь меня.  — Ага. Конечно, парень, — Грейвз открывает дверцу и усаживает его на пассажирское, пристегивая, — все. Теперь три минуты и мы будем дома. Кондиционер в машине охлаждает. Криденс откидывает голову на сиденье и пытается вытащить телефон из кармана. С трудом, но получается.  — Алло. Мо? Да, привет. Скажи, чтобы не волновались, я пошел к другу заниматься. Да, все в порядке, — он ловит на себе обеспокоенный взгляд Грейвза, — да, просто разморило. Все, пока, целую. Он бросает телефон себе на колени, не в силах убрать обратно. Боже, как все болит… Кажется, что тело вдруг придавило к сидению, а все кости словно кто-то вытащил. Мо, его милая сестренка. Криденс находит в себе силы улыбнуться, думая о том, как должно быть его слова совсем ее не убедили, но тем не менее она не стала спорить.  — Ты же не против, что я останусь у тебя на сегодня? — выходит как-то совсем жалко и хрипло.  — Даже не спрашивай, — мужчина сильнее сжимает руль рукой, и Кри знает, что он так делает тогда, когда его что-то злит. До дома они доезжают в обоюдном молчании. Дверца распахивается, и снова его поднимают на руки. Кри поворачивает голову — а вдруг кто-то увидит? — Плевать. Сейчас мне совершенно похер на все, кроме тебя.  — Спасибо. Этаж за этажом без единой остановки. Потом наверняка стоит сказать Альбусу, чтобы не слишком гонял на тренировках.  — Подожди, я открою дверь. Обопрись на плечо, да, так, — Грейвз быстро проворачивает ключ в замке и с силой дергает на себя, чтобы поддалась с первого раза, — давай, я проведу. А дальше под ногами паркет, на плечах — мягкое полотенце, пока Персиваль отправляет его прямиком в душ, вытаскивая подрагивающее тело из испачканной одежды.  — Я застираю, оставь, — мужчина выхватывает из ледяных пальцев футболку, залитую кровью, открывая взгляду вздымающиеся ребра, — твою же мать… Криденс на это зажмуривается и спешит залезть в ванную, подтягивая к груди колени, вздрагивая каждый раз, когда вода проходится по спине. Как новый удар. Как новое наказание от давно оставившей его в покое женщины. Но он привыкает. К воде, к тому, что он голый в ванной другого мужчины. Нет, не так. В ванной Грейвза.  — Что они с тобой сделали. Мой мальчик, ты, — Грейвз аккуратно смывает кровь с лица, касается осторожно, еле ощутимо, но Кри прижимается щекой к его ладони, прося еще, — знаешь, забудь мои слова. Я убью этих ублюдков.  — Н-не надо. Правда, не надо. Ты же только вернул лицензию, — улыбка наверняка выглядит вымученной, из носа снова идет кровь, но парень пытается хотя бы взглядом показать свою радость.  — Честно, мне плевать на нее сейчас. Мне бы тебя сначала на ноги поставить. Грейвз вытаскивает его из ванной, кутает в полотенце и осторожно вытирает, обходя расцветающие на коже синяки и гематомы. Уходит, а затем возвращается спустя пару минут с чистой одеждой и аптечкой.  — Дай взглянуть на бок, — быстро осмотрев, боксер вытаскивает гель и выдавливает прозрачную субстанцию на пальцы, — я аккуратно. Но аккуратно не значит не больно. Кри шипит и пытается вырваться, но рука на бедре держит крепко, пока прохладный гель успокаивает горящую кожу.  — Хоть перелома нет и то хорошо, — Грейвз поднимает взгляд, рассматривая лицо, — нос немного опух, но пройдет. У меня бывало и похуже. Они оба смеются на эту совершенно не смешную шутку, пока Персиваль перекисью промывает ссадину на лбу и на переносице. Криденс держится за его плечи, то ли боясь потерять равновесие, то ли просто для того, чтобы чувствовать теплую кожу под пальцами.  — Спасибо, — темно-карие глаза удивленно смотрят на него, — правда, спасибо, что приехал за мной. Мне… Мне было страшно.  — Я знаю. Они не заходят дальше. Кри несмело улыбается и позволяет себе короткий взгляд в сторону двери. Мужчина кивает и закрывает аптечку.  — Заварю кофе. Квартиру ты уже знаешь, так что… В общем, да. Дверь закрывается, и парень прислушивается к звуку шагов. Улыбаться неприятно, но не больно, и это стоит тех усилий, что Персиваль приложил, затаскивая его к себе, отмывая и потом еще обрабатывая перекисью. Ему больно дышать, больно смотреть на собственное тело в зеркале, и осознавать, что его видели именно таким причиняет боль не хуже, чем удар ботинком под ребра. Но ведь ты именно такой. Слабый и забитый соседский мальчишка, влюбившийся в своего соседа, — взгляд упирается в зеркало, и отвести его очень сложно. Правая сторона вся бордово-синяя, отекшая, уродливая.  — Хватит. Хватит. Хватит. Только закрывая дверь в ванную с другой стороны, ему кажется, что он чувствует себя лучше. В ЛА становится жарко. И даже распахнутые настежь окна не могут подарить прохладу ночью. Криденс стоит босыми ногами на нагретом за день полу, рассматривая открывающийся из окон вид на город. Кофе в кружке уже как месяц назад можно было пить только со льдом, и приятная горечь разливается по языку, когда он делает глоток.  — Наслаждаешься видом? — Грейвз устало потирает шею и становится рядом, так, что их плечи соприкасаются.  — Теперь у тебя хотя бы есть мебель, — Криденс оборачивается и кидает взгляд на почти полностью разобранные коробки, на недавно купленную подержанную мебель, на несколько фоторамок, которые боксер все же разрешил поставить на полку, — но вид у тебя действительно хороший. Он смотрит на Грейвза. На чуть отросшие за это время волосы, темно-каштановые, на висках отливающие ранней сединой. А если перенести вес на левую ногу, то тепло, исходящее от тела мужчины окажется еще сильнее. Криденс не удерживается и касается губами щеки, чувствуя покалывающую щетину. Ему вдруг так хорошо и спокойно. И, может, это дело привычки, но после, наверное, не одной сотни поцелуев, сердце уже не стучит в горле как бешеное.  — Ты сейчас говорил про мою квартиру? — Персиваль поворачивается к нему и ловит его губы своими, мягко проводя ладонями вдоль тела, — Черт, Криденс Хенсли. У тебя внутри магнит что ли? Кри обрывает поцелуй и резко отстраняется, не сдерживая улыбки. Лицо еще болит после сегодняшнего, но видя то, как смеется Грейвз, он не может удержаться сам.  — Фу-у. Боже, где ты нахватался этих фразочек?  — За всю свою долгую жизнь? О, поверь, — мужчина снова притягивает его к себе и целует скулы, кончик носа, веки, — это еще малая доза всего моего арсенала. Так, дай сюда кружку. Я пока не готов прощаться с ней, да и вытаскивать из тебя осколки тоже не хочу.  — Даже страшно представить, — Кри позволяет забрать керамику, сопровождая каждое действие внимательным взглядом, — И для чего тебе этот «арсенал»?  — Чтобы легче было удержать тебя, — карие глаза притягивают, а губы складываются в усмешку, которая так нравится Кри. Я уже твой. Криденс проводит рукой по мягким волосам и прижимается ближе, не смотря на то, что ему жарко, и что чистая футболка уже стала влажной от пота, что бок все еще тянет болью. Я люблю тебя. Он накрывает его губы своими, обхватывая руками шею. Что он делает? Наверное, это и есть его пресловутый прыжок? Криденс усмехается тому, с какой легкостью ему удается преодолеть этот барьер.  — Что ты делаешь? Кри… — Грейвз удивленно смотрит на него, но это не повод отстраниться. Криденс снова целует его, а потом еще раз и еще, опуская одну ладонь на горячий затылок, другой нашаривая край футболки, дотрагиваясь прохладными пальцами до кожи. Кажется, они никогда еще не заходили так далеко. Криденс улыбается, гладя ладонью живот, улыбаясь, когда Персиваль издает сдавленный стон и проталкивает свой язык ему в рот, вцепляясь пальцами в волосы на затылке. И это чувство абсолютной потери контроля над ситуацией не пугает. Это оставляет лишь пустоту, и нет страха, нет боли, нет совершенно ничего. Я люблю тебя, — проносится в голове с неким отчаянием, пока Криденс целует грубее, почти кусает нижнюю губу боксера, так, что тот вздрагивает от неожиданности. И это именно тогда, когда все заканчивается.  — Остановись, — Грейвз почти что отталкивает его от себя, пытаясь отдышаться, — остановись, Кри.  — Почему? — он делает шаг вперед, но останавливается под тяжелым взглядом, — Что не так?  — Все. Все не так. Ты еще не готов, Кри. Слишком быстро, слишком… Все слишком, и это не то время, в которое стоит отдаваться подобному.  — Я готов, я…  — Нет, — он останавливает его одним лишь касанием, почти неосязаемым, но приводящим в чувство прикосновением к плечу, — я знаю, что ты пытаешься сделать, Кри. Заместить одну боль другой кажется очень простым решением сейчас, но это не так. И я не хочу быть тем, кто сделает тебе больно. Почему-то становится холодно. Забавно, еще несколько минут назад казалось, что из города вдруг выкачали весь ветер. Кри всхлипывает и обнимает себя руками, и утыкается в чужое плечо, когда мужчина оказывается рядом, поддерживая, укрывая от всего остального мира.  — Откуда ты знаешь? — парень шмыгает носом и замечает, едва улыбаясь, что на белой ткани футболки остались мокрые пятна от слез, — Про боль и все такое?  — Я делал так же, — Грейвз мягко укачивает его на руках, почти как ребенка, — и рядом со мной не оказалось того, кто бы мог дать такой совет. Они замолкают на какое-то время. На пять минут, а может, на целый час. Криденс почти засыпает в этом теплом объятии, убаюканный шумом, доносящимся с улицы через открытое окно. Вот где-то взвыла полицейская сирена, раздался скрип тормозов. Вот, кто-то опять что-то празднует, и теперь на весь район разносятся пьяные крики и звуки битого стекла, где фоном новая песня Кендрика Ламара, кричащего о том, что стоило бы быть скромнее. И где бы не самое место этой песне, как в городе ангелов?  — И еще, Кри, — пальцы легко подцепляют подбородок, заставляя взглянуть в глаза, — посмотри на меня. Глаза слипаются. Он очень устал, но тем не менее смотрит. И ему очень хочется не выдумывать многого, но сказанные злые слова гораздо легче загнать под кожу, чем слова любви.  — Я видел тебя. И если ты когда-нибудь захочешь мне провернуть фокус с тем, что ты недостаточно привлекателен, а я вижу, что ты прямо сейчас именно об этом и думаешь, то я… Не знаю, что я сделаю, но это будет плохо. Не разрешу тебе ездить с нами на бои.  — Ты не посмеешь, — Кри улыбается, чуть наклоняя голову вправо, отзеркаливая движение Грейвза.  — Посмею. Когда-нибудь ты мне расскажешь свою историю, если захочешь. А пока просто живи. Живи, Криденс Хенсли и просто радуйся тому, что приходит в твою жизнь, а также тому, что уходит. В этом херовом мире следующий день вполне может оказаться нашим последним днем, так давай откинем все то, что нас гложет и перестанем бояться собственной тени. И пусть звучит это как монолог в жизнеутверждающем фильме о какой-нибудь неизлечимой болезни или же о двух подростках, но… Криденсу больше не во что верить. И он цепляется за эти слова, этот голос, этого человека, сотканного из противоречий и острых углов, целует его, мягче, совсем как в первый самый раз, и надеется, что их последний день не наступит завтра.