Рождественский подарок

Рождество… Отчего-то людям так важен этот праздник, они так верят в чудо, так ждут его, и их глаза… Души светятся неприкрытой радостью. Даже этот мальчишка, Алоис, с самого утра путающийся под ногами и с удвоенной энергией что-то щебечущий без остановки, был по-настоящему окрылён, и даже что-то светлое мелькало в глубине обычно порочных голубых глаз. Это было занятно. Но каждый раз отвлекаться на бессмысленные вопросы и неловкие приставания своего господина у Клода не было времени. Всё должно было стать идеальным к приходу праздника, идеальным, словно паутина, украшенная невесомыми резными снежинками. Столько лет среди людей, столько раз он имел возможность наблюдать эти надежды, эту якобы волшебную ночь, но всё это было как-то мимо, пусто, всего лишь людская глупость, ведь ещё ни разу за такой длительный период своего существования он не наблюдал ни единого чуда. Наконец, в самом центре гостиной была установлена огромная разлапистая ель, и запах хвои наполнил собой особняк. — Мы совсем как семья, правда, Клод? — худое гибкое тело прижимается к нему, подавая очередную игрушку, а глаза манят особым светом. И в этот момент демон практически не жалеет о выборе своей жертвы. Он готов был терпеть такие праздники почаще, только бы они наполняли его будущую «еду» особым вкусом. — Я всего лишь Ваш дворецкий, Ваше высочество, — отозвался Клод холодным и спокойным тоном, при этом привычным жестом поправил дужки очков, а насыщенный взгляд охрового цвета глаз с долей равнодушия скользнул по лицу мальчишки. Гораздо большее внимание он уделил сейчас очередному украшению, которое закрепил на колючей ветке ели. Такая глупость. Демон, привыкший плести сети, демон, способный одним движением руки сломать этот толстый ствол… С филигранной точностью и аккуратностью украшает жилище человека, ждущего рождение младенца Иисуса, по сути — Бога… Двойная ирония бытия. Одно радовало. Этот несносный Себастьян, скорее всего, сейчас занят той же абсурдной работой по поместью пса королевы, что и он. Сегодня Мэйлин снова разбила посуду. А Финниан и Бардрой пытались приготовить рождественский ужин. И, как следствие, сейчас Себастьян спокойно стирал с посуды копоть и остатки странных блюд, которые непередаваемо воняли горелым. Не хватало только серы, как обычно бывает в Аду. Дворецкий семьи Фантомхайв едва заметно улыбался. Очередное Рождество, глупое человеческое... Счастье? Именно так. Люди считали его волшебным, оно наполняло сердца этих смертных необычайным светом и вкусом. А раньше он считал, что кровь и боль — это отличный соус для различных блюд. Сейчас же дворецкий ловил аромат нежных душ, что сияли, как эти странные снежинки-игрушки, которые он уже принёс в коробках для огромной пятиметровой ёлки, что стояла и ждала своей участи. — Нет, Мэйлин, посуду отнеси в главный зал... И постарайся не разбить, — не оборачиваясь, демон Сиэля продолжил своё простое дело — мытьё посуды, оставшейся после небольшого взрыва. Начистив всё до блеска, Себастьян занялся приготовлением рождественского ужина: индейка, салаты, сладости... В поместье витали запахи чего-то пряного, немного поджаренного и сказочно терпкого. Внезапно взгляд Михаэлиса метнулся к настенным часам. Осталось мало времени. Заправив прядку волос за ухо, он улыбнулся, чувствуя на расстоянии, что... Клод занят тем же. Это было иронией. Они оба ещё были живы. В одном городе. Часы пробили пять. И он вполне закончил свои кухонные дела со спокойным взглядом, коим окатил сидящих виновников недавнего ужаса. — Просто я дьявольски хороший дворецкий... — коронная улыбка, и Себастьян направился в главный зал. Он методично доставал серебристые игрушки, сверкающие холодом снега, и развешивал их на ёлке. Тоненькая паутина гирлянд, снежинки, большие шары с изображением каких-то орнаментов и новогодних картинок. Странный праздник... Но Вам, мой хозяин, он до сих пор нравится. Шаги Сиэля он всегда различал среди сотни других. И достаточно остро ощущал его взгляд: единственный, такой не по-детски взрослый и тяжёлый. Себастьян улыбался, стоя спиной к наследнику рода Фантомхайв, и как раз подцепил последний серебристый шар на мохнатую лапку ёлки, когда тот приблизился к нему. Склонив голову вбок, демон сощурился. Не хватало настоящего снега на ней, поэтому он приоткрыл одну из многочисленных коробок и одним движением руки поднял небольшое облачко тумана, которое осело белыми комьями пуха как раз на пушистой зелёной «красавице», как говорят люди. Будто действительно снег. — Что это, Себастьян? — Это снег, Милорд. Не настоящий, разумеется. Его Лау Тао предложил мне. Только Плуто не пускайте в дом. Он опять всё разнесёт, а если ещё и снега этого хватанёт, то промается Рождество с животом. Все жители поместья собрались у ёлки и с возгласами радости стали разглядывать её. Их уже окутывала человеческая магия Рождества. Себастьян же... Усмехнулся, глядя через стены вдаль, прямо на Клода. Микаэлис невесомым жестом прошёлся рукой поверх его плеча и шепнул на ухо: «И никакого Золота...». «Плебейский вкус, Себастьян. Вы позорите звание дворецкого». Клод рефлекторно передёрнул плечами, слишком остро и ярко ощущая невидимое касание демона даже на расстоянии и читая его мысли, словно те были раскрытой книгой. Одна из игрушек выпала из его рук, и лишь нечеловеческая реакция и ловкость паука не дали ей разбиться. Он застыл у самого пола, стискивая её тонкими пальцами. «Займитесь лучше Вашим ребёнком, вдруг раньше времени найдёт свои рождественские подарки». Себастьян между тем всё видел и даже помог этой игрушке выпасть из рук Клода. А уловив мысли демона, он рассмеялся, и редко кто мог слышать такой его смех. Смех инкуба, ласкающий тело, будто нечто мягкое проходится по коже, притягивая к себе и посылая импульсы внутрь, вынуждая дрожь пробежаться по всем косточкам человеческого естества. Изысканный паучий яд эфемерно сочился из Фаустуса. Ненависть, такая особая ненависть, возведённая в ранг абсолюта. Чем этот инкуб был лучше? Он даже младше него, а ему достался лучший кусок. Невероятно. Себастьян улыбался уголками губ, развешивая серебристые снежинки. Подцепив ещё одну, ибо, по мнению демона, их было мало на этой пушистой громадной ёлке, он продолжал ласкать своим голосом Клода. «Не всё то золото, что горит... Не так ли?». Глаза Дворецкого лишь на миг вспыхнули, белые перчатки коснулись иголок и замерли. Он смотрел вместе с Клодом на Алоиса. И понимал, что... Это не то, что принесёт такие большие плоды. «Боюсь, что именно Ваш ребёнок, Клод, сочится нетерпением. Одёргивайте его за штаны, иначе он первым... Доберётся до человеческих коробок счастья... Мой Сиэль давно умеет держать себя в руках». «Я бы убил Вас, Себастьян. Нет, скорее, я убью Вас». Иллюзия дыхания Себастьяна рядом с Клодом лишь на миг рассеялась подобно туману, чтобы тут же трансформироваться с другой стороны. Снежинки в руках Дворецкого семьи Фантомхайв с лёгкостью и изяществом оказывались на самых различных местах, преображая весь зал, в то время как разум Демона преследовал Клода и изменял одну позолоту на холод серебра. Одна из игрушек вместо тёплого цвета огня стала отливать мёртвенным светом луны, превращаясь в Лунный обелиск таинственной ночи. «Я хоть и младше тебя... Но куда расторопнее... Клод!». Имя произнёс с призывом, ибо именно в этот момент Алоис выпустил из рук очередной сияющий шар. Себастьян рассмеялся. — Ваше Высочество, — укоризненный взгляд, и вновь в самый последний момент ловкие руки подхватили шар. — Он будет последним, — Клод отодвинул Алоиса подальше от подарков, к которым тот уже тянул загребущие ручки. — Ещё час, и в кровать, — строгий взгляд поверх очков. — Иначе Санта Клаус не посетит Ваше поместье и не принесёт Вам особые подарки, — охровый взгляд прошёлся по чулкам, висящим над камином и украшенными золотой вышивкой. «Ох... Жестокий Санта, Клод... Неужели Вы забыли, что изредка еду надо кормить счастьем? Особые подарки... Как это интересно». «Не вижу в этом никакого интереса. Обычные вещи, запакованные в красивую бумагу. И что с того? Как это может радовать? Мне никогда не понять. И, Себастьян, не суйте Ваш любопытный нос туда, куда Вас не просят, иначе лишитесь его и не только его». Взгляд Клода прошёлся по гостиной, останавливаясь на Ханне, кажется, она тоже ощущала чужое присутствие. Себастьян отошёл от своей украшенной ёлки и склонил голову вбок, рассматривая её очень внимательно. Во дворе поскуливал Плуто. Огромный пёс, которого дворецкий не особо любил. Вот кошки... Свободные существа, и подушечки лапок их такие мягонькие-мягонькие. Демон устало вздохнул в притворстве и отошёл к праздничному столу. Медленно поправлял сервировку, подкидывал дорогую имитацию снега на середину и слушал краем уха, что говорила Мейлин. Опять они затевали что-то. И так каждое Рождество. Над камином уже висели огромные чулки, и то и дело слышался голос с таким... Непонятно почему полюбившимся людям «хо-хо...». «Что Вы, Клод... Моё любопытство никак не направлено на Вас и вашего... Ребёнка. Всего лишь Вы сами своей ненавистью к Рождеству привлекаете внимание. Такой взрослый, опытный демон... А сдержать свои чувства не можете». Не тело было сейчас рядом с Клодом, а сущность Себастьяна. Настоящая, тёмная, клубящаяся вокруг него и касающаяся то плеча, то спины. Она обволакивала его голосом, и неожиданно яркие красные глаза уставились на Ханну, заставляя её отшатнуться и уйти прочь. И вновь один из столовых приборов покрылся серебристой пыльцой, которая тут же исчезла, стоило Клоду это заметить. «Знаете, глупый ворон... Мои чувства или их полное отсутствие уж точно никоим образом не касаются Вас, а Ваше любопытство упакуйте в золотую обёрточную бумагу и подарите Дьяволу на Рождество, но, поверьте, он крайне не обрадуется тому, насколько его слуга очеловечился». Демон парировал в некотором тайном раздражении, с прищуром теперь разглядывая столовое золото, и для достоверности того, что зрение его не обманывает, перебрал каждый ножик и вилку, натирая их до блеска. Это эфемерное присутствие соперника мешало полной концентрации на своих обязанностях. На вопросы своего хозяина он отвечал с заметными задержками, а то и вовсе молчал. — Клод, когда будет ужин? Клод, я хочу сейчас, а ещё пусть Ханна с близнецами водит хоровод вокруг ёлки, — Алоис радостно захлопал в ладоши, кружась вокруг своего дворецкого, который мысленно явно пребывал не здесь. — Да, Ваша Светлость. — Да, это значит прямо сейчас, или ты меня не слушаешь, Клод?! — Трэнси негодующе топнул ногой и тут же в порыве всплеска эмоций смахнул со стола приборы, уязвлённый тем, что его дворецкий, его собственность, его… Любимый сейчас не с ним, совершенно не слушает его, оставаясь абсолютно равнодушным. Себастьян закончил проверять каждую салфетку и столовый прибор гораздо раньше Клода, что его по-демонически радовало, если быть честным, поэтому он шепнул Фаустусу на ухо бархатным, немного ласкающим голосом, вместе с тем прихватывая пальцами в белых перчатках его за локоть и не давая ровно положить десертную ложку. «Вряд ли наш Дьявол даже дойдёт до раскрытия такого моего подарка, ибо он очень занятой. А Вы, Клод, становитесь мелочным... Видимо, возраст сказывается. И не такой уж Вы хороший дворецкий, раз не успели спасти все приборы и тарелки со стола». Улыбка тронула губы Себастьяна, ибо он видел, с каким раздражением Клод натирал эти приборы, явно ища признаки серебристой пыльцы. Но куда больше его позабавил сам Алоис, который источал столь вкусную ревность. «Это как терпкая горчица... Тебе она нравится, Клод?». «Я равнодушен к такого рода приправе». Сам демон уже повернул голову к вошедшему Сиэлю, склоняясь в лёгком поклоне. — Себастьян, когда всё будет готово? — Через два часа, мой Господин. — Тогда... Позовёшь меня? — Да, Милорд. Они нашли взаимопонимание. Но Себастьян сейчас находился частично не здесь. Он незримо был возле Алоиса и потягивал его нити ревности, питаясь этим обворожительным чувством и насмехаясь над дворецким этого мальчишки. «Теперь Санта не принесёт ему подарки, да, Клод?». Смех раздавался только для них двоих. А время шло. В обоих особняках приближался именно тот волшебный человеческий момент, когда... Они радовались. Сиэль вместе с людьми... Зал полон человеческого тепла. Глаза Себастьяна с непонятным чувством скользят по смертным. Он улыбается, двигаясь и не давая ни одной ошибке разорвать серебристые ленты и пыль в его имении. На его Территории. Но разум то и дело оказывался в чужом здании. В чужой твердыни, касаясь Клода и изучая его с этим ребёнком. В очередной раз демон изменил одну из игрушек, а потом паутину золота на ёлке. Вернул обратно золото, позволяя себе вмешиваться в дела Клода: подкидывал ему проблемы, подталкивал к чему-то другому. И в этот раз... Себастьян сжал в руке искусственную пыльцу, разжал пальцы и дунул прямо в лицо Клода, отчего тот покрылся своеобразным сверкающим светом. Не золото, далеко не золото. Мелкие проказы врага безумно раздражали всегда собранного и спокойного Клода, и брошенная ему в лицо серебряная демоническая пыль стала последней каплей. Вскинув очки к потолку, он крайне быстро начал перемещаться по всему периметру гостиной, плетя невидимую паутину, призванную на сутки оградить поместье от мысленного присутствия Себастьяна. Не успели его очки приземлиться на ковёр, как паук закончил свою сеть, подхватывая их и водружая вновь на переносицу. Себастьян лишь смеялся, но смех его исчезал с каждой новой линией этой звезды-защиты. Он оказывался рядом с Клодом, касаясь его, и лишь в последние секунды, когда творение взрослого демона почти было закончено, обнял его крепко. Так, будто он был здесь. Сейчас, в эту минуту. Иллюзия тепла и усмешка у самого уха Дворецкого, что предпочитал золото. «В полночь... Совершаются чудеса... Клод». И исчез, растворяясь из поместья Алоиса едва заметным туманом. А Фаустус поймал удивлённый взгляд своего хозяина. — Всего лишь звезда, — подняв взгляд к потолку, Клод невольно заставил сделать наследника Трэнси то же самое. Под люстрой была закреплена огромная сияющая звезда, похожая на Вифлеемскую. — Она прекрасна, Клод! Ты настоящий волшебник, — радостный звонкий смех, а после, без вмешательства Себастьяна, вечер принял свой обычный вид. Праздничный ужин, хоровод вокруг ёлки по приказу избалованного ребёнка. Обычность, возведённая в ранг абсолюта, и в безучастных глазах демона лишь отражались искорки радости своего хозяина, не более. Какого же чуда ждут эти люди, какого рождественского подарка? Себастьян был в своём поместье. Он улыбался уголками губ, рассматривая украшенный зал. Сиэль уже был здесь, ровно как и приглашённые гости, а Плуто, как обычно, подвывал за окнами. Дети... Молодые смертные дети, они питали его своими эмоциями, чувствами. И Демон не чурался этой ночью брать больше. Брать куда больше еды для себя. Самым вкусным и красивым было то, как они раскрывали упакованные подарки. Праздничная бумага летела во все стороны, а на лицах его смертных сияла радость. Самая тёплая, сладкая радость. Себастьян любил её слизывать с души, хотя не чурался и яркой боли. Две самые любимые крайности. Бантики, всполохи восторгов и часы, пробившие двенадцать ночи. — Счастливого Рождества! — слишком много криков этих двух слов. Дворецкий напомнил, что пора уже ложиться всем спать. Нити эмоций он уже перетянул себе и впитал с удовольствием. — Себастьян... Убери всё здесь. — Да, Милорд. Он уложил Сиэля, а после, вернувшись в зал, пару секунд постоял в этой странной рождественской тишине. Взмах руки демона, и красочная сказка смылась с потолков и стен. Оставалась лишь ёлка, украшенная сотнями игрушек серебра. Исчезала атмосфера царящего недавнего счастья людей. «Ведь я и демон, и дворецкий...». Себастьян изменил своей привычке и вышел прочь из поместья, растворившись в ночи. Он неслышно, словно из теней, шагнул прямо во владения Алоиса, где уже наступила полнейшая тишина и не сверкало режущее глаза золото. Был лишь потрескивающий камин и огромная ёлка, возле которой и стоял Клод в строгом костюме, с аристократично гордой осанкой, смотрящий в сторону. В его очках, конечно же, играли блики пламени. Себастьян знал это наверняка. — С Рождеством, Клод, — бархатный довольный голос, и золотая игрушка в руках демона стала меняться, опутываясь нитями серебра, а после она превратилась в продолговатую коробку, перевязанную серебряного цвета лентой. — Себастьян… Какое, к чёрту, Рождество для нас? Демонов? — неприятная усмешка застыла на его губах, не предвещая ничего хорошего, но подарок он принял. И спокойно распаковал его, доставая оттуда запонки в виде пауков с чистейшей воды бриллиантом. — Они прекрасны, однако лучшим для меня подарком будет твоя смерть, — медленно запонки соскользнули с его ладоней, падая на пол, а уже в следующую секунду, словно в танце, демон схватил со стола оставшиеся приборы… Ножи. И веером метнул их в незваного гостя. Себастьян постарался не выдать своего неприятного разочарования. Хотя он ожидал именно этого. Уклоняясь от летящих ножей и вилок, Демон дёрнул на себя скатерть и ею стряхнул в сторону очередную порцию острых приборов. — Другого я от тебя не ожидал. Но где же мой подарок, Клод? — усмехнувшись, Себастьян стёр со своей щеки капельку крови, которая выступила на тонком порезе от одного ножа, что всё-таки успел коснуться кожи. — Слишком много золота, — скатерть, словно живой длинный кнут, взмыла вверх, подбрасывая ножи, которые упали как раз на неё, и после последовал стремительный хлопок, посылающий все сувениры прямо в Клода. Дворецкий семьи Фантомхайв оттолкнулся от пола и прыгнул в сторону, уходя за колонну и выдыхая. Его губы тронула улыбка. — Надеюсь, твои дети спят, а то прибегут на Рождественский шум, Клод, — Себастьян зашёл сбоку, перебегая быстро, ибо острые ножи и вилки вновь были явно посланы вдогонку ему. Демон оттолкнулся от колонны и перепрыгнул большой стол, поставленный посередине зала, метнув в Клода припасённые личные серебряные ножи. Собрав быстрым движением десяток позолоченных тарелок, он с иронией перебил цвет золота на серебро и швырнул в такого же демона, что и он. Они танцевали в смертельном танце вокруг огромной пушистой ёлки. Пламя в камине, подобно им, металось от колеблющегося воздуха из-за быстрых движений. Падали тарелки, разбиваясь на сотни осколков, хрусталь бокалов ломался с нежностью чьих-то тонких косточек, а столовые приборы врезались в стены. Конечно, некоторые ножи достигали цели, но были вытащены быстрым движением рук. А в очередном рывке оба демона напоролись на пятиметровую ёлку, которая со скрипом пошатнулась, накренилась, и мерцание гирлянд... Не погасло. Оно стало схоже на сотни пар глаз адских гончих, что смотрели на виновников. Шары лопались, но не все. Золотой дождик искрился под взорами дворецких. Вскоре пушистая зелёная красавица не выдержала и со «стоном» упала на пол, утаскивая за собой и Клода, и Себастьяна в колкость еловых иголок, что сейчас впивались в спину дворецкого Сиэля. Демон потянулся под Клодом и выдохнул. Гирлянды, на удивление, все ещё мигали, но хруст разбитых шаров под ними прекратился. Вокруг царила гармония наступившей тишины, несмотря на совместное тяжёлое дыхание обоих. Себастьян стёр пальцами в перчатках кровь со своей щеки и слизнул её, глядя в упор на Клода. — Кровь — отличный соус, если ты не знал... Клод. — К главному рождественскому блюду? — ярость плескалась в ныне алых глазах Фаустуса, тяжёлое дыхание с хрипом срывалось с его губ. Они феноменально разнесли пол поместья в своей жажде навредить друг другу, излить свой гнев, ярость… И нечто большее? Медленно паук сорвал чудом уцелевшую игрушку с надломленной ветки и сдавил её своими пальцами, а после острым осколком провёл новую царапину по щеке Себастьяна, с удовольствием вдыхая этот будоражащий аромат крови и склоняясь ближе к нему. Плавно провёл длинным языком по его коже, собирая алый бисер. Хвоя и россыпь осколков впивались в тело, но это было так приятно… Особый запах разрушений, особый запах демона, лежащего под ним. Неужели людишки были правы, утверждая, что от ненависти до любви… Нет, всего лишь похоть. Упрямо сверкнули насыщенно-алые глаза, отметая любые сомнения, а руки действовали сами по себе, связывая Себастьяна первой попавшейся мишурой, так привычно, словно плетя очередную паутину. Себастьян лишь криво улыбнулся, а после его глаза вспыхнули ярким кровавым пламенем. Он подался вперёд, ещё успевая поймать пальцами ворот белой рубахи Клода и сжать, резко дёргая на себя, притягивая, ощущая чужой запах, чужое горячее дыхание. И ведь хотел что-то сказать, но острая ухмылка перетекла в жадный поцелуй. Себастьян смял губы Клода, со стоном врываясь языком в его рот. На собственных губах был раскинут бисер крови подобно камням рубина, что упали с порванного ожерелья. Но тело, привыкшее к действию, плавилось. Иголки кололи в открытую кожу шеи, а ветки ёлки упирались в поясницу, заставляя выгнуться вперёд. Накинутая золотая тесьма дождика оказалась прочнее стальной ленты, и демон, слишком быстро лишённый свободы, дёрнулся теперь уже сильнее. Перетянутые и связанные запястья были закинуты за голову и прикреплены к очередной крепкой ветке. Грудь Себастьяна вздымалась в чуть учащённом дыхании. Он облизывал свои губы и смотрел прямо на Клода. Непривычный жар сковывал естественно, но он знал, что это. Похоть. Горячая, яркая похоть, что уже лавой терзала его кровь и покалывала. Пах наливался желанием к... Демону. Сузив глаза, дворецкий хмыкнул. Подтянулся на руках чуть вперёд, тем самым немного облегчая себе неудобную позу, в коей был слишком беззащитен перед «собратом». — И что дальше... Клод? — с придыханием Себастьян снова нарушил тишину, смотря на демона. Ярко-алые глаза встретились с такими же, а кровавая паутина заливала щеку Микаэлиса, красивой вязью алого нектара скатываясь на шею. — Дальше… Ты и сам это знаешь, my enemy, — аккуратно и быстро изрезав острыми осколками его одежды, он позволил им через секунды лохмотьями затеряться в тёмной хвое. Идеальное тело, отливающее в полумраке разгромленной комнаты истинно лунной белизной, и некий налёт юности, пускай и обманчивой, но всё же… Так хотелось испить его эмоции, более свежие, не затёртые ещё временем, испить и, быть может, даже поверить в рождественское чудо. И вновь припасть к его искушающим губам, с жадностью терзая их, врываясь длинным холодным языком в его рот, испивая первые стоны и судорожными, рваными движениями избавляя себя от брюк, а уже спустя мгновение вжимаясь возбуждённым пахом в его, дразня ещё больше плавными, ритмичными движениями, наслаждаясь жертвой, попавшей в свои сети, как может радоваться лишь паук, поймавший славную «еду». А оторвавшись от его губ, внезапно склониться над его правым соском, с интересом экспериментатора касаясь его языком с тем, чтобы после впиться паучьими острыми клыками в нежный кусочек плоти, оставляя незаживающие метки, после переключаясь на второй, и эта сладкая дрожь его врага, демона, ощущение потенциальной победы над ним и вместе с тем смутное осознание того, что он и сам проиграл в этой борьбе, пьянили не хуже вкуса чистой души. Себастьян вскрикнул от острого ощущения, что паутиной наползало на его тело. Метаться в огне он ещё не мог, но всё равно тело подрагивало, сияя белизной кожи, словно высеченной из алебастра, с монетками темнеющих сосков, горошинки которых становятся твёрдыми от желания. И демон лишь крепче сжал пальцы, которые терзали острые иглы хвои. Полностью обнажённый, он смотрел рубинами глаз прямо на Клода, а губы уже не могли сдержать протяжного стона, что раздавался рычащей нежной трелью пойманного существа. Кожу спины и ягодиц кололи пушистые лапы ели, и он ёрзал по ним, добровольно натыкаясь на остроту, что царапала почти до крови, оставляя мазки сиренево-багряной краски, будто тонкие лапки паучков терзали дворецкого. Привязанный руками за крепкий ствол, Себастьян не мог сдержать предательской дрожи и хриплого стона. Он был младше Клода, он был более юн на вид, но... Тело говорило о голоде, оно плавилось под напором ласк другого демона. Перевязанные крепкой золотой лентой запястья натирали кожу, но это приносило особую сладостную боль и желание. Хотелось ещё. Хотелось больше. Хотелось снова ощущать этот холодный и в то же время жаркий язык, что терзал его. Кровь из прокушенного ореола кожи вокруг соска растекалась красивыми лепестками открывающегося бутона розы. Красные капельки змейками бежали к солнечному сплетению и спускались к паху. Красное на белом. Изящество вкуса. — Клод... Кл-о-од... — сам голос переливался нотами желания и вожделения; плоть уже стояла, истекая каплями возбуждения. Распятый среди упавшей ели, связанный, он смотрел на линию губ Клода, что улыбался сытой змеёй. И один только вид его языка у соска заставлял мелко подрагивать, а мышцы пресса расслабляться и сокращаться от нестерпимого возбуждения. Золотые ленты, что были дождиком на лесной красавице, словно ожили и зашевелились по приказу Клода. Они оплели щиколотки демона и потянули в стороны, заставляя раскрыться. Резче дёрнули, выгибая и открывая куда больше доступа для рук. И иголки теперь впивались в кожу с большей силой. Они царапали стопы, лодыжки, добираясь до икр и ягодиц, впивались острыми жалами и будоражили. Пушистые золотистые змеи добрались и до бёдер демона, щекоча собой и вызывая неконтролируемую дрожь. Один из них кольцом обвил горло, став крепким объёмным ошейником, сдавливающимся при резком движении. Себастьян дышал чаще, не сдерживая хриплого рычащего стона. — Любишь власть над всеми... Клод? — золотая пыльца от разбитых шаров оседала на кожу Себастьяна, творя причудливые разводы вместе с незаживающим клеймом от зубов вокруг его соска. Одна из веток ели проходилась иглами и гибким стволом почти меж ягодиц демона и, дразня, причиняла ему лёгкую боль и вызывала откровенное нетерпение. Лёжа раскрытым, Микаэлис склонил голову вбок, открывая порезанную осколками игрушек щеку, на которой тоже осела пыльца. Его нутро жаждало большего. Его тело подрагивало от слишком беззащитно раскрытой позы, а приоткрытые губы манили своим искусанным цветом, припухшие от грубой ласки Клода. — Люблю власть над тобой, Себастьян, — спустя время отозвался он, не прекращая оставлять паучьи ядовитые метки по всему его телу, всецело погружаясь в своё тихое безумие под названием «внезапная страсть к врагу». Сорвав ещё одну ближайшую игрушку, Клод с крайне неповторимым выражением лица вынул оттуда два острых шпиля, которыми в мгновение проколол сосок Себастьяна и тут же зализал место прокола языком, вновь упиваясь этой острой, чужой агонией боли, получая двойную дозу от того, когда сотворил то же самое и со вторым соском, нарочно теребя его после языком, вызывая дополнительные болезненные спазмы. И лишь когда уже возбуждение достигло своего пика, когда невозможно было ждать, чувствуя под собой столь отзывчивое горячее тело, содрогающееся в спазмах безудержного желания, Фаустус грубо растолкал его бёдра в стороны, врываясь в узкий анус единым глубоким толчком, сдавленно изрыгая проклятья на демоническом языке, ибо тот был чертовски узок. Лишь секунды на передышку, а после, двигаясь рваными мощными толчками, дворецкий семьи Трэнси с особым тёмным удовольствием фактически насиловал своего врага под его частое дыхание, что опаляло собственные губы. Рваное, безумное. Стоны перетекали в такие же яростные проклятия, гортанно рычащие, разбавленные редкими вскриками. — Мог бы быть... Нежнее, Клод, — шепнув в его губы, Микаэлис тут же смял их. Даря свой стон и хрип, ибо не был готов сразу принять его. По инерции тело зажималось и противилось, но тайно желало ещё. Соски горели от проколов и укусов, которые не заживали. Точно влитый, горячий яд Золотого Паука сейчас распалял поражённые участки кожи, заставляя их гореть и жаждать касаний. Терзаний, уколов новых ласк да грубых выкручиваний. Дворецкий выгнулся, прикрывая глаза и обнажая перетянутое горло, подаваясь навстречу яростному напору Клода. Конечно, вместо смазки была горячая кровь, но они демоны и им нравился этот запах и вкус. Ни с чем не сравнимый. — Клод... — бархатный сорванный голос Себастьяна прорезался через стоны, и его губы снова коснулись чужих. Язык ворвался в рот врага, лаская нёбо и чужие острые клыки, из которых сочился паучий яд. Это было слишком желанно. Когда тело рвалось от сладостной боли, когда почти вывернутые руки, связанные над головой, затекали и дарили дрожь. А мохнатые лапы ели терзали острыми иглами кожу. И Микаэлис подавался навстречу резким рывкам, сжимая своим нутром член Клода, обняв его ногами и выгнувшись сильнее, насадился на его плоть до упора. Так, что теперь ощущал весь смак вошедшего по основание в его тело члена, подчинявшего своим жаром и твёрдостью. Дворецкий жмурился с безумной улыбкой, потираясь о его застёгнутую рубашку грудью и проколотыми сосками, что кровоточили и жаждали грубого внимания. Язык Себастьяна прошёлся по шее Клода, клыки прихватили кожу и прокусили, оставляя собственную метку. И тут же он торопливо стал её зализывать, лишь изредка прерываясь на стоны и вскрики. — Before... You kill me, try hard... to love... me. — Yes, my enemy, — усмешка застыла на губах Клода, когда он начал осознавать пагубную страсть своего собрата к боли, к тому, чтобы её причиняли как можно больше, изысканней, и это пьянило лучше всякой чистой души. Не переставая теребить языком его соски, тревожа раны и изредка прикусывая, выдавливая новые капли крови, Фаустус беспощадно врывался в окровавленное нутро демона, резко дёргая его бёдра на себя, насаживая его до упора ещё глубже, ещё больнее, заставляя ощутить, что он, Себастьян, дворецкий семьи Фантомхайв, принадлежит сейчас лишь ему одному, пауку, опутавшему ворона липкой сетью страсти и боли. В какой-то момент он резко вышел из него, откидываясь на колючие ветки ели и утягивая Себастьяна за собой, накинув ему на шею своеобразный ошейник из гирлянды, а после усадил на свои бёдра, заставляя в столь откровенной позе вновь принять твёрдый, возбуждённый до предела член. — Двигайся, инкуб, покажи, на что ты способен. И Себастьян не позволил гордости и демонической натуре вернуть свою свободу и власть. Он шумно выдохнул, откидывая голову назад так, что ошейник из мигающих лампочек сильнее стянул шею. Идеальная боль для наслаждения. Смесь безумного удовольствия. Член Клода насиловал нутро, но сейчас... Усевшись верхом на него со связанными впереди руками, Микаэлис улыбался. Он первым начал свой демонический танец. Насаживаясь на его плоть и приподнимаясь, почти срываясь с этого сводящего с ума копья, твёрдого и пронзающего, чтобы с рыком боли насадиться не плавным движением, а жадным рывком. Сжимая его мышцами и скользя, ощущая каждую венку и особо резко выдыхая от того, как головка каждый раз раздвигала сжимающиеся мышцы. Слушая влажные, пошлые шлепки их тел, ощущая, как кровь стекает по телу, а он двигается. Рвано, быстро, и в тоже время словно танцуя на нём с плавностью демонического пламени, зная, что Клод смотрит. Совершенная картина для взора демона… Для взора Клода: как из сосков стекает кровь — алая паутина или порванный кровавый бисер. Он рассыпается по белизне кожи, змеями терзая её. Как набухли монетки сосков, как они призывно торчат вверх, проколотые и терзаемые болью наслаждения. Как сам Себастьян возбуждён и у него стоит, как истекает смазкой его член. Среди лесной хвои, сломанных веток и игл, впивающихся в демонов, огонь пляшет на их коже. Гирлянды не прекращают смотреть своими глазами, мигая и загадочно переливаясь всеми цветами, сжимая горло одного из демонов и не давая так громко стонать, как он мог бы. Себастьян сам кусает от нетерпения свои губы до крови и с плотоядной улыбкой почти встаёт, ускользая с крепкого члена, что манит одним видом. Замирает, лишённый на доли секунд воздуха, и плавно насаживается обратно. До упора, до хрипа. Выгибаясь почти по-кошачьи, с терпкой дьявольской улыбкой, созерцая Клода слишком лукавыми алыми глазами. Мышцы нутра крепко обхватывают член Золотого Паука, и Ворон... Ворон летит для него во мраке демонического соблазна. Алого, ибо их тела измазаны кровью. Возбуждение всё сильнее скручивается огненным жгутом внизу живота, а картина извивающегося верхом на бёдрах Себастьяна совершенно сводит с ума, руша последние стены спокойствия и сдержанности, заставляя уже без остановки, помогая ему вколачиваться в его нутро, до боли стискивая сильными пальцами бёдра, слишком быстро приходя на пик наслаждения, оглашая гостиную хриплым раскатистым криком удовольствия. Сперма, смешиваясь с кровью, заполняла собой истерзанный анус Себастьяна, который продержался не более пяти секунд, кончая с не менее яростным протяжным криком, безумным, сладостно болезненным. По инерции все ещё двигаясь рывками, ощущая последние движения Клода и его сперму внутри себя, Микаэлис упёрся связанными руками в его грудь, подрагивая и хватая ртом воздух. Он кончил тоже, белые вязкие капли были на торсе Клода. С сосков дворецкого Фантомхайв падали алыми кляксами капли крови прямо на подрагивающие после оргазма мышцы Демона. Старшего, более спокойного, более... Алые, немного мутные глаза Микаэлиса прошлись довольным взглядом по лицу Клода. Несмотря на до сих пор сильно сжимающую его горло гирлянду, конец которой был намотан на руку «бывшего» врага, он наклонился и коснулся его губ. Медленно провёл по ним языком, даря последний свой настоящий стон. Член Клода все ещё был внутри. Внутри было его семя и кровь самого Себастьяна. — С Рождеством, Клод... А ты не верил в сказки. Бархатный, немного отрывистый шёпот, и Микаэлис рывком освободил свои руки. Но не дотронулся до ошейника, приподнялся, соскальзывая с чужой плоти и прикусывая свои припухшие губы. Истерзанный анус пульсировал. Боль и наслаждение связали всё узлом. Вот только демон не мог лишить себя удовольствия, последнего на эту их неожиданную ночь. Он скользил языком по торсу Клода, слизывая собственную кровь, добирался до капель спермы, перемешанных с алым нектаром, и с жадностью демона поддевал их языком. Утробно рыча и лукаво бросая один за другим взгляды на лицо Клода. Было приятно ощущать дрожь его мышц, эту волну пресса, напряжение, и после — чужие пальцы в растрёпанных прядях волос. Под боль собственного тела Себастьян наслаждался ощущением личной власти над дворецким семьи Трэнси. Он владел им, теперь владел. — Вытащи из меня эти... Остатки игрушек. Бархатный голос Микаэлиса прозвучал прямо в ямку пупка демона, даря тепло дыхания и вибрации рычащих нот. — И я помогу тебе убрать это всё... Клод, — алые глаза Себастьяна постепенно теряли этот крепкий цвет дорогого вина из артерий людей. Он испытывал приятную ломку в теле, болезненную и в тоже время безумно удовлетворяющую его. Лишь ошейник из гирлянд до сих пор мигал яркими зелёными-желтыми-розовыми огоньками на его горле, оттеняя белую, со следами демонической страсти кожу. — Какое невиданное благородство, Себастьян… Поможешь, — с усмешкой отозвался Фаустус, с трудом, но всё же выравнивая своё дыхание, и ловкими пальцами освободил демона от праздничных пут, снимая его самого со своих бёдер и тут же выпрямляясь, в течение каких-то нескольких минут полностью приводя себя в порядок. Спокойствие и сдержанность, словно ничего и не было. Главное было успеть убрать весь этот хаос и погром, но в четыре руки они справились довольно быстро, и Клод мог с чистой совестью выставить Себастьяна за дверь, словно боясь… Да, он действительно боялся вновь сорваться. — В следующий раз я тебя убью, Микаэлис. А вот утро в поместье Трэнси началось с изумлённого вскрика Алоиса. — Клод! Что это такое?! — в руках у светловолосого мальчишки переливался серебром шар, на котором были изображены два демона в крайне развратной позе… Клод, сидящий верхом на бёдрах у Себастьяна. «Нет, я убью тебя, Микаэлис… Прямо сейчас. Но… Это было лучшее Рождество».