that dark bird you fear

Первая фея простёрла над ним ладонь и обещала: что принц окропит водой, то расцветёт ароматнее и алей, вместо того чтобы палым припасть к земле. Фея вторая пропела, коснувшись лба: будет покорна любая ему волшба, вся, что творит красоту и даёт покой, — пусть приласкает уставших своей рукой. Третья же фея печально глядела в даль: «Доля моя всех иных тяжелей всегда; если не я предреку ему в чём-то гнёт, значит, другая сильней его проклянёт. Вот моё слово: помогут дары лишь тем, кто, заплутавши в собственной темноте, сможет для помощи стыд побороть и страх». Эти слова закружились, как дым костра; пряжей река так свивается на весле. Рун на запястье младенца остался след и растворился на множество долгих лун. С самого детства все знали, что принц — колдун. Младшей сестре за уменья был отдан трон; брат подрастал, видя в людях вокруг добро и обучаясь названиям диких трав. Если уметь ароматы вплетать в ветра, воздух подарит тебе пару птичьих крыл лишь от одной небольшой колдовской искры. Сделать так может лишь тот, кто мечтами чист; это от хвори способно любой лечить. Принц, полюбив и полёт, и свои леса, возле дворца многоцветный поставил сад; розы цвели там пышнее всех прочих роз, если ладонь вдруг он ласково к ним поднёс. Так повелось, что пока ворожбу он лил, руны сквозь кожу огнём и пером росли. Их не пугаясь, его берегли волхвы от суеверной и глупой людской молвы; благо, семья помогала ему во всём. Те, кто был принцем от боли большой спасён, помнили только ответные им слова, плащ с капюшоном и длинные рукава. Шли вереницею множество мирных дней; слава чудес не ходила по всей стране, но достигала нуждавшихся, будто сказ. В городе этом, лежащем у горных скал, рос у садовника принцу ровесник-сын. В роще дворцовой он в утренние часы часто играл и, листвы покидая тень, с принцем болтал через трещины в кладке стен. Так из них каждый иному стал добрый друг. Только однажды ребёнка схватил недуг: в липком бреду из мороза бросало в жар. Он целый день пролежал, до ресниц дрожа, и в первый раз не пришёл поболтать к дворцу. Принцу бы вроде тревожиться не к лицу, мало ли что, но ворочался он всю ночь. Ждал утром друга; минуты летели прочь, тот не являлся; придворных порасспросив, только лишь вечер багровый разбавил синь, принц убежал незаметно к нему домой. В комнате было тревожно, тепло, темно; запах болезни тяжёлой смолой горчил. Видно, глаза от горящей болят свечи: только лишь лунный траурно-белый луч светом оставил полосы на полу. Рядом садовник усталым забылся сном. Тихо войдя в пряном мороке в этот дом, принц к изголовью скамьи на коленки встал, капельку пота у друга смахнув с виска. «Эй… ты не спишь? Это я, я к тебе пришёл. Как ты?» Больной улыбается: «Хорошо», слабо смеётся: «Так рад, что ты снишься мне. Я целый день вижу груды больших камней; будто бы, знаешь, я падаю прямо в них». «Я настоящий. Ну что у тебя болит?» «Мне ничего, только слабость сжимает грудь. Знахарь и сны говорили, что я умру… Это легко, только ты посиди со мной. Свет зажигай, чтобы не было так темно: мне б хоть во сне, но увидеть, какой же ты. Если б ничуть не боялся я высоты, в первый же день через стенку к тебе полез. Ты обещал, мы когда-нибудь сходим в лес…» «Всё так и будет. Послушай: я помогу. Мы потому не видались, что я колдун: феи врачебный оставили этот дар. Надо, чтоб ветра кружилась вокруг вода: в нём превратимся мы в птиц и к вершинам гор вместе взлетим. Их объятья — целебный горн; снежное пламя — студёный глоток ручья; боль твоя после полёта уже ничья. Просто дай руку…» «Ты славно так говоришь. Вот без  кошмаров бы вытерпеть до зари. Ты расскажи ещё сказку про год-кольцо и посмотреть мне позволь на своё лицо» «Это не сказка!» «Да ладно, не дуйся, принц. Люди летать не умеют в обличье птиц». «Мы с тобой можем». Он тянет свою ладонь, а на запястье узоров горит огонь. Смотрит мальчишка на друга во все глаза: пламенной нитью по воздуху шьёт лоза, розой волшебной цветёт из побегов жил. «Видишь? Не бойся и крепко её держи». «Я не умею!» «Пожалуйста! Рядом я». Ярче и ярче огни вокруг них горят; вот уж тела человечий теряют лик — в птичьих глазах отражается лунный блик. К небу взлетают на крыльях они вдвоём. «Чувствуешь это? На звезды взгляни вперёд!» Друг же не слышит «от тёмного отвернись!», видит там горы и падает прямо вниз. «Крылья расправь!» — принц сквозь ветер кричит ему, но разрезает безвольное тело тьму; тянет ладонь человечью: «Я здесь, хватай!», тщетно зовёт, уголки разрывая рта… друг же, как будто не слыша, летит к земле. Всё, что на ней оставляет он, — алый след. *** Третья из фей этой ночью увидит сон. Если спасаешь, то кто же тебя спасёт, кто для тебя перенимет твою же роль? Будь ты принцесса ли, фея, колдун, король — словом искусным порвать не сумеешь цепь, соли вовек не остыть на твоём лице. Сможешь ли знанием правды убить вину? Канут ко дну все решившие утонуть — сколько ладонь не тяни, будет литься кровь. Только пытаться станем мы вновь и вновь, сколько бы мир эту истину не твердил. Прочным остовом нам боль прорастёт в груди. Может быть, сказка, вплетённая ею в стих, — это единственный способ всех нас спасти.