Панацея

Жизнь вообще штука странная. Кажущиеся странными и дикими вещи однажды становятся привычным дополнением к рутине, вливаются в жизнь просто и легко, как новый магазинчик, открывшийся на углу — первое время, конечно, глаза мозолит, но и забегать в него время от времени всё же приходится. Так и люди, жуткие и пугающие, на первый взгляд, внезапно становятся твоими друзьями, твоим кругом общения, теми, кто всегда без сомнений подставит своё плечо без ненужных расспросов и занудных нотаций. И оглядываясь назад, можно только пожать плечами — как же всё пришло к тому, что сейчас есть? У Такеши жизнь, о которой можно только мечтать. Замечательный отец, потрясающие друзья, лучшее на свете хобби и беззаботная улыбка самого счастливого на свете человека, с которой он практически никогда не расстаётся. Такеши нравятся необычные люди, они пробуждают в нём интерес к жизни — другой, чужой и будоражащей кровь, но со временем начинаешь понимать, что и с мечтами стоит быть осторожнее: цепочка новых знакомств приводит порой к слишком неожиданным, даже невозможным, последствиям. Иногда ему кажется, что он начинает понимать Гокудеру, настороженно и злобно относящегося к новым в их сумасшедшей жизни людям, когда из-за угла в любой момент может появиться новая опасность, а из воздуха возникнуть какое-то неведомое существо, снова переворачивая их мирное существование. Такеши смеётся, дразнит подрывника, делится новостями с Тсуной — дни размеренно текут по реке жизни, готовя новый её виток, всё по-прежнему, и даже лучше — он делает успехи в бейсболе, с переменным успехом сдаёт тесты и тренируется до кровавых мозолей, чувствуя разливающееся по телу тепло — удовлетворение собственной работой. Но внутри будто что-то с громким шумом разбивается, разваливается на части, надламывается — бейсбольные тренировки всё чаще заменяеются тренировками с мечом, беспокойство за отца тяжёлым грузом пригвождает к земле, сдавливает виски осознанием собственной вины и бессилия — улыбка по-прежнему не сходит с губ. Такеши куда сильнее, чем может показаться, и демоны в его душе тоже — куда ужаснее и беспощаднее, чем можно себе представить. Хром — тихая и незаметная, тонкий хрупкий стебелёк, легко склоняющийся от любого порыва ветра. У неё за спиной — жестокое к маленькой девочке прошлое, ужасы мира мафии, на которые она глядела широко распахнутыми глазами, шугаясь всего на свете испуганным зверьком, и тёплое чувство к своему спасителю. Будущее пугает её своей неизвестностью, и единственным, кто мог вселить в неё уверенность, был её спаситель, центр её крохотного мира, его смысл и цель. Но волшебство иллюзий преступника мафиозного мира — не панацея, и Хром собственными руками разрывает нити уз, связавшие их, отказываясь от его помощи в поддержании собственной жизни. Хром касается сердца — на его месте сосущая пустота, тёмное ничто, чёрная дыра, созданная её собственными руками. Хром делает шаг за шагом вперёд, разбиваясь снова и снова, боль глубоко внутри парализует всё её существо — и она готова поклясться, что никакие пытки и аварии никогда не делали ей больнее. Жизнь сталкивает их с поразительной ловкостью для случайностей, и Хром кажется, что эта плутовка находит в этом какое-то особое, садистское удовольствие. Ямамото Такеши — удивительный человек, с пугающей простотой помогающий в беде и с неимоверной неосторожностью прячущий собственные кошмары глубоко в сердце. Такеши улыбается беззаботно и легко, пока его душа рвётся на части, дробится и крошится — Хром больно режет эта его самоотверженная жертвенность в угоду остальному миру. Хром — молчунья и тихоня, нелюдимая и чуждая шумным компаниям кивает на дружелюбные приветствия и иногда здоровается в ответ, и собственное отторжение отзывается ноющей болью на месте сердца на её непроизвольные действия. У них нет ничего общего — кроме одного неуклюжего школьника в Боссах, резкой боли в подреберье и ледяных пальцев одиночества, касающихся самого сердца. Такеши остаётся один в любой толпе, пропадает в одиночных тренировках и постоянной помощи отцу в суши-баре, Хром чувствует себя лишней на посиделках в кафе или на шопинге с новоиспеченными подругами. Одиночество въедается в кожу, становится верным другом и спутником, ласково держит за плечи, пока душу выворачивает наизнанку от не высказанных слов и не выстраданных чувств. Боль помогает не забыться в этом кошмаре, не имеющем ни начала, ни конца — Хром находит его в додзё, сбивающего в кровь ладони и обливающегося холодным потом. Несуществующее будущее лишило их надежды — настоящее рассыпается прахом, веется пеплом по ветру, вызывает глухую истерику, давящуюся по привычке, на корню. У них нет будущего — оно рассыпается настоящим от одного единственного прикосновения, поэтому они прикасаются друг к другу, в конце концов, сломанные вещи нельзя сломать дважды. Хром давится слезами и попытками не провалиться за одну из сторон граней — иллюзия и реальность существуют в ней одновременно, она сама существует в них, пока надежные руки сжимают её бледные ладони. Такеши хриплым шёпотом выталкивает ужасы, рисуемые его воображением, его самые страшные страхи, пряча в её коленях своё чужое, непривычное без улыбки, лицо. Сломанные люди делят на двоих тяжесть своих страхов и ледяное дыхание вечного одиночества. И каждый из них уверен, если однажды у их кошмаров будет её/его лицо — у них не будет причин бежать.