в формате трех иксов

      Мирон Янович на самом деле куда более властный и эгоцентричный, чем принято считать у его фанатов, создавших себе стереотип о мягком, домашнем и депрессивном книжном мальчике Мироне. Возможно, были времена, когда он таким был, когда он покупал пачку дешевого курева и такого же пойла и сворачивался в позу эмбриона под одеялом, возможно, такое и случается, когда, как говорится, нет лишних глаз, но ты этого знать не можешь, потому что в жизни Мирон весь из себя дорогой, иначе и не скажешь, он весь будто состоит из брендов, даже речь его полна таких странных хипстерских словечек, как «перфоманс». И тебя это бесит. И понятия тут тоже путать нельзя, потому ты не злишься, как опять же многие считают, ты не чувствуешь желания сжимать кулаки до побеления костяшек или скрипеть зубами, нет, у тебя просто все сводит от глухого раздражения и ничего больше. У Мирона одежда от «Code Red», кроссовки от «Reebok», сигареты «Lucky Strike», и пьет чертов Федоров скотч — ты кривишься и фыркаешь, бормочешь что-то про лондонских франтов. Мирон весь с иголочки, а ты без куртки в мороз и с дешевым пивом — почти молишься, чтобы он тебя сейчас не увидел.       Ирония состоит в том, что только при реальной встрече ты понял, насколько сильно не хочешь видеться с Мироном вне баттла — тебе не неловко, ты просто не хочешь, потому что бесит, потому что Мирон портит твой привычный мирок, в котором все куда проще, где люди закупаются в сэкондах, пиздят за грайм, а напиток богов для них — «Kozel». Присутствие Мирона же все делает каким-то похожим на американскую мечту, и Мирон в ней — аналог гребанной королевы, помешанной на марках и тенденциях, и ты обещаешь себе почти шёпотом, что ты эту «королеву» выебешь и на место поставишь. Ты понять не можешь, какого хуя Федоров забыл в том самом баре, куда тебя позвал Гена, что, по его словам, выпить, «раз уж фитанули, Слав». Но когда ты замечаешь самого Фарафонова около Мирона, тебе все постепенно становится ясно: Гена мечется около Мирона, пытается то ли выслужиться, то ли подлизать, и раздражение внутри тебя от этого только возрастает. Ты хочешь уже незаметно смыться и выпить в другом месте, как тебя зовут: — Слава, вот ты где, иди сюда, — Фарафонов замечает тебя, а вместе с ним и Мирон со своей свитой, и все они, как один, слегка кривятся и сверлят тебя взглядом.       Путей для отступления больше нет. Ты, тихо выругавшись, натягиваешь привычную ухмылочку и идешь в развалочку к ним, ты не особо понимаешь, как именно должно проходить ваше общение, и уже жалеешь, что поддался на уговоры Гены и поехал один без Андрея, потому что ощущение такое, будто ты конкретно вляпался. Ты подходишь совсем близко и становишься возле Фарафонова, по другую руку от тебя стоит Федоров: он едва щурится и рассматривает тебя, хоть и вскользь, за его спиной возвышается Рудбой, а сбоку расположился Вийера. Вблизи от Мирона пахнет чем-то тяжелым и душным, немного корицей и потом — в здании действительно жарко. Мирон ниже тебя примерно на голову и куда уже в плечах, но под его взглядом складывается ощущение, что наоборот. Вы оба молчите и сверлите друг друга взглядом ровно до тех пор, пока Федоров не протягивает тебе руку и говорит: — Ну здравствуй, Слава.       Ты смотришь на его ладонь вопросительно и с каким-то даже презрением, на рукопожатие не отвечаешь, только сам руки в карманы суешь. Мирон бесшумно фыркает и следует твоему примеру, видно, что он частично раздосадован твоим поведением, видимо, ожидал, что ты действительно относишься к нему, как Хельга к Арнольду, видимо, верил, что ты при встрече смягчишься и пойдешь на контакт. Нихуя. Федоров поджимает губы и делает еще глоток скотча, Евстигнеев позади, будто в тайне ото всех, кладет руку Мирону на плечо, но тот отстраняется и глядит на тебя исподлобья. Тебя немного пропирает на смех от нервов, ты жалеешь, что в руке нет стаканчика с пивом или чем покрепче, чтобы хоть немного держать себя в руках. Наступает минутная тишина — тебе кажется, что все вокруг замедляется и стихает, ты видишь только Мирона, который зачем-то поправляет рукав своей рубашки и отворачивается. Ты видишь знаменитую тату на шее Федорова: она напоминает тебе очередной штамп, ты бы не прочь дотронуться до нее и соскрести; на лбу у Мирона выступает и бьется жилка, то ли от духоты, то ли от злости. — Я покурить, — произносит он и уходит, за ним поначалу хотят пойти и Порчи с Рудбоем, но Федоров повелительным взмахом руки останавливает их, а сам скрывается за дверью, забывая накинуть куртку.       На тебя смотрит Гена: он говорит что-то про дешевый понт и бессмысленные выебоны, но тебе, откровенно говоря, плевать — сам виноват, раз позвал. Ты игнорируешь Фарафонова и идешь к барной стойке — тебе нужно выпить и по возможности забыть подробности вашей с Мироном встречи — это не то, чего ты ждал от сегодняшнего дня, ты вообще не планировал видеть Федорова не на баттле, не собирался брататься с ним или начинать общение — то, что ты писал на него диссы, не значило, что ты мечтал познакомиться и стать одним из свиты. Нет, спасибо. Бар весь какой-то пидорский, и тебя все бесит: эти неоны, толпа, сидящие у стойки дружки Федорова — пошло оно все, бухло и дома есть, ты разворачиваешься и идешь прочь. У тебя нет желания выяснять с кем-то отношения или изображать заинтересованность в чем-либо, тебе бы выбить всю дурь из высокомерного ублюдка Мирона да выебать его. Да, из брендов, да, жид ебанный, да, бесит — но тебя вполне устраивает, неприхотливый, хули.       По-хорошему, тебе бы такси вызвать. Но ты почти на все сто уверен, что в кошельке у тебя не больше сотки, и ты силишься вспомнить, где тут ближайшая станция метро. На улице свежо так, что пробирает, ты невольно вздрагиваешь, покидая душное помещение, но потом свыкаешься с холодом и становишься около стенки, но не опираешься — не хватало тебе еще испачкаться в черт знает чем. Тебе хочется закурить: ты роешься в карманах, но там только зажигалка, и от этого твое раздражение снова возвращается. Ты бездумно шаришь руками по карманам, пока не чувствуешь на себе чей-то взгляд. Ты поднимаешь голову и думаешь, что если бог и есть, то тебя он точно проклял — перед тобой стоит Мирон: он в темноте кажется еще более щуплым, взгляд у него мутный, он стоит, покачиваясь, и слегка лыбится. Мало кто знает, что продрогший и пьяный Мирон Янович падок на всякую околесицу и разговоры по душам.  — Будешь? — Мирон закуривает и тянет сигарету тебе, — знаю, что будешь, бери давай. Хватит выебываться, я ж видел, как ты искал курево. — Пошел ты, — у тебя нет желания становиться корешами с Федоровым из-за «Страйка», ты демонстративно выбиваешь сигарету из чужих рук и топчешь ее, ухмыляешься, — слишком много чести, блять. — Чего ж ты, Слава, ерепенишься? — Мирону, очевидно, тоже поебать на всех и вся, он прислоняется к стенке и откидывает голову, затягивается, — диссы строчишь, в каждом треке поносишь, а в реальности ни слова. Да я почти разочарован. — Сочту за комплимент, — ты забираешь из пальцев Федорова сигарету и тоже затягиваешься — Мирон улыбается, совсем по-блядски, уголком губ, тебя это бесит, но вздрагивает и отскакивает, когда ты неожиданно тушишь бычок о его ладонь, Мирон смотрит непонимающе, а ты смеешься и поясняешь, — заебал лекции читать. Я сюда пить пришел, а ты доебался. Теперь терпи.       Мирон смотрит на обоженную ладонь и почти рычит от злости, подается вперед и прижимает тебя к стене. Тебе кажется это комичным в силу разницы между вашей комплекцией, ты легко меняешь положение и вжимаешь Федорова в стенку. Мирон шипит, и ты видишь, что скрывается под маской властного самолюба Оксимирона — там блядь-Оксана. Твои руки сжимают чужие запястья, Мирон лбом упирается тебе в переносицу, и твое колено раздвигает его ноги. Ты ожидаешь ударов в живот и едкого «пидор», но Мирон только откидывает голову и тяжело дышит. Ты прислоняешься ближе, так что твои губы в сантиметре от уха Федорова, и шепчешь все, что накопилось, продолжая в это время двигать коленом между чужих ног, и Федоров только дрожит то ли от холода, то ли от возбуждения, то ли и от того, и от другого, подмахивает бедрами, почти в голос стонет — он, кажется, ловит кайф от того, что если сейчас кто-то из знакомых выйдет на улицу, то непременно вас застукает. Тебе нравится видеть Мирона таким: жалким и раскрепощенным, без сарказма и показной манерности. — Какая же ты блядь, Оксана Яновна, отдаёшься при первой встрече в подворотне, — цедишь ты, наблюдая за тем, как дрожат ресницы у Федорова, и тот только кладет голову тебе на плечо и снова подается навстречу ласкам, — нравится тебе, что я тебя разложу сейчас и отымею, а? Нравится, знаю. — Только не тут, — мотает головой почти сознательно Мирон, грудная клетка у него буквально подскакивает при каждом вздохе, — вызови такси, я оплачу, — Мирон смотрит тебе в глаза и, прижимаясь плотнее, говорит, — пожалуйста.       Ты безразлично киваешь и вызываешь такси. За то время, пока вы ждете его, Мирон успевает смотаться в бар, чтобы забрать куртку и предупредить дружков, что уезжает. Тебя удивляет, как никто не замечает стояк Федорова, но тебе, в принципе, поебать — у тебя самого стоит нехило, и это все, о чем ты думаешь в этот момент. Машина приезжает на удивление быстро, и вы сразу садитесь на задние сидения, а Мирон называет свой адрес, и ты прикидываешь вашу дорогу по времени — ехать вам примерно минут десять. Мирон прислоняется лбом к стеклу и кладет куртку себе на колени, видимо, хочет перевести дух — но ты против. Ты эту сучку отымеешь так, что она точно не забудет. Ты садишься ближе и запускаешь руку под куртку Мирона, касаешься его ширинки — Федоров смотрит на тебя непонимающе, видно, что теперь он уже боится, что вас спалят — и это то, что тебе нужно. Ты хочешь, чтобы Мирон испытал всю эту смесь страха и желания, поэтому расстегиваешь его штаны и лезешь рукой под резинку трусов. — Черт, — тихо шипит Федоров, когда ты плотно обхватываешь его член, — какого…       Следующее слово он не успевает произнести, потому что ему приходится закусить губу, когда ты начинаешь двигать рукой. Ты держишь крепко, гладишь большим пальцем головку, а другой рукой приспускаешь штаны Федорова. Мирон старается совсем не двигаться, только приподнимает бедра и гнется в спине, почти не дышит от того, насколько боится, что водитель что-то заметит. Ты же сжимаешь член Федорова, иногда касаешься яиц, будто дразнишь — ты прекрасно знаешь, как и где мучительно приятно. И встречаясь глазами с умоляющим взглядом Мирона, ты только ухмыляешься в привычной манере и набираешь темп. В салоне тихо играет радио, и Мирон, стараясь дышать ровно, просит увеличить громкость, ты же издаешь короткий смешок. Водитель не чувствует подвоха, он делает громче и едет дальше. Ты же придвигаешься к Федорову еще ближе и свободной рукой царапаешь его поясницу, отчего Мирона чуть ли не подбрасывает. Когда вы уже заезжаете во двор, Мирон не сдерживается и кончает, пачкая твою руку и куртку, пару капель попадает и на сиденье. — Понравилось, Оксаночка? — лыбишься ты, глядя на обессилевшего Федорова, который сразу же застегивает штаны и наскоро расплачивается. — Уебок, — беззлобно бросает в ответ он.       Вы кое-как добираетесь до квартиры Мирона и вваливаетесь в прихожую. У тебя нет времени рассматривать обстановку внутри, Федоров тащит тебя в спальню, а сам ненадолго пропадает в ванной. Ты за это время успеваешь раздеться, и когда Мирон возвращается, тоже нагим, ты уже не можешь держать себя в руках. Федоров видит это, и если он получил свою разрядку, то ты нет, и возбуждение становится почти болезненным. Мирон просит лечь тебя на кровать, а сам устраивается между твоих ног — он берет в рот. Все твое былое раздражение сходит на «нет», когда твой член упирается в глотку Федорова, который делает минет так, будто практикует это ежедневно. Ты рвано дышишь и кладешь руку на чужой затылок, Мирон берет почти сразу до основания, параллельно дроча себе. Ты же думаешь в этот момент, что панч про «я ебал тебя в рот» никогда еще не был в твоей жизни таким реалистичным. Тебя не хватает надолго, и ты кончаешь Федорову в рот. Мирон хочет сплюнуть, но ты не даешь: подаешься вперед и зажимаешь его нос, и Федоров сглатывает, слегка морщась. У него снова стоит, как и у тебя. — Выебем тебя в формате трех иксов, Оксана, — ты разворачиваешь Мирона к себе задом, так, что он становится в коленно-преклоненную.       Ты раздвигаешь его ноги и входишь без подготовки, и от этого Мирон практически кричит и упирается лбом в матрас, комкает простыни. Ему больно, а тебя всего сводит от удовольствия — внутри Мирона жарко и тесно, поначалу даже двигаться неудобно. Ты толкаешься так, что почти по самые яйца, и вся комната наполняется стонами. Вы трахаетесь так, пока Федоров не отстраняется и неожиданно не переворачивает тебя, оказываясь сидящим сверху. Теперь он самостоятельно насаживается на тебя, опираясь рукой о твою ногу. Ты стискиваешь пальцы на его тазобедренных косточках и вколачиваешься сильнее, и Мирон запрокидывает голову, стонет громко и пошло, тебя это только раззадоривает. Ты приподнимаешься и оставляешь на теле Федорова череду засосов от ключиц до живота. Становится совсем душно и горячо, ты дрочишь Мирону, пока он сам насаживается на твой член. Так продолжается еще около пятнадцати минут, пока Мирон не кончает, и ты за ним, чувствуя, как сфинктер Федорова при этом сжимается. Ты не выходишь из Мирона, пока из тебя не выходит вся сперма, и только потом отстраняешься. Федоров так устал, что просто откидывается на кровать и кутается в смятом одеяле, находясь в блаженном состоянии полудрема. И ты делаешь то же самое, думая о том, что без одежды и затраханный до изнеможения Мирон тебя не так уж и бесит.