Это не моя печаль

— Все закончилось. Хоть убей, не могу в это поверить. Все действительно закончилось, - произнесла Саяка, тупо уставившись в непроглядную ночь за окном. Темное стекло отражало осиротевшую комнату для общих собраний. Сейчас они с Мацудой были здесь одни, и она могла, не оборачиваясь, видеть его сгорбившийся силуэт, застывший меж двух фонарей. Мацуда ничего не ответил, будто не услышал. Все-таки обернувшись, Саяка увидела, что его лицо чертовски спокойно и даже задумчиво и что он внимательно, с каким-то любопытством рассматривает свои ладони. — Тота? – осторожно позвала она и тут же сама себя прокляла за пустоту в голове и неумение латать душевные пробоины. Ловкости, ловкости в словах бы сейчас, чем иначе такое залечишь? — Тота, ты как? Пришел в себя? – тьфу черт, захочешь сказать глупее, не сразу сможешь. Она каким-то восьмым чувством знала, что он высматривает на своих руках. Ему кажется, что кровь Ягами с них не отмыта. И, возможно, не отмоется никогда. Не зная, на каком языке заговорить с этим чужим, незнакомым Мацудой, она подошла к парню и положила свою маленькую, почти детскую ладонь на его плечо. Попыталась не то погладить, не то стукнуть. Сказала: — Хватит. Перестань. Ты все сделал правильно. Подумай еще разок. Мы все сейчас были бы мертвы, а я бы с тобой не разговаривала, если бы ты не выстрелил. Он вздрогнул так, будто это она сейчас выстрелила в него. И магнитофонным голосом произнес: — Мики-сан, не стоит беспокоиться. Я в полном порядке. — Бог ты мой, парень, да ты врешь еще хуже меня, - Саяка попыталась улыбнуться. Она села рядом, все еще не снимая ладони с его плеча, помолчала и добавила: — Тота, ты не просто был прав. Ты был лучше нас всех… там. Я так и не поверила ни СПК, ни тем более мафиози, и все равно молчала, а когда Лайт, - Господи, верни мне дыхание, я должна говорить, а не рыдать, мелькнуло в голове, - короче, мы все ошалели, и только ты смог сделать то, что было нужно. Понимай это, как хочешь, но я всегда знала, что тебя можно надурить в мелочах, но в главном не обманешь. «Так, наверное, награждается честность. Искренняя, глупая, прямая честность Тоты, которая ни себя, ни других не пожалеет». Мысль была не её — так когда-то (полжизни назад) сказал Лайт, в шутку сравнив двух самых юных и бестолковых детективов в группе, Тоту и Саяку. Она еще тогда обиделась. — Саяка, выходи за меня, - вдруг сказал парень, и впервые за весь вечер взглянул её в глаза. Такие глаза Мики видела в далеком детстве у больной старой собаки. — Тота, да ты чего? – все еще улыбаясь, переспросила она, ища в его лице хоть какой-то намек на шутку. — Что такое на тебя нашло?.. Соберись, не сходи с ума… Он усмехнулся и ровно на секунду стал тем Тотой Мацудой, которого она прежде знала. — Прости, Мики-сан, глупость сморозил. Как обычно. Ну, хоть честную глупость. Как ты только что и сказала. Ага. Это, может быть, единственная правильная вещь, которую я сегодня сделал. Выходи за меня? Пожалуйста, Саяка, - и все это, верите ли, тем бодро-застенчивым тоном, каким он извинялся каждое утро, наступив ей на ногу в лифте или пролив кофе на клавиатуру. «Он заговаривается», - с нарастающим ужасом подумала Саяка. СПК были в соседнем корпусе, до поздней ночи препарировали тетрадь, и помочь парню, в случае чего, могла только она. «Это бред. Это от перенапряжения. Это пройдет, но сейчас что делать?». — Или… Или вот еще, - он потянул руку в карман, пошарил там, не нашел то, что искал (Господи, подумала Саяка, неужели кольцо?), но это было не кольцо — из нагрудного кармана рубашки он извлек крохотный клочок бумаги. — Оторвал от того кусочка, на котором он пытался написать имя Ниа, - с какой-то детской наивной гордостью сообщил он. — Один автограф, и я отправлюсь вслед за шефом. Туда мне и дорога. Прямо в пустоту. Или куда он там попал. Это, наверное, тоже будет правильно, ты как думаешь, Мики-сан? Мики-сан не нашла ничего лучшего, кроме как прервать эту шизофазию апперкотом в челюсть; почему-то она поверила Мацуде сразу же, не раздумывая, и, когда он опрокинулся навзничь, выхватила клочок из его ослабевших пальцев. И тут началось землетрясение. За всю жизнь она пережила всего два землетрясения: одно еще в Танабе, когда ей было лет семь, второе уже здесь, в Токио. Когда земля плавно ушла из под ног, Саяка подумала, что в довершение всего их сейчас накроет падающей кровлей, но это было не землетрясение, нет, это было цунами, цунами из воспоминаний, а как ты хотела, ты дотронулась до Тетради Смерти, вот и получай назад всю память сполна, Саяка, запомни, Третий Кира, Третий Кира, единственный непойманный владелец Тетради, это ты, ты, ты, прикоснись к ней, пролистай эти знакомые страницы, узнай свой почерк, вспомни эти имена, вспомни эти лица, вспомни, что ты Третий Кира, ты — Кира, ты — Кира, и настало время проснуться. Ноги подкосились. Она упала на пол и, беззвучно крича, захлебнулась собственной памятью. Кто бы ни посылал такие сны, в нем должна быть и капелька милосердия. После того, как насмешливый голос в голове скомандовал проснуться, Саяка, заливаясь уже настоящими, «вьявными» слезами, решила, что и впрямь пора, и открыла глаза. Из окна на нее равнодушно глядело холодное октябрьское утро. Воскресная тишина давила на уши. Саяка медленно, как после тяжелой болезни, приподнялась на кровати, оглядела комнату чужими глазами и тихонько всхлипнула, но уже без слез. Теперь на поверхности её памяти проступали подробности того, настоящего вечера. Они с Мацудой тогда всерьез поругались, а потом помирились, а потом напились, но не ужасно, а чуть-чуть. Не было никакого клочка Тетради, не было никакого Третьего Киры, не было, не было, это ты сама себе все придумала. Не было никакого Третьего Киры, а была Мики Саяка, двадцать восемь февралей за плечами, старший лейтенант полиции, бывший член группы по расследованию дела Киры. Старший лейтенант перевернула подушку сухой стороной кверху и осторожно опустила не неё голову. Фаза кошмара осталась где-то далеко позади, и теперь ей снились чуть грустные, но безобидные и легкие сны про Танабе, про дом на берегу моря, сейчас давно покинутый, про апрель 1992 года, когда она в первый раз пошла в школу и повстречала тихого мальчика с глазами цвета соснового меда и странным именем Лайт.