Эхо зимы

Он проснулся как от толчка и сел на кровати. В комнате темно, и слишком тихо. Одеяло сгорбилось бесформенной грудой, подушки смяты. Фрэнк ушел, специально не разбудил, не хотел прощаться. Он все решил и решил давно. Зима переполз на его сторону кровати, уткнулся лицом в простыни, пытаясь уловить знакомый запах, запомнить, сохранить то немного, что осталось от НИХ. Пустота вошла, как всегда без спроса, и заполнила собой все. Сдавила горло, ослепила и лишила чувств. Перед одиночеством мы все беззащитны. Оно напоминает дверь, которая открывается сама по себе. Невыносимо молчит дом. Вчера вечером Фрэнк стоял у плиты, босой, в черных трениках и дырявой серой футболке, варил кофе. Вот он обернулся через плечо на звук шагов и посмотрел… Как, уже, не хватает этого взгляда… Зелено-карий, прозрачный как янтарь, внимательный, сканирующий, непонимающий, растерянный, смеющийся, холодный, пошлый, пьяный, все оттенки странной натуры знакомы и нет. Столкнувшись в суетном мире, чужие разные люди, вдруг, создали постоянство, и появилось ни разу не сказанное «мы». Зима зажмурился, пытаясь услышать его голос, чтобы и это сберечь в памяти. «Чего так поздно… чего так поздно»… сиплый, теплый, тихий, всегда немного простуженный «кофе хочешь?..» — Я бы поел. — Зима устало опустился на стул. — Холодильник, кажется, пустой — Фрэнк неслышно пересек кухню. «Как он так тихо ходит, даже не ходит, а как-то по-утиному ковыляет из-за своего больного колена…» — есть куриная лапша, погреть? — Если не трудно. — Куртку сними, чего ты как на вокзале… — Фрэнк стоит лицом к плите, переливает кофе в белую чашку, — уебался сегодня? — Как всегда — Зима продолжает сидеть в куртке, рассматривая спину Фрэнка «Хоть бы обнял что ли… » — чудно, я все время жду, что ты уйдешь за сигаретами ночью и не вернешься… Фрэнк не ответил, даже не повернулся, не пожал плечами. Достал из сушки белую суповую тарелку, перелил через край кастрюли разогретый суп и, прихватив ложку и солонку, поставил все это перед Зимой на стол. — Ну-ка — ухватившись за воротник, он принялся стаскивать куртку, — вытряхивайся. Зима, проснись… — За столько лет ты ни разу не назвал меня Себастьяном… — Зима поднялся со стула и позволил снять с себя куртку, — давай повешу, заодно, пойду руки помою. Столько лет… А сколько этих лет, кажется вся жизнь. Ведь то, что были до НЕГО забыто… А было другое время и другой человек, еще не Зима, еще сильный, не то что теперь, он умел любить, не охотился на ведьм, не жег инквизиторские костры, и его слова не были такими острыми и последними. Зима натянул одеяло на голову, чтобы стало еще темнее. Он всматривался в этот мрак зажмуренными глазами, пытаясь различить в пустоте знакомые черточки. Ощутить легкое прикосновение пальцев, коснуться их губами, уткнуться лицом в ладони. Через темноту, как сквозь мутный мрак одурманенного сознания Фрэнк, качаясь, раскинул в стороны руки, пытаясь по приказу полицейского, пройти вдоль тротуара, где скрючившись лежит пьяный Зима. Иссиня-черное ночное небо и дрожащие пальцы Фрэнка «Бля, надо же было так наеборезиться…» Повернулся на другой бок и сел. В комнате так же темно. Невыносимо молчит дом.