Попробуй

— Отъебись! — в очередной раз прошипел Юрий, нервно тыча пальцем в несчастный дисплей. Видео остановилось не сразу, и Виктор ехидно усмехнулся попытке подростка прикрыть рукой экран. — Ругаться плохо, Юра, — с наигранным упреком покачал головой Никифоров. — А вот в твоём увлечении японской культурой ничего ужасного не вижу… И чего стесняться? — Я и не стесняюсь, — пробурчал в ответ подросток. — Смотреть мешаешь. — Ох… Ну извини, — Виктор вытянул шею и прыснул, заглядывая в экран планшета. — Конечно, любование этими узкоглазыми девицами в коротких юбочках — занятие крайне важное. Юра вспыхнул до кончиков ушей, быстро ставя экран на блокировку. С гневным видом открыл рот, но Виктор вдруг оказался совсем близко, задорно блеснул глазами, понижая голос до заговорщического шепота. — Ты с Кацуки уже пообщался? Неуверенный в себе малый, но довольно талантливый. А ещё смущается очень мило. Видел? — Нахер этот японец сдался. Да и нахер мне видеть, как он смущается? Ты свои голубые замашки придержи, — вскинулся Плисецкий. — И не путай нормальных пацанов с петухами. Никифоров тут же изменился в лице и растерянно потёр висок, тем не менее не теряя оптимистичного настроя. — Пацаны-пацанами, Юрочка, но что-то мне подсказывает, что Юри тебе понравится, — шутливо подмигнул Виктор. — Попробуй. — Попробуй, — передразнил его Юра и, кривляясь, подмигнул в ответ. Тем же вечером Плисецкий столкнулся с Юри на горячих источниках. Японец вежливо его поприветствовал, слегка улыбнувшись, но вести беседы явно не собирался. Выглядел он напряжённым и стушевавшимся. Юра небрежно кинул ответное приветствие, с неудовольствием припоминая разговор с Виктором. Возможно, его и прозвали «русской феей» из-за не по-мужски нежных образов и чарующей грации, но не пидор же он, в конце концов. Азиаты мужского пола реакции у него не вызывали, пусть даже этот самый Юри с раскрасневшимися от жары щеками и торчащими в разные стороны влажными волосами выглядел довольно-таки забавно и даже… Мило? «Нет», — нервно одернул себя Плисецкий, с силой отрывая взгляд от нежащегося неподалёку Юри. Благо, японец снял очки и не мог заметить столь пристального к себе внимания. Кожа у него была светлая, наверняка очень гладкая, и Юра рассматривал её, как загипнотизированный, оправдывая свой интерес тем, что Кацуки все-таки представитель иной расы. Хотя, сказать по правде, её представителей, а точнее представительниц Юра внимательнейшим образом уже изучил в интернете и каких-либо диковинных особенностей, как ни странно, не нашёл. Кацуки же по миловидности не уступал женским особям, что Плисецкого неслабо удивило. В голове невольно возникла параллель, которая на первый и даже второй взгляд показалась совершенно дикой: смущённо улыбающийся, опускающий взгляд Кацуки, переминающийся с ноги на ногу… В школьной форме. Простой белой блузке. Чулках и юбке. И босоножках. Юра жестоко закашлялся, создавая вокруг себя целый фонтан мелких брызг. Подслеповато прищурившись, Кацуки повернулся в его сторону. — Юрио… Ты в порядке? — Юра я! Ю-ра! — спеша к выходу, раздраженно выплюнул Плисецкий в ответ. — Это из-за тебя все, петушила чертов! — Юрий просто выходил из себя, когда как Никифоров в привычной своей манере снисходительно улыбался. — Он из головы у меня не выходит… Хотя я не педик! Не би даже! — Ты хоть попытался с ним пообщаться нормально, не-педик? — усмехнулся Виктор. — Я не… Он не… Он раздражает! — А честно? — Не получается, — смирился Юра, зло и смущённо пылая щеками. — Возможно, если бы ты не давал ему прозвищ и понижал голос при общении хотя бы на половину — у вас бы вышел нормальный разговор, — с упреком и знанием дела проговорил Никифоров. «И если бы он так мило не смущался при мне, заливаясь румянцем, как девчонка», — мысленно добавил Юра, не желая подтверждать недавние слова Виктора. — Я попробую. Если бы Юра знал, что при следующей встрече разговаривать ему не придётся, то вряд ли промаялся бы всю ночь на кровати, прокручивая в голове возможные варианты диалога. «Свинина… Не то. Кацудон! Тоже нет… Свиная котлета. Нет! Стоп… У него же имя есть… Кацуки! А может назвать его… Юри?» — на последнем варианте Плисецкий перевернулся на бок и покраснел, вспоминая, как мило и забавно произносит сам японец его имя. «Пиздец», — одернул себя Юра, но было уже слишком поздно. На следующий вечер в дверь тихо постучали, и удрученный Юрий поплёлся открывать её. — Спасибо, я не голоден, — Плисецкий слегка поклонился заботливой госпоже Кацуки в ответ на приглашение к ужину и мертвым грузом завалился обратно на диван. Поговорить с Юри за весь день так и не вышло, так как они вместе с Виктором допоздна отрабатывали крайне сложный элемент. Плисецкий никогда не сталкивался с ревностью, но сейчас она неприятно колола где-то под рёбрами, ныла и не давала покоя, закрадываясь в подсознание яркими сценами. «Это же Виктор. Он столько выслушивал меня и давал советы. Он бы не стал так поступать», — отрезвлял себя Юра, но чувство не утихало. Плисецкий в очередной раз схватился за смартфон: было начало двенадцатого. «И где же они сейчас, интересно? В гостиной все ещё щебечут? Или улеглись?» — Плисецкий не смог совладать с очередной волной беспокойства, резво вскакивая с дивана. Дверь Юра распахнул решительно и с треском, но в проеме остановился как вкопанный, шокированно и неверяще уставившись в коридор. Юри выглядел взъерошенным и напуганным. Он стоял, сжавшись в напряженный комок, словно ожидая резкого удара. Плисецкий медленно обвёл его взглядом сверху вниз и вновь, но в обратной последовательности. Ошарашенно перевёл взгляд на лицо, замечая, как щеки японца начинают стремительно и очаровательно краснеть. — Юрий-кун, мне так стыдно. Кацуки нервным жестом оттянул на горле белый воротничок. — Мне правда очень неловко. Пальцы японца теребили плотный материал на бёдрах. — Но я пришёл, чтобы признаться тебе... Колени парня, обтянутые эластичной тканью, заметно дрожали. — Ты мне нравишься, Юрий-кун. Юри смотрел себе под ноги, прямо на лаковую поверхность аккуратной обуви с ремешком. — Встречайся со мной. — Пиздец, — только и ответил Плисецкий. Но было слишком поздно. Целовал Юра неумело, но очень чувственно, раскрывая в поцелуях и неловких прикосновениях все невысказанные чувства, которых накопилось немало. Прижатому к стене и абсолютно выбитому из колеи Кацуки только и оставалось покорно принимать их, отвечая с такой же пылкостью. Плисецкий шумно дышал в ключицы, беспорядочно водил руками по обмякшему телу: по плечам, под блузкой и даже… под юбкой, оглаживая ладонями напряжённые бёдра, теряясь от новых, потрясающих ощущений… Но японец вдруг дернулся, пытаясь отстранить от себя Юрия. — Юра-а… Остановись, — Кацуки перехватил руки подростка, расстегивающие его блузку. — Это значит — «да»? От произнесённого таким тоном и голосом собственного имени Плисецкого совсем повело, но он все же смог взять себя в руки. — Да, Юри. Да… Я возьму на себя всю ответственность. «Ну прямо как в ебаной манге», — успел подумать Юра, прежде чем окунуться с головой в новый, неизведанный омут. Виктор выглядел слишком сосредоточенным, что было совсем для него не свойственно. Как будто у него что-то болело. Или нечто очень сильно его тревожило. Или же… Никифоров прислонил руку к глазам, открыл рот и совершенно беззастенчиво, по-скотски заржал. Длилось это минуту или даже дольше, Юра не засекал, но щедро позволил Виктору насмеяться всласть. Все-таки настроение у Плисецкого за долгое время было действительно хорошим, и испортить его не мог даже очередной разговор «по душам» с Виктором. — Ей-богу, не хотел говорить, но… Ты думаешь, Юри действительно сам вырядился… И пришёл к тебе ночью… С признанием? — Никифоров все ещё посмеивался, смахивая слезинки из уголков глаз. — Не заставили же его… — ответил Плисецкий, но тут же насторожился, с подозрением глядя на вновь прыснувшего Виктора. — Слышь, а ты чего «ха-ха» ловишь? — Лучше уж «ха-ха» ловить, чем плохую карту из колоды, как наш Кацудончик вчера, — с деланным расстройством вздохнул Никифоров. — Игры на спор — дело опасное, рискованное… Юра подскочил на месте так неожиданно, что Виктор даже вздрогнул, а в следующее мгновение лихорадочно пытался найти взглядом путь к отступлению. — Ну ты и падла, Никифоров, — Плисецкий уже закатывал рукава олимпийки, но на пороге комнаты возник Юри, предотвращая кровавый исход русской разборки между фигуристами. — Что делаете? — Кацуки был смущенным, радостным, таким искристым, что у Плисецкого защемило где-то в грудине. Он вдруг понял, что даже несмотря на то, что ночью не случилось ничего по-настоящему значимого, это не было столь важно. Ведь при взгляде на Юри сильнее всего реагировало сердце. — Значит, ты вчера нехило проигрался? — Юра сделал кивок в сторону Никифорова, и улыбка на лице Кацуки тут же померкла. — А все ли было правдой, Юри? Юри вылетел из комнаты пулей, Плисецкий — за ним. Зажатый в угол Никифоров облегченно выдохнул, с довольной улыбкой глядя последнему в спину. — Ты чего? Ревешь, как девчонка, — Юра снимает с Кацуки очки, вытирает пальцами влажные дорожки. — Я ведь… Правду говорил… — Юри пытается сдержаться, но все равно всхлипывает, ещё громче, чем до этого. — Зачем так? — Знаю, — Плисецкий целует в щеку, в нос, легко улыбается. — Не плачь, бака. Кацуки в возмущении распахивает глаза, тщетно пытается отобрать очки. — Скажи ещё раз… — просит Юра. — Как вчера. — Что? — «Юрий-кун». — Юра… Дурак, — Кацуки лишь сконфуженно прячет лицо за плечом подростка в ответ.