It's over

      «Как же, блять, больно. Как же больно…», — только эти мысли эхом отбивались в черепной коробке Бельчонка, пока тот лежал на холодной земле и пытался дышать. Шумно, через силу, заставляя себя держать глаза открытыми и продолжать делать короткие вдохи и выдохи. Хотя бы короткие.       У него раны заживают быстро. Вот только кто говорил, что это приятные ощущения? Кто вообще говорил, что на эту самую регенерацию не уходят усилия? Черт возьми, да вы не представляете себе, как хочется наконец сдохнуть, когда лежишь в луже собственной крови и слышишь, как обоженная плоть отмирает, а на ее месте появляется новая, отличающаяся лишь по цвету: очередной шрам; он, конечно, тоже пройдет со временем. Но кто сказал, что так приятно слышать этот мерзкий шум, чувствовать все это?       Сплендид не человек. И далеко не супер-герой. Гибрид, чей-то эксперимент, ошибка генной инженерии, может даже какой-то вид Чужого. Но нет, не человек.       Люди не выживают после того, как теряют столько крови. После того, как остаются без конечностей. После того, как их пытают несколько суток, не давая ни воды, ни еды, ни, конечно же, сна. И тем более люди не могут обладать такой физической силой, скоростью и регенерацией. Не могут люди отращивать себе новые руки или ноги!       Вот так, в каком-то окопе, он пролежал еще около четырех часов. Ему нужно было дать организму время разобраться со сквозной раной в области живота. Человек бы давно умер — но он не человек. Поэтому как только рана затягивается, а внутренние органы восстанавливают свою работу, Бельчонок поднимается на ноги. Его слегка пошатывает, но спустя пару минут, когда он выработает новую кровь, даже синяки под глазами пройдут и он вновь будет идти прямо. Оглядываясь по сторонам. Надеясь вновь не наткнуться на местных обитателей.       Настолько банально, что даже смешно. Кто бы вообще мог подумать, что они до этого докатятся?       Его мир разделился на две противоборствующие стороны. И уже давно не было ни государств, ни стран, ни разных народов. Были только правые и неправые. И, конечно же, каждый считал правым именно себя и своих сподвижников. Признаться честно, Сплендид даже и не помнит, с чего все началось. Да и до сих пор не понимает, за что они все боролись — и до сих пор борются.       Война идет уже пятый год. И, откровенно говоря, Бельчонок не хочет уже совершенно ничего: ни справедливости, ни возмездия или мести, ничего. Он просто хочет свалить куда-нибудь к чертям, съебаться подальше от всего этого и отдохнуть. Просто, блять, отдохнуть. Так банально, но так искренне: проснуться и жаловаться на то, что ему нечем заняться, что очередной день уйдет коту под хвост. Он не хочет просыпаться посреди ночи с мыслями о том, что где-то умирает очередной, важный ему, человек. Что где-то кого-то пытают. Что он ничего с этим не может поделать.       Уже пять ебучих лет он каждый день пытается что-то сделать, кого-то спасти, кому-то помочь. Но что он имеет в итоге? В итоге он спрятался. Его называли героем, его любили. И до войны, и когда война началась, и весь первый год — его любили, в него верили. Его плакаты клеили на доски объявлений, на столбы, деревья и даже на окна зданий. Кто-то даже искренне верил: «Супер-Белка спасет всех нас!». А ведь он тогда и кричал, гордо подняв голову, смотря на людей, поря в воздухе, сверху вниз: «Я спасу всех вас! Я сделаю все возможное, чтобы вы вновь улыбались!».       А что сейчас? К чему он пришел?       Спрятался в своем маленьком домике, из которого выходит раз в несколько дней, когда заканчивается еда.       Его до сих пор любят, на самом деле. В него до сих пор верят. Вот только не все.       Он уже не в первый раз замечает, что кто-то изрисовывает, уродует плакаты с его лицом. Не раз слышал, как кто-то заявлял на улицах городов, что «Супер-Белка предал всех нас! Он больше не наш герой!». Хотя, такое было не часто, да и до сих пор этих ребят не так уж и много. Встретятся, может быть, раза два в месяц, и то внимания на них обращать не стоит. Сплендид и не обращал, в общем-то. Продолжал изредка появляться гражданским, уверять их, что все будет хорошо, кому-то давал немного своей еды, иногда помогал отбивать небольшие деревни. В общем-то, на этом его деятельность и заканчивалась в последние несколько месяцев.       Сплендид называет «своих» ребят Серыми. Серый — нейтральный цвет. И люди, на стороне которых он вынужден выступать, не проявляют крайней агрессии, в отличие от Красных. Да, своих противников он называл Красными. Ведь именно они проявляют инициативу в войне.       Год назад Красные выпустили вирус на свободу. Вирус, который поражал только тогда, когда попадал в кровь своей жертвы, — именно поэтому пришлось начать сжигать трупы, — через кровь он проникал в мозг и поражал его, вызывая неконтролируемую агрессию. Ходят слухи, что Красные разрабатывали этот вирус чуть ли не три года. Впрочем, оно того стоит, потому как сложно предугадать: заражен человек или нет. Первые три месяца вирус никак не показывал себя, потом человека охватывала апатия, что, впрочем, не редкое явление во время войны. После апатия сходила, а на нее место приходили бессонница, нервозность и истощение. В конечном итоге, спустя полгода человек превращался в неконтролируемую машину для убийств. Вот только людей беспокоило то, что в последнее время вирус резко сокращает сроки захвата организма: полгода сократились до двух месяцев.       Всем страшно. А Сплендид ничего не может с этим сделать.       — Вам, героям, всегда было легче. Вы сильнее, быстрее, выносливее нас, обычных людей; вас все любят. Вы будто не от мира сего: не важно, руку вам оторвет, отравят вас чем или попытаются сжечь заживо — вам хоть бы что. Так что Сплендид, отъебись, мне не до тебя сейчас, — прорычал Флиппи. Бельчонку осталось лишь отступить назад. А что он мог? Флиппи был, как его называли, Прапором. Флиппи стал новым героем.       Кто бы мог подумать, что некогда армейский пес, убивавший любого по одному только приказу, станет именно тем человеком, который окажется спасителем? Нет, не Сплендид. Сплендид давно сдулся, давно опустил руки. А Флиппи — он держался. Он собирал людей под своим крылом, он контролировал, координировал и вел на верную смерть своих ребят, чтобы спасти больше жизней. Чтобы спасти хоть кого-нибудь.       Он хоть что-то делал.       Они познакомились тогда, когда Флиппи был на грани смерти. Он тогда даже дышать нормально не мог, медики говорили, что у него не было и шанса, но Сплендид настоял на своем. Ему самому, в одиночку, пришлось выхаживать армейского пса. Впрочем, свое прозвище он оправдал сполна: на нем заживало все как на собаке.       — Лучше бы я сдох прям на месте. — Вечно рычал мужчина с зелеными волосами.       — Лучше заткнись и быстрее доедай, знаешь, как сложно было достать для тебя эту похлебку? — По-детски возмущался супер-герой.       — Лучше бы я сдох, — говорит сейчас Сплендид, сидя в тени какого-то полуразрушенного сарая.       — Лучше бы ты и правда сдох, — шипит Прапор, не обращая внимания на струю крови, что скатывается по виску к подбородку и пачкает его уже изношенную куртку: — Только посмотри, в кого ты превратился. Раньше ты был героем, народным спасителем, примером для подражания. Ты был тем, кто спас мне жизнь. Что случилось сейчас? Хочешь сказать, что это люди тебя до такого довели? Не смеши меня. Жалкое зрелище. Даже стыдно, что именно ты поставил меня на ноги, — холодно произносит Флиппи и уходит.       Не то, чтобы Сплендиду было больно. Нет, он не привязался к Флиппи, ни капли. Он давно пытался смириться с мыслью, что даже Прапор когда-нибудь умрет. Как-то раз Бельчонок пришел к своему товарищу и хотел ему пожаловаться на то, что его опять назвали «самозванцем», что в него стреляли, что он старается изо всех сил, но его все чаще и чаще унижают и опускают.       Флиппи тогда сказал: «Иди нахуй со своими соплями, неженка».       И ушел.       Бельчонок тогда сильно разозлился на Прапора. Это, на самом деле, можно и назвать отправной точкой. Это и было той самой причиной, по которой Сплендид ушел, скрылся, потерялся для всех. Как Флиппи может такое говорить Сплендиду?       Сейчас он лежит в этом ебучем сарае и смотрит в спину уходящему Флиппи.       Бельчонок понимает, что он объебался.       Да, его пару раз избивали, ушибы зажили за пару минут. Да, его обливают говном, но это исключительная сотня людей, среди сотни тысяч тех, кто готов идти за Сплендидом, за своим «героем». Да, у него за спиной иногда говорят не самые приятные вещи, ему завидуют, но не более.       Он только недавно узнал, насколько хуево, на самом деле, Флиппи.       Сплендиду никогда не приходилось слушать оскорбления в лицо. Ему никогда не приходилось доверять свою спину тем людям, которые сами могли вонзить в него кинжал. Его не пытались избивать на регулярной основе его же товарищи. Против него никогда не стояли тысячи разгневанных людей, кричащие во всю глотку: «монстр! Тебе не место среди нас!».       Сплендиду не нужно было добиваться любви, доверия или уважения. Это все прилагалось само собой, как его супер-сила. Флиппи же пришлось больше полугода добиваться всего этого.       Сплендид всегда отворачивался, если на его глаза кто-то умирал. Флиппи всегда смотрел в глаза тому, кто умирал. Флиппи всегда крепко сжимал руку герою, который отдал свою жизнь.       Сплендид всегда говорил людям, что «Все будет хорошо!». Флиппи же просто брал свою винтовку и в одиночку шел очищать очередной склад Красных, чтобы добыть хотя бы немного провизии для Серых.       Сплендид всегда улыбался.       Флиппи всегда брал сигарету и, перед сном, уходил далеко за пределы лагеря, глубоко затягивался никотиновым дымом и подавлял в себе желание закричать от свой же беспомощности.       Изначально Сплендид был героем народа. Он всегда шел на передовую, сражался за своих людей. Его брали в плен, его пытали. Ему вырывали ногти, зубы, ломали и дробили кости, давая лишь немного времени для того, чтобы все зажило. Его опускали в емкости с плотоядными жуками, его оставляли в железном быке, в него заселяли паразитов. Но Сплендид никогда не сказал ни слова, не выдал ни единого секрета.       Он много раз возвращался из плена, много раз спасал жизни Серых. И он стал гордиться тем, что его любят. Тем, что он такой единственный. И он начал капризничать, когда люди начали требовать от него большего. Начал ныть всем тем, кого когда-то спас. Он перестал быть тем, на кого нужно ровняться.       Потом он и вовсе сдался. Нет, его не сломили. Он не перегорел. Он просто больше не хотел прилагать никаких усилий, чтобы его любили. Больше не хотел слышать ничего в свой адрес: ни оскорблений, ни требований, ни обязательств. Он просто ушел, никому ничего не сказав.       Изначально Флиппи был простым армейским псом, но стоило только миру разделиться на две стороны, его отправили в горячую точку, как солдата Красных. Он чуть не умер, но Сплендид его спас, вернул к жизни. Флиппи считал своим Спасителем, героем, хотел ровняться на него. И, следуя его примеру, он никогда не жаловался на то, что его в очередной раз избили. На то, что его подставили. Однажды ему сломали ногу только потому, что «Красные опять на нас напали, а ты ведь был раньше их солдатом? Дай-ка мы на тебе отыграемся, ты ведь не против?».       Ему понадобилось невообразимое количество времени и сил, чтобы поставить всех на место. Чтобы доказать, что он готов идти за Серых до конца. Он выкуривал по ночам толстые сигареты, избивал кулаки в кровь, на свежие раны. Он хотел выть, после каждой смерти близкого человека ему хотелось покончить со всем этим и просто помереть. Сплендид со временем перестал его поддерживать, он никогда не знал о проблемах Прапора: только жаловался.       Флиппи не позволял себе такого.       Сплендид же позволил себе уйти. Сбежать, словно трус.       И даже тогда, когда Бельчонок узнал, что базу Серых подорвали, что большую часть охватил вирус, что даже Флиппи не удалось спастись. Сплендид, этот всеобщий герой, даже не пришел на место, где погибли все его товарищи.       Он лег на свою мягкую кровать в своем маленьком убежище, в котором от всех спрятался.       «Сплендид, это неправильно, — говорил Флиппи, — твоя улыбка должна дарить людям надежду, освещать их путь. А ты чем занят? Улыбаешься вечно как дебил. Прекращай это, лучше займись делом. Я хочу, чтобы ты улыбнулся мне, искренне, когда весь этот пиздец закончится, но не сейчас».       Вспомнив это, Сплендид отчаянно улыбнулся, смотря в потолок:       — Все закончилось, Прапор.