Федор Достоевский/Она; Осаму Дазай/Она.
- И вроде бы все хорошо, но всегда этого оказывается мало. Именно такими словами обратилась Алексия к своей лучшей подруге, которая вдумчиво и, может, именно из - за этого сонно, готовила кофе в турке, рассматривая неведомые дали в глубине напитка. - Хм? - поддержала она беседу, пародируя что - то похожее на интерес. - Нет, блять, ты вот когда после койки, вообще как вареная макаронина! - возмутилась кицунэ. - Ну уж извини, что я не прыгаю от радости. Вода с ураном закончилось, из под крана льется обычная хлорка - зевнула Заккерия, разминая шею - Да и потом, ты мне сейчас просто известную фразу Дазая зацитировала: "Ну вроде все достаточно пиздато, но всё равно какая - то хуйня". Так что ничего нового. Лучше рассказывай, в чем уже дело... Тебе кофе налить или лучше чай? - Дуру не строй, ответ тебе известен. - буркнула слегка уязвленная одаренная, откидываясь на удобную спинку кресла. Заккерия молча готовит еще и чай, неопределенно пожимая плечами, выражая по данному вопросу все свое неоднозначное настроение. - Так и не понимаешь себя? - спрашивает она, когда ставит перед подругой чашку чая. - Не понимаю. - соглашается "ведьма" прикуривая сигареты Накахары, что лежали на столе. Вопросительный взгляд на Заккерию, резкое движение головой. Подруга не расположена говорить о Чуе сейчас. - Или слишком хорошо понимаю, - наконец заканчивает блондинка. Стокер устраивается напротив, подперев щеку рукой, и не мигая смотрит в глаза собеседнице. - Ты тряпкой половой себя чувствовать привыкла? - начинает она. - А для меня это обычное состояние. Все началось как - то сумбурно, ярко и слишком быстро. Красок было так много, что начинало рябить в глазах. Вот, еще секунду назад, они такие теплые, обычные, карие, чуть с янтарными бликами, всматриваются с хитринкой тебе в душу. И поцелуи такие мягкие, тягучие и сладкие, словно ириска, и, на контрасте, жесткий секс, где тебе не дают лишних движений и даже мыслей. Осаму никогда нельзя было понять до конца. Вся его сущность противилась тому, чтобы его словили в капкане. Этакий колобок - и от бабушки, и от мафии, даже от самого себя, своих принципов, своей жизни. Дазай всегда бежал. И может, если бы Заккерия хотела, она могла бы рассказать что у него в голове, но Алексии никогда не нужно было понимать мужчину, для того чтобы любить. Только было ли это чувством? Точнее, тем ли чувством это было... Осаму был ветром в многотысячном мегаполисе, то слабым и свежим, среди закругленных улиц, захудалых мечтаний и усталых дней, то ураганом где -то выше крыш, не поймаешь и не сломишь... Алексия часто думала, какого это - понимать, что живешь с ветром, ловить его в коробку квартиры, удерживать от шага в бездну, которая иногда звала Дазая, зная все ноты его имени. Думала и не понимала, как же она его терпит. Или он ее? Иногда одаренная ждала, что он, наконец, выскажет ей за Смерть, что гуляла с ней об руку, не касаясь полноценно ничего, кроме волос, словно опасаясь, что убьет ее, ненароком, такую смешную, светлую, яркую... Глаза Смерти были неестественного цвета. Фиолетового безумия, прибоя, ночной хандры одиночества, пыльного запаха тоски и чарующего сандала. Федор был воплощением ночи. Бледная его кожа, казалась прозрачной, отталкивающей даже, неживой, восковой, неестественной, черные волосы бросали тени, отмечая усталость, странную непокорность и едва уловимые ноты страсти, запертой, но яркой как звезды. Достоевский был ночью. Темной, безлунной, но звездной. Его голос был иным, не мог принадлежать японцу. Слишком звонкий, слишком щекочущий. В нем угадывался западный акцент... Иногда девушка находила его забавным, пытаясь украсть искры смеха, такого редкого, такого живого. Федор играл, двигал по доске жизни, обрекая на существование фигуры, разменивал и смеялся, надтреснуто, когда очередная "пешка" падала с доски, раздробленная, у края... - Ты будешь меня беречь? - немо смотрела она в его туманные глаза и понимала, что не видит ответа. - - Будешь ли ты меня любить?! - кричала она и Смерть отворачивалась, смущенная незнанием ответа. Да, Ферзь хорошая фигура, любимая, ладная, такая красивая и броская, опасная и непредсказуемая, ее так и тянет касаться, но нельзя, ведь это оружие для особого врага... Такое, которое не спустишь на пешек, коней, ладей и слонов... Ферзь... Если бы он захотел, если бы смог, Федор сказал бы ей, что на своем идеальном поле, играя белыми фигурами, начиная партию, он всегда был без ферзя...только пользовался чужим, черным, мня его своим. Но Смерть не хотел признаваться. Слишком ценная фигура. Бесполезная, конечно, но как приятно держать ее в руках, ощущая силу. Не давая ей самой понять, что ее фигуры, ее друзья, все это на черной половине доски.Ферзь (Bungou Stray Dogs)
28 мая 2018 г. в 11:56