Солнце в Мексиканском заливе

Я смотрел на закат в Мексиканском заливе, положив руки на перила терассы на втором этаже моей виллы. Ноги болтались в воздухе, просунутые в отверстия белых перил, к которым прижималось моё инвалидное кресло. И я рад, что могу ими болтать. В детстве, мать говорила мне, что так делать нельзя, будто я катаю чертиков на лаковых черных ботинках 33 размера. Да, как же давно это было, мама. Я положил голову на свои руки, щуря глаза, но упорно смотрел на солнце, хотя знал, что глаза будут печь и болеть спустя время. Мои выгоревшие и отросшие рыжие волосы развивал теплый ветер, и на тот момент, я мог сказать: Флорида – мой рай. - Ты опять заболеешь.. – заботливые руки укрыли меня белым пледом, якобы невзначай, случайно, коснулись растрепанных волос. Он улыбался, и я это чувствовал. После страшной аварии год назад, мне было очень тяжело восстановиться. Все деньги, вся власть, вот это - ничто в сравнении и жизнью. Бывала ли у вас возможность потерять всё? Не было? Я могу вам позавидовать, но лишь белой завистью, цвета которой была моя вилла, упирающаяся в Мексиканский залив. Кюхён, мальчишка, приглядывающий за мной в больнице, кажется, был просто волонтером. Но не добровольным. Родители заставили его, лишая всякой студенческой радости и веселой жизни. Вот там мы и встретились с ним. Вот тогда мы и решили сбежать. Дикое желание, до покалывания в пальцах, покинуть этот город, который разбивает нас раз за разом. Ах да, о том, что разбивает. У меня нет ноги. Тогда, когда меня привезли с места, где остался кусок моей плоти, я увидел глаза, переполненные ужасом. Нет. Ни отцовские, потому что его нет, ни мамины, потому что я был ей не нужен, её волновали мужчины. А я был просто сыном. Её скорее, волновали мои деньги. Вонючие банкноты, запах которых она любила вдыхать и щуриться, приговаривая «Ты у меня лучший в мире, Хэ-а».. хотя знала, что я ненавижу, когда меня так зовут. Так вот, дальше. Моя невеста даже не показалась в больнице. А через пол года я узнал, что она вышла замуж за моего лучшего друга. Что ж, Хёкджэ видимо этого заслужил. А я нет. Но авария научила меня, ни о чем не жалеть. Ведь я бы, тогда, никогда не встретил этих испуганных глаз, наполненных страхом и ужасом. Спустя 8 месяцев, когда я перебрался на коляску, мы сняли со счетов деньги и уехали. Это было безумное приключение, шалость, которая ни в коем случае не была шуткой. Всё было серьезно. До зуда в моей несуществующей ноге. - Моей сестре бы это понравилось.. – прикрыв глаза, замурчал я, как обычно, простуженным голосом. Я знал, что он сейчас морщит лоб и думает, чем бы таким вылечить меня, хотя знает, у меня хроническая болезнь. И не только боли в горле. - У тебя есть сестра? – всё же недоумение в его голосе присутствовало, так же, как и всегда когда я морозил всякие глупости. - Нет, но я хотел бы, что бы была. – вот так заканчивались наши вечерние разговоры. Я развернулся в коляске, прежде вытащив свои ноги. То есть ногу. Одну настоящую, а другую.. я вам клянусь, я чувствовал голой кожей ветер, ласковый ветер. Я не мог назвать себя одноногим. Кю продолжал смотреть на закат, улыбаясь каким-то своим мыслям, а позже выдохнул, и залился смехом. И прозвучала его любимая фраза: - Ах, Ли Донхэ… Я сделал вид, что ничего не понял, посмотрел на него, будто тут больной он, а не я. Но я как всегда ошибался. Больных было тут двое. Я с силой нажимал на рычаг, двигаясь ко входу в комнату. Сильные руки резко остановили коляску, шлепнули меня по пальцам, и попросили больше не шалить. Ах, Ли Донхэ, какой же ты ещё ребенок. Этот чудаковатый младшенький повез меня пустую комнату, где стоял рояль. -Кю-а, я не хочу играть прямо сейчас.. – надувал я тонкие губы, хоть и знал, что пухлее его они не станут - А я хочу петь, и это не обсуждается. – сказал – как отрезал, но так всегда и было, это нормально. Я привык подчиняться этому человеку, точнее кто кого ещё подчинял – вот вопрос. Но дьявольская улыбка этого парня сводила с ума. Он подвез меня к белому роялю, и отошел, посмотрел на меня. Поправил белый плед, снова отошел. - Эй, хватит примеряться. Что мне сыграть? – я улыбался, наблюдая за действиями этого хулигана. Пожав губы, он запрыгнул на рояль, лег спиной, от чего его темно-каштановые волосы разметались по белой гладкой поверхности. И тут я подумал о том, что пора попросить Люси, нашу горничную, сменить простынь из черных на белые. Возможно, сходя с ума от бессонницы, я смогу сходить с ума и от красоты. - Играй что хочешь, мой маэстро! – так пафосно и глупо прозвучало это в исполнении моего Кю. Но я улыбнулся своим мыслям, прикрыл глаза, положил руки на клавиши… и заиграл. Он приподнялся, безумным взглядом посмотрев на меня, на что я лишь махнул одной рукой. Я играл его любимую песню, которую он часто слушал в наушниках, или когда мы ехали в торговый центр. Или когда ложились спать, он втыкал мне один свой наушник в ухо, обнимал, целовал в плечо и усыпал. Я прокручивал плейлист и натыкался на эту песню. Постоянно натыкался. И я понимал, что это мой Чо Кюхён. Я долго не мог сообразить, почему это его голос, его песня, а он такой простой, и совсем не звезда? Почему он не пел дальше? Но мы не спрашивали о прошлом, это как табу, и это нам нравилось. Но я был бы не Ли Донхэ. Созвонившись с Хёкджэ, я заставил его найти информацию о своем напарнике, компаньоне, медбрате, музыканте, или любовнике. Называйте, впрочем, как вам угодно. История многое умалчивала, но насколько мой мозг воспринимал информацию, настолько я проникся историей моего ребенка. Сейчас не об этом. Единственное, что я всегда говорил, я благодарю судьбу, за то, что разбился. И за то, что он меня собрал. Но моё умение лить воду безгранично, я мог дойти к рассказам о моей бабушке и её утках, которые покусали меня в детстве, но не буду. Песня называлась Late Autumn. И когда он запел… я наверное, ничего прекраснее в своей жизни не слышал. И не услышу. Внутри всё задрожало, миллиарды гусениц в моем животе превратились в бабочек. Он самая большая звезда. Он моё Солнце. Солнце в Мексиканском заливе.