Электронные часы не отстукивают секунды

      Вся история началась чуть больше трёх лет назад.       Это не кажется мне хорошим началом подобного письма. Но я абсолютно точно знаю, что начало его под стать его концу.       Итак, всё началось ровно три года, шестьдесят один день, восемнадцать часов и пять минут назад. Я помню это время в точности, до минуты.       Тогда не происходило совершенно ничего особенного, три года тому назад. Я не стоял на пороге великого открытия, не скитался в нищете, ища прозрения, вообще не искал ничего и ничего не просил, ни у людей, ни у бога. Я гулял по улицам, дворами, мимо сохнущего белья, помоев, кричащих женщин, играющих детей, и просто в одну секунду понял, что моего сына обязательно должны звать Тео. Теофилес, Теодор, Теобальд - чужие имена ветром пролетали мимо меня вместе с чужими детьми. А мой Тео стоял неподалёку, образец детской невинности, мой чистый лист, готовый для письма.       И я стал его писателем, стал его художником, скульптором и создателем. Стал отцом его в этот же миг, эту самую секунду.       Годы уходили у меня, чтобы создать Тео в точности таким, каким виделся он мне в мечтаниях. Я скрупулёзно собирал его с нуля, помещая в электрическое тело детский разум, детскую память, и таков был он, мой мальчик, ещё не родившись, заполнивший собой каждый нейрон моего мозга.       I sing the Body electric!       Я оглядывал чужих детей с презрением, не забывая, однако, подмечать детали, заимствовать у них самые лучшие черты для моего совершенного Тео.       Маленькая Анжели, у тебя прекрасные мягкие кудри, дай их для Тео, маленькая Анжели.       Бобби очень умильно хмурится. Тео получит эти же упрямые морщинки на переносице.       Мы возьмём глаза у Жаклин, звонкий солнечный смех у Мартина, тот мальчик в магазине, пусть он будет Питер, ты будешь так же гордо вышагивать с тяжёлой для тебя корзинкой, довольный полученным поручением, мой Тео, мой совершенный ребёнок...       Постепенно образ его сложился у меня в целостную картину, собранный из бесчисленного множества разных кусочков; разбуди меня кто ночью, я смог бы с уверенностью ответить, сколько родинок можно насчитать на его теле, и как будет жмуриться он спросонья, просыпаясь в выходной день от лучей полуденного солнца и запахов с кухни. Бесчисленное количество тетрадей заполнил я своими набросками. Рисунки эти висели у меня на стенах, как в иных семьях висят фотографии детей с самого их младенчества.       Я рисовал его рождение, рисовал первые шаги, первые слова, рисовал первые успехи; все те секунды, которых обычно люди ждут годами, пролетали мимо меня по несколько раз на дню, я мог остановить их, разглядеть со всех сторон, мог смаковать их неделями, наблюдая с разных ракурсов, насыщая деталями. Воспоминаниями.       К тому моменту, как работа была завершена, я уже прожил с ним его восемь лет так, будто все свои сорок. Я знал о Тео всё, это пугало и восхищало одновременно: вспоминать, как он разбил голову в семь, упав с велосипеда, и представлять в эту же секунду строки кода, заложенные этим воспоминанием в его памяти. Электрические мысли электрического тела, просчитанные до мелочей.       I sing the Body electric;       Когда я впервые смог отступить на шаг и оглядеть своего сына, своё создание, единственный смысл жизни моей, я ужаснулся. Броситься вперёд, сорвать все питающие провода одним рывком, прижать Тео к себе, защищая - таков был первый порыв мой, который я с усилием подавил. За одну секунду разрушить весь труд трёх последних лет, это было бы непозволительной глупостью в настоящий момент.       Я разглядывал родное тело, не в силах оторваться, насытиться им. Эти волосы, глаза, прикрытые полупрозрачной кожей век, да, вот оно, свидетельство моей малой победы, давно заживший шрам около виска. Немногим ниже - и страшно подумать, чем бы могло всё кончиться...       Я одёрнул себя с опаской и неуместной злостью. "Ты сам всё это придумал," - кричало что-то во мне, надрывно и приглушённо, откуда-то из глубины. - " Собрал всю его биографию, пазл из чужих жизней и своих фантазий!"       Непослушными руками целую вечность, одержимый подобными мыслями, давил я на все эти кнопки и рычаги, выдёргивая провода из детского тела.       И он сел, мой мальчик, мой Тео, приподнялся на столе и с радостью обхватил меня за шею своими детскими ручками. - Папа, - сказал он. Тем самым голосом, который я услышал в незнакомом дворе, и последнюю неделю бился лишь над его точной передачей. - Папа!       Один Бог знает, что оборвалось внутри меня в эту секунду. Бетонная плита обрушилась вниз, утягивая за собой брезентовое полотнище, эту проклятую пелену, застилавшую мне глаза мучительные три года! Никогда ещё не смотрел я на мир так здраво и никогда не ненавидел себя так яростно. Лишь одно его слово, короткое слово, и всё стало кристально ясно, боже, ясно мне, как тот первый летний день.       Электронные часы не отстукивают секунды. PS. Как не будет жизни телу, не наделённому душой, так не сможет жить и потерявший душу. Прошу никого не винить.             O I say now these are the Soul!