Что-то, кроме суицида

— Дадзай, ты уверен, что хочешь еще? — обеспокоенным тоном спросил рыжеволосый и довольно взрослый, по сравнению с собеседником, мужчина. Но его слова были явно проигнорированы, о чем говорила просьба еще одного бокала со стороны младшего товарища. — Дадзай. — Что? Все отлично, не переживай. Я просто очень устал. — Я понимаю, но все же редко увидишь, что ты хоть один бокал выпил, не то, что десять, — мужчина чуть отпил из своего бокала, поглядывая на юношу, хлещущего напиток, как воду. — Одасаку, — неожиданно произнес Осаму, заставив друга снова на него посмотреть. Заметил взгляды? Наверняка. — У тебя есть веревка? Вопрос поверг Сакуноске в ступор. Нет, причина такой просьбы была очевидна — повеситься вздумал. Ничего нового. Но он-то тут при чем? Тем не менее, честность его когда-нибудь погубит. — Есть. — Правда?! — глаза Дадзая засверкали, словно эта веревка спасет ему жизнь, а не станет причиной смерти. Ну что с ним будешь делать… — Дома. — Черт, — сколько разочарования. Оскар ему, сейчас же. — Тогда пошли к тебе! — Ты же не думаешь, что я дам тебе веревку для того, чтобы ты повесился в моем доме? — мужчина вздохнул и отпил немного виски, тогда как Осаму надулся и отвернулся к своему бокалу, всем своим видом стараясь показать, как до глубины души расстроен и обижен. Но через секунду усмехнулся и чуть повернул голову обратно в сторону единственного собеседника. — А для чего дашь? — Да для чего угодно, кроме самоубийства. — Хм… Есть у меня один вариант, но я потом тебе скажу, ладно? — усмешка. Явно ничего хорошего, это же Дадзай. Дадзай — с прекрасной памятью, нестандартным мышлением и аморальными замашками. Но, увы, именно три эти детали совершенно выпадают из головы, когда он с невинной улыбкой накидывается на Оду, обнимая и устраиваясь на коленях; секундой позже с хитрым блеском в глазах и слабой ухмылкой тянется за поцелуем; и целует жадно, неотрывно, словно в последний раз, властвуя и этим распаляя желание его подчинить; после чего уступает, отдается без остатка, расслабляясь в чужих — но таких своих — руках. Бармен за стойкой продолжал спокойно протирать бокал, словно ничего не произошло. Тем временем «парочка» расселась по местам: Ода чуть покраснел и схватился за стакан, Дадзай же сидел с довольной миной, наблюдая за ним. Явно что-то задумал. По глазам видно. В конце концов, Осаму чуть не затащил Сакуноске в туалет, так что, после небольшой задержки в темном углу возле этого самого туалета, последний, бурча и возмущаясь (прямо в губы, ибо шатен совершенно отцепляться не хотел), уговорил первого пойти домой. Попросив пару бутылок спиртного у бармена (по инициативе угадайте кого), оба пьяные и довольные — особенно Дадзай, который теперь хихикал от любого действия рыжеволосого и явно наслаждался ситуацией и своим состоянием — ушли-таки из любимого бара. Как они дошли — неизвестно, но случилось это далеко не так скоро, как должно было. — Одасаку-у-у, смотри, какой классный кот! — Это было первое, что отвлекло скорое возвращение домой. Кот. Ну как кот — погоня за котом, которая закончилась в переулке… На какой ноте? Оба не удержались и прямо там начали целоваться, подкрепляя поцелуй виски, который предварительно открыли, чтобы просто немного выпить. Точнее Дадзай открыл, нагло отобрав бутылку, за что был… вознагражден? Сложно понять эти отношения. Кота они так и не догнали. Последующие задержки, конечно, были менее «бурными» — просто в пьяном состоянии Дадзай умудрялся замечать куда больше интересных для него деталей, которые просто по гроб жизни необходимо показать Одасаку, потрогать, понюхать, полапать, попробовать забрать домой и так далее. В итоге у них дома едва не образовался зверинец «классных» котов, собак и мест для суицида. Ой, последнее не зверь. Ну да ладно. Обе взятые бутылки на момент открытия двери уже остались где-то на лестнице, причем пустыми, а сама «парочка» не заметила не то что мусор, оставленный ими же, — они даже не поняли, как дома оказались. Осаму снова сидел на Оде, который — спасибо, алкоголь — уже и сам не мог себя сдерживать. Его притягивало в Дадзае все — от въевшегося в одежду запаха крови и пороха до холодных, но крайне активных пальцев — казалось бы, единственной не замотанной в бинты части его тела, не считая головы — да и та частично перемотана. Да даже бинты ему нравились, ибо были на теле шатена — ну или Сакуноске настолько пьян, что не различает, что ему нравится, а что просто не мешает виду. Осаму казался ненасытным до тактильных контактов зверем, да что там — настоящим суккубом, он то и дело пытался поскорее довести дело до более активных действий, тогда как Ода растягивал момент, наслаждаясь каждым прикосновением. И внезапно все. Дадзай успокоился, отодвинулся и со слабой ухмылкой смотрел на тяжело дышащего и изрядно раскрасневшегося Оду, в глазах которого проскользнуло удивление: чтобы Дадзай да сам остановился? Вау. Но это случилось. Осаму встал, отошел чуть поодаль, слегка шатаясь, и стал внимательно осматривать комнату. Так же внезапно подошел к одной из тумбочек, открыл ее под немного недоумевающим взглядом рыжеволосого, немного порылся и хмыкнул. А что там вообще такого лежало? Сакуноске и не помнил, поэтому тоже встал и подошел… — А, веревка. Ты серьезно о ней все это время помнил? — удивился Ода, доставая аккуратно сложенный «обруч» из недр ящика. И ее тут же забрал Осаму, перебирая пальцами с каким-то странным выражением на лице. Наглости ему не занимать, конечно, но что он хочет сделать? Вариантов была уйма, вплоть до неприличных (почему их было больше?), но Сакуноске не спросил ни об одном, ожидая слов от самого затейщика. — Ты сказал, что дашь использовать веревку для чего угодно… — Дадзай стал пальцами искать начало веревки, хитро посматривая на рыжеволосого, — Кроме суицида, — развязал скрепляющий узел. — И я придумал кое-что… Последняя фраза звучала слишком тихо, так что Ода ее не расслышал, а переспросить не успел: шатен перекинул через его голову веревку, притянул за шею к себе, заставляя нагнуться, и снова поцеловал. Язык тут же скользнул в приоткрытый рот от неожиданности, заставляя его открыться сильнее. Осаму снова нагло командовал условия, и усмехнись он сейчас чуть более замедленной реакции партнера, то тот бы, если не схватил и не поволок вдалбливать в кровать, в стену его за эту наглость точно впечатал. И постепенно все снова наоборот — вот уже и держите Дадзая, пока не упал на пол без сил, он невинная овечка в руках сильного и опасного волка. И ведь всегда так… И главное — так и есть. Осаму всегда начинал с доминирования. С Сакуноске довольно сложно этого добиться без элемента внезапности, что он раскусил чуть ли не с первого раза. И ему понравилось. Ему чертовски нравилось то, что «процесс» активировал именно он, однако он никогда не заканчивал на этой ноте. «Неполноценному» просто не оставляли такого шанса — власть сама, словно по наитию, ускользала от него, заставляя прогнуться в чужих руках. Только в руках «Безупречного». Больше — ни с кем и никогда. Не понятно, почему это нравилось. Но нравилось. Ода и сам поддавался этой схеме. Его внутреннее «я» не оставляло выбора: было гнетущее желание подмять под себя наглеца — Дадзая, — и ранг его совершенно не беспокоил. Было ли то из-за прошлого киллера, или Ода сам по себе был таким, или же возраст имел значение — неизвестно даже ему. Здесь и сейчас все получалось так, что чуть поцелуй будет не обоюдным, то главенствующая роль непременно доставалась именно «Безупречному». Как иронично. Но «Неполноценный человек» не потому ли зовется так, что, в конце концов, нарушает систему? — Одасаку, — вдруг протянул Осаму сквозь поцелуй, как бы говоря отстраниться и слушать, что и приходится сделать. — Скажи, что согласишься на любую мою затею по использованию веревки. — М? Что ты задумал? — подозревая что-то неладное и чуть нахмурившись, спросил Ода. Но стоять истуканом в ожидании ответа не стал — одолевала жажда алкоголя, и он отошел к шкафу с хранившимися у него на всякий случай напитками, выбирая что-нибудь. Хотя Дадзай сейчас сам выберет. — Просто согласись на все. Ну, кроме суицида, я же обещал, — пожал плечами Исполнитель, сделав то, что он него ожидалось — выбрал одну из бутылок виски и отпил первым. — Хм, — Сакуноске колебался и, казалось, размышлял несколько минут, прежде, чем ответить. Он понимал, что обещание Дадзай сдержит, но его затеи точно не сулят ничего хорошего. Да и для чего вообще можно использовать веревку? Вариантов — по пальцам пересчитать. Но он же тоже сказал еще в баре, что даст эту веревку для чего угодно, кроме суицида. — Хорошо, соглашусь на любую твою затею. В ответ Осаму только широко улыбнулся, и если бы не глаза, — крайне довольные и хитро прищуренные — то Ода даже подумал бы, что тот искренне рад. Ох, осталась лишь надежда, что он об этом не пожалеет. Тишина напрягала, но никто так и не приблизился друг к другу: Ода стоял у окна, наблюдая за ночным небом и чего-то ожидая, а именно — дальнейших действий Дадзая, который пересел на диван и как-то затих. Передумал? Планирует что-то? По нему было не понять, ибо вел он себя не как обычно, а гораздо спокойнее. Впрочем, зная его, наверняка что-то обдумывает. — Можно завязать тебе глаза? — после паузы в диалоге, наконец, спросил он, переминая руками свой галстук, который уже был немного развязан. И явно не ожидал того, что следовало далее. Чуть отпив виски, Сакуноске подошел к нему вплотную, смотря сверху вниз. Молча и выжидающе. И только лишь Осаму откинул голову (и тело, по инерции) назад, как оказался буквально вжат в диван. И самое главное: даже удивиться вслух не мог, ибо рот ему заткнули. Очередным за вечер поцелуем. Только вот на этот раз виски, который он сам выбрал, ему вливали прямо в рот, из-за чего дышать было еще сложнее. Жидкость стекала по подбородку, шее и дальше, вызывая жуткое желание поскорее вытереться. Но руки были перехвачены в тот же момент и прижаты к дивану, как и все тело. Рыжеволосый хмыкнул, оторвался от губ и спустился к полуоткрытой шее, заставляя Исполнителя прикусить губу и глубоко вздохнуть, прикрыв до этого удивленно распахнутые глаза. — Зачем? — Вопрос был так же внезапен, как и действия, а отвлеченный Дадзай уже и не помнил, на что сейчас отвечает этим вопросом Одасаку. Однако тот напомнил, потянув за висящий на шее галстук и растянув его еще сильнее, почти развязав окончательно. — Ну… — шатен задумчиво опустил взгляд, не зная даже, что ответить. Ему казалось это необходимым для последующего? Что-то вроде того. Но сказать не получалось. И он молчал, подыскивая слова — чуть ли не впервые в жизни. Ода же чуть привстал, отпуская руки парня и ожидая, что тот скажет. Но Осаму привстал, стянул галстук и им же закрыл голубые глаза, смотрящие на него сверху вниз. «Надо», — бывший наемник не видел, но ощущал ответную улыбку по интонации голоса. Ладно уж, он был не против, и это было понятно по отсутствию с его стороны сопротивления или даже возмущения. Однако он все же встал и, подхватив Дадзая на руки (а тот еле успел схватить лежащую рядом веревку), потащил его в комнату, даже не споткнувшись. Юноша снова улыбнулся — не интересно так, ведь даже сквозь повязку Одасаку может кое-что увидеть, еще и наперед. Только лишь они дошли до комнаты, как Осаму спустился с рук, пока его ненароком не кинули на кровать, мешая всем планам (именно мешая, ибо еще немного и он сам пошлет все к чертям), и сам толчком посадил «подчиненного», устроившись у него на коленях. Тот уже понял замысел друга… нет, уже давно как возлюбленного. Сам согласился, пойдя его хитрости навстречу, так что деваться некуда. Дадзай начал с того, что стал снимать с Оды рубашку — медленно, наслаждаясь моментом, то и дело, касаясь кожи своими холодными пальцами, явно намеренно. Тот, в свою очередь, тоже нащупал в темноте пуговицы и расстегнул. Исполнитель сам же чуть не сдался, но все же сдержался, отталкивая Сакуноске от себя. Взял веревку и уже действовал осторожно, это было заметно, но с изрядной сноровкой и ловкостью. Руки были сведены назад, согнутые в локтях и практически тут же связанные между собой. Причем во время всего процесса Осаму так и не встал с колен, то прижимаясь всем телом, то снова отстраняясь. Еще и алкоголь бил в голову. Веревка обхватывала одновременно и тело, и предплечья, узлов было достаточно много, но что-то отличалось. Все отличалось, это было заметно по расположению петель. Сначала Ода не заметил эту крайне примечательную деталь (заметишь тут, когда даже сосредоточиться не можешь), но только лишь почувствовал на шее одну петлю… — Дадзай. — Мм? — снова улыбается. В этот же момент последний узел был завязан. Ода дернул руками, и веревка чуть затянула шею. Пришлось замереть. — Это хоннава*. Думал, я не замечу? — Сакуноске говорил как можно резче, но стараясь лишний раз не шевелиться. Это будет слишком опрометчиво. А тем временем руки Дадзай никуда не убирал, продолжая якобы проверять все. — Ты все видишь! — надулся Осаму, как-то рефлекторно затянув повязку (галстук) на глазах и возмущенно поерзав. На это последовал томный вздох и дернувшиеся руки. И как же хотелось Исполнителю усмехнуться и повалить сидящего под ним на кровать, наслаждаясь куда большей властью над любимым телом. Но он всеми силами показывал простое возмущение. — Я чувствую. Будто я спутаю эти узлы с чем-либо, — голос подвел и был вовсе не твердым, с раздражением, как хотелось. И это самое страшное и удивительное во всей ситуации. Она, черт возьми, возбуждала. И не дай боги Дадзай еще хоть раз дернется… А он и не стал — не выдержал и все-таки повалил рыжеволосого на кровать, нависая сверху и касаясь его щеки своими холодными пальцами. В ответ снова последовали попытки вырваться, которые еще сильнее затягивали веревку. — Ну, Одасаку, ты же согласился, — обиженно протянул Осаму, снова, СНОВА ерзая. «Кто-нибудь, парализуйте его», — подумалось Сакуноске, который рефлекторно дернул рукой, чтобы убрать волосы со лба, но, увы, пришлось только закатить глаза. Исполнитель же пользовался моментом, чтобы потянуть загребущие лапы руку к рыжим волосам, убрать их и опустить руку ниже, чтобы погладить Оду по щеке, ухмыльнуться и снова пошевелиться, сидя как раз на пахе. Сакуноске прикусил губу и, за невозможностью двигать руками, рефлекторно чуть согнул ноги в коленях. — Развяжи… — как можно более расслабленно произнес рыжеволосый. — Поигрался… и хватит. Тишина. Слишком тихо, даже дыхания не было слышно. Это напрягало, потому что от Дадзая можно ожидать чего угодно. Например, того, как он навис над «жертвой», упершись руками в кровать по бокам от головы, и почти вплотную приблизился к лицу. Ода даже дышать перестал, сам не зная, почему. Вероятно, инстинкт выждать, и дыхание мешает «слушать» и «видеть» ощущениями. Например, сейчас он чувствует, что Дадзай улыбается. У него не было видения, оно так не работает, но годы работы сначала киллером, а потом и в мафии (хоть и в самых низах) учат «слышать» даже мышцы лица, меняющие и его выражение. Но надолго Оды не хватило — и не потому, что дышать хочется. Просто Дадзай нагло полез рукой к нему в штаны, — ну почему у него такие холодные пальцы? — продолжая улыбаться прямо в лицо, и полувздох (даже скорее полустон) просто не удалось сдержать. И даже рукой рот не закроешь, вот же черт. Он так сам себя удушит, да и руки уже затекают. — Уверен? Тебе же определенно нравится, — Осаму облизнулся и расстегнул брюки. Раздался расслабленный вздох, после которого мафиози так же неожиданно, как и начал все это, встал с кровати. Ода повертел головой, раздумывая, в какую сторону ему «смотреть», но смысла в этом особо было. Он в любом случае не мог ничего увидеть, как и использовать для этого способность. Это так не работает, да. Пришлось лежать, а заодно и попытаться развязать руки, что успехом так же не обернулось. Зато был услышан шорох одежды. Точнее ремня и штанов. — Лишил меня такого удовольствия, как жестоко с твоей стороны, — Как бы Сакуноске ни пытался говорить с обидой в голосе, тот все равно звучал слишком безэмоционально, но сейчас не это было важно. Так, непримечательная деталь, испортившая самому говорящему эффект фразы. — Жестоко? — Дадзай снова беззастенчиво уселся сверху, руками упираясь в грудь, машинально чуть оттягивая одну из веревок. — Значит то, что ты связан и не можешь даже пошевелиться — не так жестоко с моей стороны? — Хах, — Рыжеволосый усмехнулся и поднял туловище, используя все свои силы, чем даже восхитил Исполнителя, который прекрасно представлял, как больно даже шевелиться с этим пыточно-сковывающим узлом. — Это и вполовину не так тяжко, как невозможность тебя сейчас коснуться. С завязанными глазами мужчина не мог определить, где сейчас губы шатена, но интуитивно наткнулся прямо на них, добившись хоть какого-то соприкосновения со своей стороны. Дышать было в разы сложнее, впрочем… было в этом что-то возбуждающее. Тем временем, Дадзай и не думал отвлекаться. Повалил Сакуноске обратно на кровать, не отрываясь от поцелуя и… Нагло засунув руку сразу в трусы, провел пальцами по вставшему органу, тем самым заставляя рыжеволосого снова чуть напрячься и даже неосознанно толкнуться бедрами вперед. Это вернуло на лицо похотливую улыбку, явно контрастирующую с лидерским характером и ситуацией. Осаму привстал, схватился за ткань трусов вместе со штанами, спуская их ниже на бедра, и другой рукой отыскивал в стоящем рядом ящике презервативы со смазкой. Раскрыв упаковку, Осаму медленно, аккуратно натянул «резинку» на орган и вернулся к лицу Оды, который уже покраснел и пытался убрать волосы с лица плечом. Но шатен сам это сделал, задержав руки на щеках и внимательно всматриваясь в малейшие движения и прислушиваясь к дыханию: вот Одасаку облизал пересохшие губы, да и дыхание было глубже и чаще, — все это не укрывалось от внимательного, направленного прямо взгляда. Дадзай усмехнулся и снова перебрался на живот, выдавив немного смазки из тюбика и стал размазывать ее по возбужденному органу, уже и сам краснея, но не отрывая взгляд от лица Сакуноске, который дышал все тяжелее и все чаще дергая руками — сдержать привычку куда сложнее. — Осаму, — выдохнул Ода, толкаясь бедрами ему в руку, как вдруг она перестала обхватывать член… И одновременно с этим на него стал медленно, краснея и прикусив губу, насаживаться Дадзай. Он напрягался с непривычки, из-за чего заставлял Оду иногда со стоном вздыхать. Сев окончательно, парень вцепился в плечи и неожиданно развязал повязку на его глазах. Тот часто заморгал, пытаясь снова привыкнуть к освещению, и невольно снова закрыл глаза, почувствовав, как Осаму стал двигаться вверх и вниз, пыхтя и давя руками в плечи. Потом убрал руки и мягко обхватил талию, пальцами играя с узлами натянутой веревки. Рыжеволосый хотел встать, обнять, прижать к себе, но руки были связаны, а сил, чтобы поднять туловище, не хватало. Постепенно шатен начинал ускоряться, тихо постанывая, тогда как Ода невольно выгибался в спине, толкаясь членом в него глубже и вызывая очередной стон. Дадзай снова наклонился и потянулся за поцелуем, притягивая «подчиненного» к себе, постанывая прямо в губы придуманное им же прозвище, чем вызывал, как всегда, смешанные чувства: с одной стороны, у него есть имя, а с другой… он словно привязывал так Сакуноске к себе, что нельзя не назвать милым (конечно, Анго тоже его так звал, но вместе с этим вечным «сан»). Оба уже взмокли и окончательно раскраснелись, вдыхая воздух так, будто он заканчивался. Осаму уже еле держался на руках, казалось, вот-вот упадет. Так еще и все раны сразу стали щипать из-за пота, что контрастировало с возбуждением и вызывало еще более яркие ощущения, равно как и всегда. Это нравилось (до первой перевязки) даже при том, что боль он терпеть не мог. Ненавидел ходить на ноющих ногах, а если совсем не повезло — с переломами. Но сейчас не об этом. В последний раз простонав «Одасаку», Дадзай упал рядом, с трудом вдыхая воздух и невольно потирая ноющие руки. Ода тоже, наконец, расслабился, однако мешало то, что веревка давила в кожу просто неимоверно сильно, а руки все сильнее немели от такого положения. Осаму потянулся к одному из узлов, понимая, что надо бы уже снимать веревку, пока хуже не стало (а последствия он знал, как никто другой). Наконец, Сакуноске снова мог двигать руками и сразу же потянулся обнять лежащего рядом Дадзая, который уткнулся ему в плечо. Руки теперь кололо, но ему было плевать, он и так долго не мог толком коснуться любимого юноши, которому в голову взбрело невесть что. Тот явно читал его мысли и невинно улыбался, как бы извиняясь. — Но тебе понравилось, скажи же? — Эх. Не буду спорить, — ухмыльнулся Ода в ответ, прижавшись к голове парня щекой. — Повторим потом? — хитро улыбнулся Осаму… — Ни за что. …и надулся как ребенок в ответ на отказ.