Быт, уют и немного секса

      Когда Дазай предложил встречаться, Чуя решил, что это бред пьяного подростка, и, так как тоже был не очень-то трезв, согласился.       Недели полторы спустя Чуя таки понял, что напарник ни разу не шутил. К этому времени Дазай полностью переселился к нему: занял два ящика комода, одну полку в шкафу и целую половину далеко не самой широкой кровати. Поначалу это всё, конечно же, бесило. Но как-то очень быстро перешло в разряд привычного. Дазай хоть и был парнем с завихрениями, но в быту оказался на удивление уютным. И полезным.       Чуя, например, не помнил, когда в последний раз готовил себе завтрак. Обычно он вырубал будильник и следом вырубался сам, гарантируя себе опоздание сначала на учёбу, а потом и на работу. Так что нормальному завтраку Чуя предпочитал чашку кофе и сигарету. С появлением же Дазая отпала потребность в будильниках вообще и спешке в частности. Осаму – жаворонок до мозга костей, так что поднимается ранним утром вне зависимости от обстоятельств. И непременно будит Чую умопомрачительными ароматами, доносящимися с кухни. И как бы ни был ленив по своей природе Накахара, он поднимался навстречу запахам, шёл на кухню, плюхался за стол и получал свою порцию горячего завтрака. Пока он кушал, Дазай садился напротив, подпирал ладонями подбородок и, по-кошачьи щурясь, наблюдал за ним, игнорируя гневные взгляды, которые очень скоро сменились искренней благодарностью.       Помимо завтраков Дазай ненавязчиво взял на себя воскресную уборку. Так что если по будням повелителем пыли и тряпки был Чуя, то по воскресеньям в их дом приходило смутное время, и рыжий лишался своей власти. Будучи свергнутым, он мог валяться в постели до обеда, лениво почитывать какую-нибудь книгу или всё так же лениво тянуть сигарету за сигаретой. За последнее, правда, он неизбежно получал от Осаму: тот не любил, когда сигаретного дыма становилось слишком много, и размашисто щёлкал Чую по оголённым участкам тела мокрой тряпкой, оставляя на белой коже обидные покраснения. Зато подобные «нежности» придавали Чуе ускорение: шипя и бранясь вполголоса, он пулей улетал в душ, после которого мог с чистой совестью приступить к делам, которые в основном сводились к приготовлению ужина. Да, в воскресенья небольшая газовая плитка становилась подружкой Накахары.       Готовить он не любил. Но ведь не любить – ещё не значит не уметь, не так ли?       Чуя любил мясо. И умел его готовить. Бефстроганов, фрикасе, жаркое, отбивные, элементарные котлеты – что угодно, в чём было мясо, могло стать украшением стола в выходной день. А однажды он случайно узнал, что Дазай – редкостный сладкоежка (и как только удавалось скрывать столько лет!), поэтому на воскресном столе потихоньку стали появляться сладости: шоколадное суфле, всевозможные пудинги, штрудели, фруктовые пироги, чизкейки, маффины и разнообразные пирожные. Апогеем стала вазочка с леденцами, закрепившаяся на кухонном подоконнике и опустошаемая с ужасающей скоростью. Десерты, в отличие от мяса, Чуя готовить не умел, но учился быстро и качественно. Так что мог каждую неделю наблюдать горящие детским восторгом карие глаза.       Общий бюджет тоже оказался весьма удобной штукой, как и возможность в любой момент позвонить друг другу и попросить принести домой что-нибудь недостающее, будь то пачка сигарет или стиральный порошок.       Что касается интима – Чуя и тут был вполне себе доволен. Он легко возбуждался, иногда от самых неожиданных вещей, порой – от собственной, едва скользнувшей в голове грязной мысли. Дазай, в свою очередь, был готов всегда и везде. А чужие руки в таких вопросах определённо приятнее собственных.       Чуе нравились руки Дазая. Нравились его иссушенные перекисью пальцы и неизменно тёплые ладони. Нравились обманчиво боязливые прикосновения, переходящие в настойчивую уверенность. Нравилось целовать его сладкие от леденцов губы, пока руки методично двигались вверх и вниз. Ему даже нравилось трогать Осаму в ответ, хоть и было немного неловко – всё же Чуя во всех отношениях мельче.       Да, Чуе нравилось это всё. И хотя порой ему хотелось чего-то другого – большего, – он никак не решался сказать об этом, заливаясь краской по самые уши.       Но что ему ещё нравилось в Дазае – так это догадливость.

***

      Вечер вторника ознаменовался тяжёлым заданием и заранее выданными за него внеплановыми выходными, которые воодушевили Накахару настолько, что он не сумел вовремя остановиться, и его поглотила Порча. Безусловно, выходные это приблизило. Как и глубокий обморок.       Дазай тащил напарника на спине и тихонько радовался его компактности. Будь Чуя хоть немножечко крупнее, донести его бренное тельце до дома было бы более проблематично. А так – даже приятно: Чуя размеренно дышал, посапывал на ухо Осаму и приятно согревал спину.       Дома Дазай переодел его, отёр с лица кровь и уложил в кровать. Сам же отправился в душ – отмываться и успокаиваться. Собственная жизнь его мало волновала, а вот перспектива похоронить рыжего по-настоящему пугала. Каждый раз, когда Смутная печаль выходила из-под контроля, Дазай бежал к нему изо всех сил, стремился как можно быстрее прикоснуться и обнулить. Зачастую он по дороге отхватывал несколько пуль, а то и пламенный привет от самого Чуи – тот не видел перед собой ни врагов, ни друзей.       Дазай боялся, что однажды он не успеет. И теперь, мягко заползая к Чуе под одеяло, он обхватывал его руками, прижимался к спине и вдыхал аромат сандала, смешанный с запахом пота, крови и сигарет, одними лишь кончиками пальцев вслушивался в мерные удары сердца, эхом отзывавшиеся в ямочке меж ключиц.       Скоро Дазай успокоился, пригрелся и уснул.

***

      Чуя проснулся рано утром от шевеления за спиной, громкого сбивчивого дыхания и характерных влажных звуков. Всё ещё очень хотелось спать. Он попытался провалиться обратно в сон, но почувствовал, как Дазай толкнулся спиной в его спину, и рассердился:       - Нашёл время, чёрт тебя дери! – Чуя резко сел и вполоборота уставился на Осаму.       Тот замер на вдохе. Одеяло сползло вниз, оголив забинтованный торс и острые позвонки. Правая рука была закинута за спину и ниже локтя оставалась скрыта одеялом. Дазай обернулся. Губы его были сухие, на скулах алел румянец. Накахара густо покраснел.       - Чуя, - выдохнул Дазай, - прости, что разбудил.       Рыжий не нашёлся, что ответить. Так и сидел рядом, пялился на Дазая и, кажется, краснел ещё больше, ещё ярче. Тот перевернулся на спину:       - Иди ко мне, Чуя.       Уговаривать не пришлось: Чуя прильнул к нему, скользнул языком меж горячих губ, потёрся о бедро. Дазай отвечал жадно, запускал пальцы в длинные волосы, массировал затылок, гладил спину, спускаясь всё ниже. Им едва хватало воздуха. Чуя стал совсем твёрдый и всё настойчивее тёрся о чужое бедро. Дазай, однако, никуда не спешил. Накахара начинал злиться.       - Что ты медлишь? – прошипел он.       - Играю, - Осаму мягко улыбнулся. – Играю с тобой, Чуя. – Он наконец опустил руку и мягко сжал любовника ладонью. Чуя коротко улыбнулся и задвигался в руке Дазая, дыша и постанывая в его плечо.       - А, Чуя, - Осаму сжал пальцы, заставив остановиться, - хочешь… попробовать что-то новое? Хочешь… быть внутри? Внутри меня?       Чуя удивлённо приподнялся. Для дурацкой шутки даже Дазай не выбрал бы такое время, но и в серьёзность его как-то не верилось.       - Чего?..       - Я спросил, хочешь ли ты меня, - Осаму всё улыбался.       Чуя шумно выдохнул и кивнул.       - Тогда подвинься и дай мне пару минут, - Дазай отодвинул от себя любовника и, встав на колени, повернулся к нему спиной. – Можешь смотреть, если хочешь.       Дазай потянулся, проводя ладонями от талии вниз, огладил свои ягодицы и сжал их, прогнулся в пояснице, закрыл глаза и, будто стесняясь, опустил голову. Он буквально чувствовал, как Чуя пожирает его горящими глазами, как дрожит от желания. Дазай дразнил его, и от этого сам начинал дрожать и изнывать от нетерпения. Он поднёс руку ко рту и самозабвенно облизал пальцы, причмокивая, будто это был леденец. Решив, что они уже достаточно влажные, Дазай чуть наклонился и медленно ввёл их внутрь.       Чуя смотрел, как Осаму растягивает себя, и представлял, как горячо и тесно внутри него. Слушал его возбуждённое урчание, переходящее в откровенный, протяжный стон:       - Чуя…       Дазай вздрогнул и повалился грудью на кровать, открывая любовнику самое пошлое и развратное зрелище, двигая в себе пальцами, в каждом стоне выдыхая короткое имя.       Чуя больше не мог сдерживаться. Придвинулся к Дазаю, куснул запястье, вынуждая убрать руку, прикусывая кожу, прошёлся поцелуями вдоль позвонка, вдавил его голову в матрас. И вошёл.       Дазай хрипло вскрикнул и сжался. Чуя застонал в голос, перехватил бёдра Осаму и начал двигаться. Тот подавался навстречу, сминал простынь и почти кричал, повторяя имя Накахары. Влажные, пошлые звуки разносились по комнате, просачивались в щели стен и замирали там. Осаму уже не трогал себя, лишь умолял не останавливаться, просил: «Ещё!», «Сильнее!», прикусывал уголок подушки и безостановочно стонал. Он кончил первым и сжался так жарко и туго, что Чуя последовал за ним.       Оба без сил повалились на кровать. Разгорячённые, переплелись в поцелуе.       - Я люблю тебя, Чуя.       Рыжий не ответил, лишь уткнулся носом в ключицу Дазая, прижался к нему и засопел. Осаму блаженно улыбался и перебирал рыжие пряди. Тело сковала приятная усталость, поясницу покалывало, и Дазай думал, что когда-нибудь, быть может, уговорит Чую ради любопытства поменяться местами. И может быть, ему даже удастся сделать это без драки.