Люблю не за что-то, а вопреки всему

— Моя маленькая сладкая девочка! Это кто тут такой крохотный? Такие глазки у нас удивлённые, такой масенький носик, такие розовые щёчки! А какой у тебя пушок на головке! Моя прекрасная блондиночка! Как ты похожа на маму! Ты будешь такой же красавицей, верно? Бледной, изящной, с золотыми кудрями! — это продолжалось уже около часа. Хотя, кого я обманываю, он, как увидел своё чадо, так и потерял голову окончательно. Я взглянула на Баркера, качающего на руках дочку, которая расширившимися глазами смотрела на всё вокруг и шлёпала губами. И что такого необычайного в этом маленьком нелепом существе? Какая она красавица?! Личико до сих пор немножко припухшее и кажется асимметрическим! Я уж молчу про то, какая голова непропорционально большая! И вообще все младенцы толстые и лысые. Ладно, ладно, это был довольно-таки симпатичный ребёнок, просто похожий на мать, а не на отца. От Бенжамина в ней не было ничего! Зато схожесть с Люси была просто поразительной. К слову о нашей «мученице». Прошла уже неделя с родов, а она всё ещё заставляла весь дом крутиться вокруг себя! Вот и сейчас, в двенадцатом часу ночи, она спокойненько спит, а прекрасный цирюльник, клюя носом, успокаивает Джоанну, которая минут пять назад орала так, будто её режут, напоминая слегка приплюснутым вздёрнутым носиком маленькую свинью. Вот уж и впрямь наследственность — страшная вещь! Я будто бы видела перед собой вторую Люси! И с этой маленькой девчонкой тоже возятся с детства так, будто она — пуп земли! Вот и получим мы все лет через пятнадцать капризную куколку-эгоистку. Это сейчас ты, дорогуша Бенжамин, счастливо смеёшься, когда дитя смотрит на тебя, а вот посмотрю, что ты запоёшь, когда этот ангелочек будет клянчить у тебя на платья и шляпки похлеще жены! Да уж, вдвоём они тебя в могилу сгонят. Малышке всего семь дней, а за это время Бенжамин Баркер заснул от силы раза три. Так как, видите ли, молодая мамаша днём с деточкой с удовольствием играется, а ночью спать хочет, а не успокаивать дочь. При этом брадобрей работает днями напролёт, а некоторые ещё и возмущаются, что он уделяет им и ребёнку мало внимания! Но я смотрела на светящиеся глаза мужчины (под которыми залегли тени из-за недосыпа) и понимала, что он любит свою семью больше всего на свете, даже больше жизни. И он будет сидеть с этим орущим комком сколько потребуется и искренне радоваться каждому мгновению, даже если маленькая свинья будет визжать ему в ухо! — Мистер Баркер, уже поздно, вы почти не спали, вам нужно отдохнуть. — Пустяки, всё… — ему не удаётся подавить зевок. — Простите, всё нормально. К тому же бедная Люси должна отдыхать. Я едва не заорала проклятья в адрес его жены. Неужели она вообще не думает о супруге? Вроде бы любит… — Вот что, если вы сегодня не поспите, завтра не сможете держать в руках бритву. Идите к себе, я посижу с Джоанной. — Правда? — в усталых глазах промелькнула робкая надежда. — То есть, если вам будет не сложно, конечно… Я вздремну всего часочек и заберу её! — Я вас умоляю! У меня и так бессонница, к тому же меня куда больше прельщает перспектива провести ночь с Джоанной, а не моим благоверным, — фыркаю я. Баркеру неудобно и это видно. Он не хочет принимать от меня помощь, так как до сих пор чувствует себя очень виноватым передо мной. Но в то же время он с ног валиться от усталости. — Нет, я не могу злоупотреблять вашей добротой, — побеждает его лучшая и более глупая часть. — Как хотите. Но знайте, что я собираюсь сидеть тут всю ночь и тяготить вас своим присутствием, — бросаю я, делая вид, будто снова погружаюсь в книгу. — Ваше присутствие вовсе не тяготит меня, — сконфуженно говорит брадобрей, опуская глаза. — В самом деле? А если, скажем, я предамся воспоминаниям вслух? Например, освежу в памяти Сочельник… Как сейчас помню, по всему дому была развешена омела… Карие глаза в испуге округляются. — Так что давайте мне этого ангелочка и идите наверх. Бенжамин кладёт мне на руки дочку и на прощанье целует её в лобик. — Будь хорошей девочкой и не капризничай. — он улыбается ребёнку. — Огромное спасибо, Нинель. Вы, как всегда, меня выручаете. — Мне только в радость это. Я обожаю детей, — с милой улыбкой вру я. На самом деле детей я не очень-то любила. Да и вообще по большей части они меня бесили. Глупые, беззаботные, не понимающие своего счастья… Не нужно работать, думать о ком-то, выходить за муж за нелюбимого… Кхе, что-то я отвлеклась. — Доброй ночи, Джоанна, Нелли. — цирюльник вышел. А я опустила взгляд на девочку… И моё сердце пропустило несколько ударов. Подумать только, это же Его дитя! Плоть от плоти, кровь от крови! Как я могла плохо думать о ней? Да этот ребёнок и впрямь сокровище — он же часть Бенжамина! А нерешительно погладила белый пушок на головке младенца. — Ну что, принцесса, загоняла ты отца в конец? — почему-то прошептала я, будто малышка могла меня понимать. Ребёнок сделал неопределённое движение губами, и мне сразу вспомнилась нервная улыбка любимого человека. — Ах ты маленькое чудо! Сделай это ещё раз! Дитя, будто бы поняв, что обращаются к ней, смешно подняла на меня глазки. И опять я увидела отражение её отца. Когда, поцеловав меня под омелой, он опустил голову и несмело поднял на меня свои бездонные очи. — Поразительно! — восхищено пробормотала я. — Ты и действительно сокровище! Глазёнки у тебя чем-то отцовские напоминают. Тоже после их взгляда попробуй откажи в чём-нибудь… С этой ночи маленький эксплуататор плотно сидел у меня на шее. Я с пеной у рта просила разрешить мне посидеть с ней (собственно, счастливые родители были только рады сбагрить это чудо на ночь), готовила всякие смеси для младенцев (У Люси всё через одно место — и молока было мало) и чуть ли не плясала возле маленькой мисс Баркер. Ловетт даже делал мне замечания, что я, судя по всему, нанялась прислугой у квартирантов. Да уж, я с неимоверным удовольствием заботилась о маленькой крошке, помогала в чём только могла её отцу и даже иногда матери. Наверно, это унизительно. Но с недавних пор мне приходиться в лепёшку расшибаться, чтобы получить взгляд или слово от мистера Баркера. Через пару недель после родов Люси будто подменили. То ли беременность и послеродовая депрессия так сильно влияли её, то ли она действительно изменилась после того, как стала матерью, но капризов стало меньше раза в два, она перестала устраивать отвратительные сцены и даже по-своему заботилась о муже! Однажды цирюльник обронил, что, наконец, его Люси вернулась. Теперь в их семье всё встало на свои места. Семейная пара жила друг другом и не замечала ничего вокруг. Разве что дочку, да. Её они обожали не меньше, чем друг друга. А миллион остальных лондонцев просто не существовал в их мирке. Пожалуй, они периодически вспоминали, что существует некая миссис Ловетт, которая буквально живёт ради них. Бенжамин, кажется, и впрямь забыл о том, что ещё полтора месяца назад мы были лучшими друзьями, а, может, и чем-то большем. Клянусь, он вёл себя так, будто мы всегда ограничивались словами приветствия и вежливыми банальными фразами о погоде! Зато жену он буквально на руках носил и боготворил… Вот так в этой жизни кому-то достаётся всё без малейших усилий и страданий, а кто-то урывает кусочки счастья у этой самой судьбы. Забавно, для Люси все Его поцелуи и взгляды ничего не значили, в то время, как я готова была умереть за одну улыбку Бенжамина, адресованную мне. Самым смешным было то, что наши комнаты разделяла всего лишь тоненькая стеночка. Казалось бы, какая мелочь! Но в то же время эта стенка была пропастью между двумя мирами. С одной стороны — самая счастливая молодая мама и жена в мире, с другой — несчастная одинокая женщина. Ночами я слушала идиотское хихиканье Люси, сбивчивый шёпот Бенжамина и качала детскую кроватку, которая иногда переезжала ко мне. А так как наши постели стояли у одной стенки, хихиканье и шёпот были самым безобидным, что я могла услышать ночью! Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что я с мукой и каким-то интересом вслушивалась в его стоны… Интересно, какой Бенжамин с ней? Нерешительный и вечно стесняющийся, как после нашего поцелуя, или же властный и страстный, как во время нашего… эм… свидания? Баркеры вели себя так, будто только поженились и иначе, как с подушкой на голове, я не могла уснуть. А уж все эти «Ах, Бенни, я сейчас умру!» или бесконечные «Я люблю тебя!» мне просто покоя не давали. Поменяться, что ли, с мужем комнатами? А что — он храпит так, что дом трясётся, они шумят — пускай соревнуются. Но это я так, чисто от обиды говорю. На самом деле мне было очень больно, и я мучительно искала ответ на вопрос — чем я хуже Люси? Неужели я не достойна его любви? Что же, наверное, нет. Правда, я едва не стала его любовницей, что всё же говорит в мою пользу. Я, конечно, понимаю, что Бенжамин хотел сделать это из-за частых ссор с женой, постоянного напряжения, да и просто потому, что я бегала за ним, как собачонка. Но душу грела одна мысль — он заметил меня. Пусть этой привязанности хватило ненадолго, и брадобрей всё-таки разобрался в своих чувствах, отделил, так сказать, влечение от любви, но мне будет что вспоминать. Да, мои воспоминания о той ночи смазаны и искаженны из-за жара, но они есть у меня. И до конца своих дней я буду помнить его губы, руки, тепло его тела… Помнить и довольствоваться слюнявыми поцелуями мужа, его лапищами и жирной неповоротливой тушей. После болезни я хотя бы могу притворяться, что мне нехорошо и быть с ним пореже, но, так или иначе, совсем избавиться от своей главной обязанности я не могу. «Священные узы брака»… Я вас умоляю! В нашем союзе нет ничего не то, что священного, даже человеческого — постоянно ссоримся, я с ним не разговариваю неделями, потом он препирается ночью пьяный и… Не могу даже думать об этой мерзости. После нашей беседы о Натали толстяк почти не пил и вёл себя мало-мальски прилично, но первые месяцы нашего супружества были живы в моей памяти. Зима уже подходила к концу, когда мои молитвы, видимо, были услышаны и кто-то наверху или же, наоборот, внизу решил, что Люси Баркер и впрямь слишком хорошо живётся. В один пасмурный день я убиралась в пирожковой, клиентов не было, разве что Бенжамин задумчиво потягивал чай и наблюдал за тем, как Эмма сюсюкает с Джоанной, пускающей пузыри. Внезапно дверь с грохотом отворилась и на пороге мы увидели миссис Баркер всю в слезах. Брадобрей тут же вскочил, шумно отодвинув стол. В его глазах читался испуг и желание убить любого, кто обидел его ненаглядную. — Боже мой, Люси, что случилось? — спросил он, подходя к жене. — О-она умерл-ла! — спотыкаясь в звуках, выдавила девушка и бросилась на грудь любимого, задыхаясь в рыданиях. — Успокойся, дорогая. Тише, присядь, скажи всё по порядку. — брадобрей довёл едва идущую Люси до диванчика у стола. — Я п-приш-ла… Она… В-в-в кр-ресле… М-мёр… О, Бенни! — Люси опустила руки и голову на стол и громко зарыдала. Я подошла и молча поставила стакан воды на стол, за что была удостоена секундным благодарным взглядом таких любимых тёмно-карих глаз. Прекрасный цирюльник протянул жене воду, и та залпом осушила стакан, потом несколько раз глубоко вдохнула. — А теперь медленно и спокойно всё расскажи, — осторожно проговорил квартирант, поглаживая Люси по плечу. — Я пришла сегодня к тёте. Удивилась, почему она ещё спит — время то обедне. Я подошла, что бы разбудить её. Но, Бенни, кожа тетёшки была такой холодной и голубоватой! Я поняла, что моей тётушки больше нет! Понимаешь, её больше нет! Ещё в пятницу мы с ней беседовали, она поцеловала меня на прощание! А сегодня она уже… О, Бенжамин! Я так любила тётю! Она растила меня вместе с мамой, а теперь её просто нет! Как и мамы! Мистер Баркер привлёк жену к себе и та тихонько заплакала. А я почувствовала внутренний укол. Они опять чувствовали боль на двоих… Ну почему я не могу позлорадствовать всласть, видя как плохо ей? Ведь всегда рядом с рыдающей Люси Бенжамин, который чувствует всё то же, что и она! И теперь я тоже жалела Люси и хотела сделать всё для того, чтобы облегчить её страдания! Хотя, всё-таки есть справедливость на этом свете. Не только же в счастье купаться этой девчонке!