Люблю не за что-то, а вопреки всему

Прошло пятнадцать лет с его ареста. Зачем я ещё живу? Хм, я часто задумываюсь над этим вопросом. У меня не осталось ничего. У меня нет семьи, у меня нет смысла жизни. Муж и то отошёл в мир иной лет десять назад. Назло мне он умирал долго и мучительно, но после того письма, в котором говорилось о смерти Бенжамина, мне уже ничего не страшно. В некогда шумном доме теперь осталась я, да ненормальная. Я называю её «старуха» или «старая ведьма», так как это точно не Люси Баркер. Дела в пирожковой идут хуже, чем когда бы то ни было, поэтому старая ведьма теперь сама зарабатывает себе на хлеб. Ходит по ближайшим улицам и просит подаяние. Я пускаю её в дом, лишь когда на улице совсем холодно. Старуха ночует там, где когда-то жили Эмма с мужем. Комната Люси Баркер и цирюльня надёжно заперты. Я каждый день там убираю пыль. Ведь он может вернуться в любую минуту, я точно знаю! Он обещал, и я всё ещё верю. Почему я не сдаю комнату, хотя с трудом свожу концы с концами? Это комната занята. Она принадлежит мистеру Баркеру и ждёт возвращения хозяина. Что я скажу ему, если он вернётся, и комната будет заселена? Да, наверно, я всё ещё жива, так как верю в его возвращение. Больше аргументов нет. Иногда мне кажется, что я уже мертва. Я скорее не живу, а существую. Что произошло за эти пятнадцать лет? Да ничего. Разве что клиенты теперь заходят раз в неделю, да и то преимущественно самые бедные, чьих грошей хватает только на мои отвратительные пироги. Мои пироги худшие в Лондоне. Слава о них гремит по всему кварталу — такой гадости жители Флит-стрит отродясь не пробовали. Поэтому если ко мне кто и заходил, то не местный. И на каждого посетителя я бросалась, как фурия. И пока он не успевал понять, что за мерзость я ему подсовываю, моей задачей было всучить ему как можно больше еды и питья. Дни тянулись ужасно долго, и я только и делала, что скучала и пекла отвратительные пироги с крысами и собаками. Сама я предпочитала не рисковать и не пробовать эти корки с тухлятиной внутри. Каждую субботу я убиралась в цирюльне. Там почти не осталось мебели — времена были тяжелыми, чтобы не помереть с голоду и отделываться от кредиторов (такой маленький прощальный подарочек от Альберта — он, оказывается, заключил один договор, по которому дом мог отойти его бывшему компаньону в случаи неуплаты долга), мне приходилось иногда что-нибудь продавать. Единственное, к чему я не смела прикасаться, даже когда была на грани выселения из дома, — так это вещи Бенжамина. И в первую очередь его серебряные бритвы. Все семь штук лежали в коробочке так, как он положил их. По воскресеньям я устраивала себе развлечение — шла на рынок. Там я до хрипоты торговалась за каждую копейку, искала дешевое мясо и самую некачественную муку с тестом, а после шла на кладбище, чтобы положить несколько маргариток на могилы отца и Альберта. Возвращалась я поздно и долго отбивалась от старой ведьмы, которая просила пустить ей на ночь. С боями зайдя в дом, я запирала пирожковую и шла в гостиную. Вечерами я обычно сидела у камина с книжечкой какого-нибудь бездарного писаки, и читала про разные истории любви. Ещё я любила читать драмы, там всё было в мрачных тонах и я радовалась, понимая, что какому-то герою досталось побольше, чем мне. А, вот что ещё изменилось за эти годы — я. Для начала моими неизменными атрибутами теперь были мертвенная бледность, огромные тени вокруг глаз и вечно всклокоченные волосы. Мне было лень их укладывать каждый день, и поэтому на голове у меня было что-то невообразимое. Иногда, посещая рынок, я встречала Бидла Бэмфорда. А пару раз я видела, как Тёрпин проезжал в коляске вместе с приёмной дочерью. Джоанна выросла настоящей красавицей — с пшеничными волосами, бледной кожей и огромными небесно-голубыми глазами. На отца она была не похожа, зато я видела в ней отражение Люси. К слову о Бенжамине… Наверно, это безумие, но я всё ещё ждала его возвращения. Мечтала, как однажды он вернется, и мы с ним заживём вдвоём… Я много раз размышляла над тем, что скажу ему. Люси совсем невменяема, мистер Баркер не переживёт, если увидит её такой. Поэтому я всегда знала, что если он придёт, я скажу, что его жена отравилась и умерла. Так будет лучше для всех… Примерно об этом же я размышляла одним пасмурным майским утром, разминая тесто ножом. Тараканы составляли мне компанию, и я от души била их скалкой через каждые пару минут. Настроение было ни к чёрту, так как всю ночь мне снился Бенжамин. А когда просыпаешься и понимаешь, что чудесный сон не был реальностью, всегда хочется кого-нибудь убить. Итак, вынеся кое-какие объедки старой ведьме, я готовила свои пироги, одним граммом которых можно было свалить лошадь. Клиентов я не ждала — был один с недельку назад (до сих пор, наверно, с отравлением валяется, бедняга), так что следующий ожидался где-то через полторы недели. Я даже не сразу подняла глаза, когда скрипнула дверь. Мало ли, сквозняки там, или старуха ломиться… Но подняв глаза, я увидела человека в дверях. В первую секунду мне померещился Баркер, но я тут же поняла, что это не он, а у меня, как всегда, галлюцинации. — Клиент! — изумлённо ахнула я и всадила нож в доску. Мужчина лет сорока с небольшим отпрянул к двери, но не тут то было — я уже обогнула стойку и кинулась к нему. — Постойте! Куда вы спешите?! Вы меня так напугали… Я подумала, что вы призрак. Да уж, чем-то он был неуловимо похож на Бенжамина… От сравнения меня отвлекло то, что посетитель сделал движение, будто собирается уйти. Я фамильярным движением положила руки ему на плечи. — Полминутки! Присядьте! — ноль реакции. — Сядьте! Садитесь же! — я стукнула мужчину по плечам, и тот опустился на диванчик. Довольно странный субъект… Но однозначно красивый. Чёрные кудри со странной седой прядью, идущей чуть выше правого виска. Кожа настолько бледная, что отдаёт в сероватый. Совсем, как у меня… Большие почти чёрные глаза, окружённые чёрно-красноватыми тенями, такими, будто он не спал полмесяца или сильно натерпелся. Точно! Глаза! Они по цвету очень похожи на очи Бенжамина. Только в этом взгляде сквозит далеко не теплота, а скорее холод и какая-то угроза, если вообще не ненависть ко всему живому. Да и вообще от незнакомца веет какой-то скрытой силой, в нём есть что-то пугающее. Пугающее, но завораживающее… Я откинула прочь эти странные мысли, намереваясь насовать оторопевшему клиенту побольше своей стряпни. Что он так странно на меня смотрит? Будто бы пытается кого-то во мне узнать? Сдвинув брови, с каким-то сожалением… Мда, неудобно получилось… Нужно что-нибудь сказать, пока он не счёл меня сумасшедшей и не сбежал. Я на всякий случай захлопнула дверь. — Я в том смысле, что не вижу клиентов неделям, — уточнила я, вспомнив свою реплику про призрака и решив, что из-за неё посетитель так таращиться на меня. — Вы зашли за пирогом, сэр? Простите, если я немного странная. Что это? — я схватила огромного таракана и кинула на пол, чтобы раздавить. — Можно подумать, что у меня тут чума, потому, как люди обходят стороной пирожковую, — треща без умолку, чтобы клиент не успел сделать чёткий заказ, я скорее-скорее ставлю ему на стол тарелку с большим пирогом и кружку эля. Мужчина всё так же внимательно за мной наблюдает, и у меня опять возникает ощущение, что он гадает та ли я, за кого он меня принимает. Раскатывая тесто и неся какую-то чепуху, я исподтишка пытаюсь как следует разглядеть его. Да, миссис Ловетт, у тебя уже паранойя. Теперь мне кажется, будто это Бенжамин Баркер! Ну что за вздор? Разве что похожий разрез глаз, да нос. В отличии от прекрасного цирюльника посетитель худощав, плечи у него шире, хотя роста вроде такого же… Сколько раз я на улице бросалась на чужих людей, со спины приняв их за Него? И не счесть. Так что не стоит кидаться на этого человека с глупыми вопросами. Это не Бенжамин. Тот бы не сидел, как пень, а давно бы уже бросился обнимать меня и расспрашивать, где его семья. Тем временем этот пугающего вида клиент с задумчивым видом и явным недоверием вертит мой пирог в руках. Понюхал. Опять с таким видом, будто пытается что-то вспомнить и узнать… Нет, дорогуша, если бы ты уже пробовал мою стряпню, тебя бы сюда не занесло! Посетитель рискнул-таки откусить… Его лицо застыло на миг, а потом он стал выплёвывать корки, думая, что я не вижу. Ну, примерно такой реакции я и ожидала. Эх, в чём было достоинство Ловетта, так это в том, что он ел с одинаковым аппетитом всё, что я приготовлю. Я поднимаю взгляд на клиента… И моё сердце пропускает несколько ударов. Именно сейчас, когда он жалостливо поднял брови, пытаясь проглотить то, что не успел выплюнуть, я увидела мимику Бенжамина Баркера. Но это выражение быстро исчезло с бледного лица, и я опять списала всё на маразм. Размышляя в этом ключе, я продолжала жаловаться на жизнь, проверяя свои догадки. Будь он брадобреем, он бы отреагировал как-то на мои слова. Но клиент хотел было что-то сказать, уже открыл рот, а передумал. Нет, точно это не мистер Баркер. Мужчина отпил немножко из чашки «эля» и скривился так, будто его вот-вот вырвет. Ха, одному чёрту известно, что намешивают в это пойло! За такую цену, скорее всего, это моча пополам со спиртом! Но… Он опять поднял брови типичным для прекрасного цирюльника движением! Так, одно из двух — либо у меня едет крыша, либо… Нет, глупости, человек не может так измениться! Нужно проверить! — Поверьте, дорогуша, понадобиться что-то покрепче, чтобы смыть этот привкус! Идёмте со мной, я дам вам хороший стакан джина, — с этими словами я иду в гостиную, жестом зовя клиента за собой. Тот поднимается, преодолевает пирожковую… И останавливается у лестницы наверх. Карие глаза смотрят наверх с такой тоской и дикой надеждой… — Тут уютно, правда? Незнакомец оторвался от созерцания лестницы и прошёл в гостиную. — Мои весёленькие обои — хорошее приобретение. Они лишь частично опалились, когда сгорела часовня. Мужчина оглядел комнату с какой-то горечью, будто бы что-то вспоминая… — Вот, пожалуйста, возьмите и погрейте кости. — А разве над магазином нет комнаты? Раз «тяжелые времена», почему вы не сдаёте её? Какой знакомый голос… Хм, что-то он мне напоминает… Ну точно, почти, как у Него! Только пониже, пожалуй. Нет, мне точно показалось! Нелли, только не начинай надеться, чтобы не было больно потом! Есть один точный способ проверить. Нужно попробовать. — Наверху? Ах, к ней никто и не приблизиться. Люди считают, что её преследуют беды. Он сел в кресло Бенжамина! Уже пятнадцать лет никто не сидел в нём! Во мне закипела обида вместе с надеждой. Как только я договорила, мужчина повернулся ко мне и опять приподнял брови в лучших манерах мистера Баркера! Мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. Как этот человек на него похож! — Беды? — в его глазах читался испуг и волнение. — Да. А кто говорит, что они не правы? Опять мне показалось что-то знакомым в его голосе. Я подошла к креслу, рассматривая странного человека с седой прядью. В конце концов, пятнадцать лет каторжных меняют человека. Чисто теоретически он может быть Им… Но что тогда значит эта молчаливость? Притворство, что он не знает меня? — Видите ли, несколько лет тому назад там произошла одна история. Пренеприятнейшая. Я присела в кресло, всё так же внимательно вглядываясь в лицо незнакомца, пытаясь отыскать там знакомые черты. — Жил был цирюльник со своей женой, — начала я свою проверку. — И он был прекрасен… Настоящий Маэстро с бритвой. Но его сослали пожизненно… Мужчина смотрел прямо перед собой, будто бы видел перед собой картинки минувших лет. — И он был прекрасен. Баркер его звали. Бенжамин Баркер, — сказала я, ожидая какой-нибудь реакции на имя. — В чём была его вина? — спросил гость, всё так же глядя в никуда. — В глупости… — со вздохом сказала я. — Понимаете, у него была жена. Красивая штучка, глупая маленькая куколка. У неё был шанс на новую жизнь… Бедняжка, бедняжка… Был судья, понимаете ли, желал её, как сумасшедший. Каждый день присылал ей цветы. Но разве ж она выйдет из своей башни? Сидела там и рыдала часами. Глупышка. Но худшее было впереди. Бедняжка… Визита Бидла все были вежливые. Бедняжка… «Судья, — говорит он ей, — так раскаивается.» Он винит же себя в её ужасной судьбе, она должна прийти в его дом сегодня вечером. И, конечно, когда она приходит туда, бедняжка, у них там бал — все в масках. Она там никого не знает, несчастная. Она измученно шатается и пьёт, бедняжка. Она думает, будто судья раскаялся, бедняжка. «О, где же судья Тёрпин?» — спрашивает она. Он был там, всё верно — только вот не таким уж и раскаивающимся. — я делала всё для того, чтобы Баркер (если это он) не выдержал и выдал себя. Поэтому я не стеснялась в подробностях. — Она не годилась для таких испытаний, знаете ли. И всем это показалось таким забавным. Они посчитали, что она, верно, сойдёт с ума. Так что они все стояли и смеялись, знаете ли, когда судья накинулся на неё. Бедная душа. Бедняжка… — Нет!!! — незнакомец, — хотя, скорее старый знакомый, — подлетел с кресла так, будто его подкинуло большой пружиной. — Неужели никто не сжалился над ней? — голосом, полным боли. Я была на грани обморока. Теперь, когда речь зашла о Люси, глаза выдали его… Только Бенжамин мог так остро почувствовать все мучения, что пережила его жена. Сожаление, адская боль и переживания отражались в бездонных карих глазах. Комната кружилась и расплывалась, в ушах шумело. Я не верила, что дождалась этого дня… — Значит, это вы… Бенжамин Баркер… — заворожено шепчу я. И мне кажется, что что-то в груди стремительно оживает, распрямляет крылья и готовиться вновь любить одного человека больше жизни. Да что там, я будто бы сама очнулась от сна, я вновь живу!