После долгой жизни

Пламенеет огонь в камине, кресло-качалка тихонько скрипит, За окном беснуется холодный снежный ноябрьский ветер, Истории слушают внуки. Вирту уже восемьдесят три. Один из них настолько похож на Грега… до боли в сердце, до тепла внутри. Ему он расскажет сказ о лягушке без имени и с тысячью имён, Хотят ещё? У него ещё много историй. Плащ. Беатрис. Паром. И чем больше проходило время, тем меньше он боялся рассказать О рыжих локонах и о веснушках на носу. «Так ты остался с ней?», - Глупый вопрос приводит в замешательство. И что сказать? «Конечно же, остался». Конечно же, остался. Но не с ней. Он прожил (даже слишком) достаточно, хорошую, долгую жизнь. Вирт хочет уже возвращаться. Вернуться к птице. Домой. Он, наверное, тогда там бы даже остался/Вернулся к ней раньше потом. Если бы Беатрис во снах не шептала: «Ты же ещё живой!». Он прожил жизнь, окружённый её запахом, голосом и танцем во сне. Лучшую жизнь прожил, прежде чем вернуться к ней. Горит камин, искрятся ветви, совсем похожие на эдельвуд, И ветер за окном поёт - такую до боли знакомую песню Он кутается в плед, улыбаясь. Он знает - его там ждут. И когда утром найдут уже холодное тело со спокойной улыбкой на лице, То где-то в лесу будут смеяться девушка и парень в красном колпаке. Вирт снова по ту сторону изгороди, где время остановило свой бег. Он по ту сторону границы, там, где уже проживает Грег. Им споёт балладу лягушка, лесник пригласит на чай, Скрюченные ветки деревьев в окна будут стучать. Но как может быть страшно, когда вот так сидишь И прижимаешь руку когда-то птицы к груди.