der Monsun

      Что может быть безумнее, чем бродить поздним вечером по природным просторам, ощущать дуновение холодного ветра на лице и вслушиваться во всепоглощающую тишину, которую пытаются нарушить слабое трещание сверчков и тот же ветер, ударяющий по крупным веткам высоких деревьев. Волне обычные природные явления и ничем непримечательный вечер где-нибудь на лугу или поляне. Но Реинхилд видела в этом нечто особенное. Живя на окраине Мельдорфа, она имела возможность каждый день выбираться сюда, и в последнее время девушка всё чаще пользовалась этим. Реинхилд, не спеша, шла навстречу ветру, изредка поглядывая на бескрайнее небо, с которого вот-вот должны были исчезнуть последние отблески заката, позволив сумеркам получить власть на небольшое время. Сегодня надвигались грозовые тучи, и Реинхилд знала, что ещё надолго задержится здесь. Она томно прикрыла глаза, на губах проскользнула лёгкая еле заметная улыбка. Становилось холоднее, на землю начали падать первые капли долгожданного дождя, но девушке вовсе не мешало это. Реинхилд продолжала следовать вперёд, представляя, будто спешит на край света, куда будет идти до скончания времён, пока не прекратится дождь. А если вдруг начнётся ураган и унесёт к самому концу пропасти, Реинхилд всё равно не сдастся, не повернёт обратно. Девушка выдохнула, ощутив волшебный минутный прилив сил, который так часто накатывал в такие моменты, и то, как напряжение сняло свои оковы и возвратилось былое спокойствие и непринуждённость, разрушенные несколькими часами ранее очередным скандалом дома. В этой семье невозможно без скандалов, Реинхилд уже давно поняла это. Ничего нового. Мысли о ссоре словно что-то сломали внутри девушки, заставив её сильно измениться в лице. Чёрт с ними, с родителями, всю жизнь треплют друг другу и остальным нервы, теперь даже думать об этом мерзко и ненавистно. Реинхилд переживала за сестру. И за себя. Так всегда: все проблемы, связанные с Эрмелиндой, Реинхилд непроизвольно проецировала на себе. У Эрмелинды было точно так же: всё, что так или иначе связано с Реинхилд, неразрывно связано и с ней. Потому что близнецы не могут не чувствовать друг друга и существовать по отдельности, Эрмелинда и Реинхилд, как никто другой, знали это. Им обеим было трудно из-за обстановки дома, и часто всю злость и обиду на родителей они срывали друг на друге, не в силах держать больше эмоции в себе, перекладывать которые на родителей было чревато весомыми последствиями. Обе понимали, что не правы, что, наоборот, должны держаться и стоять вмести до конца, потому что не будет одной - не будет и другой. Хватало отца и матери, срывающих гнев на не особо желанных в своё время дочерей, поэтому любые ссоры друг с другом были юным близняшкам по самому больному. Чувство, будто со всей силы сам себе влепил пощёчину и теперь вынужден терпеть не унимающуюся боль. Реинхилд тяжело вздохнула и тут же выдохнула дрожащими губами. Она ускорила шаги. Хотелось убежать как можно дальше, лишь бы избавиться от всепоглощающего противного чувства, что в очередной раз сделала больно самому дорогому человеку, который является не просто сестрой, а близнецом. Реинхилд сбежала, оставив Эрмелинду там, в этом эпицентре нелюбви. В очередной раз поступила как никчёмная трусиха, Эрмелинда никогда бы так не сделала. Эта мысль вот-вот лишила бы измученную девушку рассудка. Но вряд ли Линда тогда пошла бы за сестрой, она была зла на неё. Реинхилд была зла не меньше. Но постепенно чувство обиды и раздражения отступало, в уголках глаза начали скапливаться слёзы, Реинхилд уже почти бежала, словно сможет оставить позади эти гнетущие чувства вины и презрения к самой себе, пробудившиеся только что. Наконец, девушка добралась до того, к чему шла, а затем, задыхаясь, бежала. Дождь к тому времени уже бил по земле и деревьям, заглушая собой ветер. Заброшенный деревянный домик неподалёку от какой-то деревушки, находящийся в двух шагах от моря. Их с Эрмелиндой место. Когда-то давно они "завладели" этим домом, всё равно он больше никому не был нужен - заброшенная деревенская халупа, стоящая одна посреди леса. Но для сестёр это был целый мир, их мир, их дом. И никому здесь не было и нет места, кроме них. Реинхилд влетела внутрь, оттолкнув деревянную, еле держащуюся на петлях, дверцу. В доме царил мрак, так как на улице уже было темно, а об искусственном освещении здесь не могло идти и речи. Реинхилд тихими шагами добралась до скамейки у окошка, единственного атрибута мебели в этом домишке. Девушка стряхнула ладонью скопившуюся за столько дней и, вздыхая, опустилась на скамейку. Её взор был направлен куда-то в центр комнаты, глаза постепенно начинали привыкать к темноте, и Реинхилд стала более менее различать пространство вокруг себя. Она чувствовала облегчение. Минутную апатию как рукой сняло. Ей казалось, что она глядит в ту самую бесконечность, где нет никого и ничего, что заставляло бы отчаиваться и переживать. Реинхилд схватилась за голову, томно прикрывая веки. Не хватало только одного человека, с которым перестало бы терзать одиночество, и с которым бесконечность уже не казалась бы такой далёкой. Только эта мысль посетила её затуманенную голову, как вдруг она почувствовала мягкое прикосновение к своему плечу. Реинхилд резко обернулась назад, сильно вздрогнув, и сквозь полумрак разглядела перед собой человека, похожего на неё саму как две капли воды, и отличающегося только одеждой. — Опять сбежала без меня? — хрипловатым голосом, в котором отчётливо слышался укор, произнесла Эрмелинда и незамедлительно опустилась на скамейку рядом с сестрой. Другая близняшка всё это время не спускала с неё глаз. — Ты всегда так делаешь. — Неправда, — тихо, с недовольством ответила Реинхилд. — Ты сама заперлась в комнате и сказала, что никого не хочешь видеть.       В сыром помещении витала весьма напряжённая атмосфера, обе сестры чувствовали это и хотели всеми силами предотвратить. Эрмелинда двинулась ближе к Реинхилд, в её взгляде читалось негодование и удручённость. Вечно она была вынуждена делать первые шаги к примирению после ссор, в то время, как её близняшка предпочитала закрываться в себе и отсиживаться где-нибудь подальше от всех. — Обиделась, что ли? — еле заметно усмехнулась Эрмелинда, легонько ткнув сестру в плечо. — Обидишься на тебя, — буркнула Реинхилд и вновь устремила взгляд в середину комнаты, которая сейчас виднелась чётче, долгое пребывание в темноте не прошло даром. — Не я демонстративно захлопнула дверь у тебя перед носом. — Значит, всё-таки обиделась, — протянула другая сестра, опираясь руками о старую деревянную скамейку. — Ну, полно тебе, мы обе хороши, — Эрмелинда попыталась свести на нет весь конфликт. — Это точно, — выдохнула Реини и опустила голову вниз, ноги девушки чуть подрагивали. Ей самой уже не хотелось выяснять отношения, тем более сейчас, в особенном для них месте. — Я хотела, чтобы ты пришла, — голос Реинхилд утих, она почувствовала, как после сказанного, по телу пробежали ощутимые мурашки. — Я знаю, — для Эрмелинды это не было неожиданностью. Если бы она по воле случая одна оказалась в этом доме, её бы тоже хотелось, чтобы рядом оказалась её близняшка. — Это ведь наше место.       Реинхилд улыбнулась, но Эрмелинда не могла видеть этого, ведь голова девушки всё ещё была опущена, а взгляд направлен вниз. В этот момент обе сестры почувствовали, что стало как-то легче на душе и вокруг, больше нет той неприятной недосказанности и жгучего недовольства, которые сегодня нещадно поглотили их обеих. И это не могло не радовать. На улице не утихал ветер и беспрерывно лил дождь, создавая шум, чем-то отдалённо напоминающий рёв, и, поскольку отоплению было взять неоткуда, и даже дверь закрывалась еле-еле, девушки начали сильно замерзать, но, тем не менее, это место не перестало быть уютным и таким родным, желания покидать его совсем не было. Однако заночевать здесь, сидя на скамейке и скрипя зубами от холода, казалось не лучшей идеей, но даже это сёстры считали лучшим вариантом, чем возвращаться домой после сегодняшнего инцидента. — Может, пойдём? —поёжившись, произнесла Реинхилд, повернувшись к сестре. — Иначе мы совсем продрогнем. — Ну и что? Кого волнует, — фыркнула Эрмелинда и скептически посмотрела на сидящую рядом близняшку, в глазах которой читалось сожаление о том, что всё получилось так, что они обе считают лучшим мёрзнуть в полуразваливающейся халупе, чем возвращаться в тёплый дом, потому что там никто никогда не рад. — Думаешь, их? — она не пыталась крыть своё презрение. Единственное, Эрмелинда не хотела подавать виду, что чувствует то же, что и Реинхилд, ведь, зная мнительность своей близняшки, привыкла держаться стойко во многих ситуациях, иначе они обе уже давно бы сломались. — Когда ты уходила всё было так же? Или они успокоились? — с некой надеждой спросила Реинхилд, выжидающе смотря на сестру. — Давай не будем об этом, — тут же отрезала Эрмелинда, не желая ещё больше разочаровывать Реинхилд, которая больше всех страдала из-за безумство отца и матери. — Лучше вспомни, какой завтра день, — Эрмелинда улыбнулась, и сестра ответила ей тем же.       Конечно, она помнила об этом дне. Им исполняется восемнадцать лет, и появится больше свободы и возможностей начать новую жизнь, с чем близняшки завтра и поздравят друг друга. Реинхилд почувствовала тепло внутри, ведь даже несмотря на то, что праздничного настроения совсем не было, она считала за счастье, что в это день останется не одна и не придётся терпеть хмурые лица и полное отчуждение матери и отца, будто их это вовсе не касается, убивающие и без того вялое не праздничное настроение. — Помню, — утвердительно кивнула Реинхилд. — И что делать будем? Я не хочу праздновать, особенно дома, — сказала, как отрезала. — Думаешь, я хочу, — небрежно бросила сестра, поджав губы. — Чёрта с два, — устав сидеть в одной позе, Эрмелинда облокотилась спиной о сырую деревянную стену, после чего подняла ноги на скамейку и согнула в колени. "Дура, заболеешь", — подумалось Реинхилд, которая с недоверием наблюдала за действиями сестры, но сказать что-либо не решалась, потому что знала, что спорить с ней бесполезно. Если Эрмелинда что-то сделала или только собиралась сделать, утверждать обратное было нереально, себе дороже. Зато сама Реинхилд предпочитала уходить от конфликта и часто могла уступить в споре, и то не всегда. Порой обеих близняшек посещали идентичные мысли о том, что они невыносимо разные, и имена им дали неверные, ведь, судя по характеру каждой, нужно было наоборот: Реинхилд* назвать Эрмелиндой**, а Эрмелинду Реинхилд, было бы логичнее. Конечно, это всё суеверия, не более, но выглядело действительно забавно. — Поехали в Гамбург, — как ни в чём не бывало проговорила Эрмелинда, смотря куда-то вдаль. Это звучало, скорее, не как предложение, а как утверждение, отказ на который категорически не принимался. Реинхилд ошарашенно взглянула на сестру, пытаясь понять, шутит она или абсолютна серьёзна. Она ведь может всё. — Ты, походу, голову уже застудила. Какой ещё Гамбург? — прозвучало немного грубо, но Реинхилд действительно недоумевала. — Самый обыкновенный, — усмехнулась Эрмелинда, которую явно позабавила реакция сестры. Ничего другого она не ожидала. — Тот самый, который в пятидесяти одной мили от нашей глуши, тот самый, в который мы так давно хотели. — Ты серьёзно? — Реинхилд всё ещё не могла поверить в то, что сестра сейчас действительно честна с ней, как никогда. — Где ты услышала шутку в моих словах? — Эрмелинда недоумевала. — Нет, просто неожиданно как-то, — слегка замялась Реинхилд, — где мы возьмём деньги? И что скажем родите... — но договорить она не успела. — Да Господи, вот вообще плевать! — сорвалась Эрмелинда, резко махнув руками, и с укором посмотрела на сестру. — Тебя это и впрямь волнует? После всего, что произошло сегодня, я даже слышать ничего не желаю об этом! Пусть думают, что хотят. Это наш день, только наш, — она особо выделила последние слова, — и должны провести его так, как хотим сами. Вспомни, сколько мы планировали, что своё совершеннолетие проведём вдали от этой дыры и от всех этих рож. Тем более, у нас есть заначка, грех не воспользоваться, — на какой-то момент Эрмелинда перестала контролировать себя и заговорила повышенным тоном, но по-другому донести всю серьёзность своих намерений до нерешительной сестрёнки уже не знала, как.       Реинхилд расслабилась, поняв, что сестра не шутит и действительно хочет этот день провести исключительно с ней и в совершенно иной обстановки. И в то же время девушка почувствовала мимолётное напряжение от осознания, что, наконец, сбудется её мечта, если всё пойдёт по плану. Было немного страшновато от неизвестности, которая в считанные секунды нависла над ними. Неожиданно Эрмелинда всем туловищем развернулась к ней и, глядя прямо в глаза, сказала: — Завтра, ранним утром, пока они будут спать, — это прозвучало тихо, но уверенно, Реинхилд уловила нотки загадочности в голосе сестры, который сейчас был ещё более хриплым, чем обычно. Эрмелинда была чётко нацелена убедить свою близняшку на такой отчаянный шаг, который, возможно, поменял бы всё в сознании обеих девушек.       Реинхилд ничего не ответила, лишь продолжала неотрывно смотреть на сестру, в который раз восхищаясь ею про себя и давая понять понять своим взглядом, что сдалась и согласна бежать с ней хоть на край света. Не было нужды озвучивать это вслух, Эрмелинда всё прекрасно поняла, всё-таки близнецы есть близнецы. Она улыбнулась уголками губ, обрадовавшись, что у неё получилось, и теперь оставалось только надеяться, что завтра всё пройдёт не менее гладко. Неожиданно Эрмелинда встала со скамейки и схватила за руку сестру, после чего обе девушки выбежали из лачуги. Реинхилд немного обомлела от неожиданности, но даже не думала возражать. Оставаться тут больше не было смысла, теперь все мысли, были лишь о завтрашнем дне, который должен стать самым счастливым и памятным с жизни близняшек. Она была вдохновлена и успокоилась ещё сильнее, теперь не страшно было идти домой.       Стоило девушкам только выйти из своего укрытия, они почти сразу промокли с головы до пяток. Дождь продолжал лить, не переставая, разве что, уже не так сильно и громко, как часами ранее. Ветер дул в лицо, заставляя прищуриваться и сводить зубами от скорости потока. На улице уже давно стемнело, можно было предположить, что время перевалило за полночь, чего сёстры не могли проверить, поскольку ни часов, ни телефонов у них с собой не было. Девушки быстрыми шагами шли вперёд по знакомой тропинке, ведущей к дому, иногда они со смехом разбегались, бегая друг за другом, чтобы догнать, и ни темнота, покрывшая округу, ни леденящий холод, ни дождь, ни грязные лужи не пугали, близняшки были настолько погружены в совершенно другое, что просто не замечали бушующую природу, и уж тем более не думали о нерадивых родителях, которые, возможно, ещё не уснули и ждали своих дочерей дома для очередного скандала из-за столь долгой задержки. Да плевать. Эрмелинда бежала навстречу ночному звёздному небу, которое освещали тысячи звёзд, казавшихся ещё ярче в чистом пространстве, без цивилизации, и Реинхилд снова догнала её запрыгнула на спину, обхватив руками за шею, от чего близняшки чуть не упали с грохотом в лужу, подшучивая друг над другом. И казалось, что вовсе не было сегодняшней ссоры, от неё в душе и мыслях не осталось ни следа. Да это и не нужно. Совсем скоро для сестёр наступит их белая полоса, и всё, что им останется - приложить все возможные усилия, чтобы она была бесконечной, или хотя бы длилась как можно дольше. Не нужно было сейчас думать о возможных последствиях, загадывать навсегда остаться в другом городе, лишь бы больше никогда сюда не возвращаться. Дождаться бы утра, до которого оставалось всего несколько часов, и их вечность уже не будет такой далёкой.