Гнев

Хруст костей – как музыка, несложно почувствовать себя дирижером, швыряя болтающиеся тела о стены и ловя слухом каждое повреждение хрупкого человеческого скелета. Запах крови пьянит – сложно удержаться, когда можешь одним движением руки вытащить наружу все органы человека, не произведя ни одного надреза. Если бы у него было чуть больше времени, Пакстон Феттел растянул бы удовольствие уничтожения на несколько часов. Он бы любовался выдавленными белками глаз, созвездиями выбитых зубов, оторванными пальцами и вывернутыми наизнанку коленями. Он бы сыграл симфонию боли на сломанных ребрах и сплел бы венок из сухожилий. Что бы о нем не думали чудовища в белых халатах из армахемских лабораторий – он был эстетом и умел находить красоту даже в безобразном. Особенно, если это безобразие он творит собственными руками. К сожалению, времени у него не так много, солдаты лезут, словно моль на новую шубу, и Феттел только рад этому. Потому что жажда крови уже сдавила ему горло стальными тисками, и только горы чужих тел могут ослабить этот захват. Глаза застилает красная пелена, в ушах звенит от напряжения, зубы сжаты до хруста. Сложно представить, что один человек может противостоять целому отряду, но он пока справляется. Всполохи алой ауры разгораются все сильнее, а ряды противника постепенно редеют. Что, неужели так быстро? Где же все веселье? Подсыхающая кровь оставляет липкое ощущение между пальцами, и бурые капли падают вниз, чертя дорожку следов, которая удлиняется с каждым шагом. Немного влево и вниз – там, за лестницей, притаилась последняя шавка Армахема, крепко сжимает приклад винтовки и задерживает дыхание, чтобы не выдать себя. Поздно, голубчик. Тепло твоего тела служит ужасную службу, и никакие мантии-невидимки всего мира не укроют тебя от чужого голода. Шейные позвонки беззащитно хрустят под напором невидимой силы, которая одним махом поворачивает голову солдата на сто восемьдесят градусов. Несколько секунд – и бездыханное тело уже на полу, а высокая худая тень склоняется над ним, втягивая запах страха и смерти на полные легкие. Дыши, ненасытное чудовище. Упивайся адом, который ты породило. Тебе это никогда не надоест. Феттел осматривается назад – на хаос, который он сотворил за считанные мгновения. Предсказуемая засада, целый отряд, вооруженный до зубов, который он в своей слепой ярости уложил, даже не успев насладиться моментом. Хотелось крушить, хотелось рвать вены и обливаться чужой кровью, ломать кости и сворачивать шеи, стирать внутренности в пыль, в нити, в кровавое месиво, которое сейчас лениво чавкало под ногами. Ему нужно было выпустить пар, и пешки Армахема оказались, как никогда, кстати. Они шли уже чертову тучу времени, не останавливаясь и не отдыхая. Возможно, они бы уже давно достигли пункта назначения, если бы не брат и его проклятые принципы. Далась ему та девчонка, она все равно ходячий труп – если не штурмовики, так порождения больного воображения Альмы ее прикончат. А если и от них ей удастся увернуться, то за дело возьмется сам Феттел. Потому что нехер путать их планы, они в полшаге от цели, и он не позволит кому-либо или чему-либо им помешать. К сожалению, брат не разделял его взглядов, и твердо уперся в мысль о том, что Джин нужно спасти. Как будто это что-то изменит. Как будто спасением одной жизни он искупит вину за погубленную вторую. Как будто догадки Феттела верны и Оперативник действительно чувствует угрызения совести. Нет, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Скорее всего, просто обычное упрямство старшего братишки. У них это семейное. Сцепились, поругались – вернее, ругался Феттел, а Оперативник просто молча смотрел на него, цельнокаменный в своем хмуром упрямстве. Под конец не выдержали оба – один растворился в багровом мареве под затихающие отголоски матов, второй молча ушел в темнеющий тоннель, оставив после себя несколько массивных вмятин от кулака на крошащейся колонне. Оба были уверены в своей правоте, но ни один не смог донести ее до брата. Феттел проводит ладонью поверх тела мертвого солдата. Еще теплое. Жажда крови внутри никуда не делась, царапает острыми когтями – видимо, отряд был слишком маленьким для одного телепата. Теперь он мог бы вернуться к Оперативнику – тот сейчас явно не скучает, окруженный толпами фантасмагорических чудовищ или проснувшихся клонов. Вокруг него постоянно творится какая-то чертовщина, вот где все веселье. Мысль о том, что брат борется со своими кошмарами радовала Феттела, но не успокаивала. Да и что толку его искать – он все равно не отступится, пока не вытащит ту мерзкую девчонку. Сам же он не собирался пальцем о палец ударить, чтобы помочь. Вот понаблюдать за неудачами старшего – это да, за милую душу. Сзади раздаются уверенные шаги, и Феттел резко разворачивается, поднимая охваченные пламенем руки, готовый встретить и отразить любую опасность. Он даже немного доволен – очередная жертва, веселье еще не закончилось. Появление из-за угла Оперативника хлестким ударом сбивает довольную улыбку с его губ. На лице даже на секунду мелькает разочарование, которое тут же сменяется приутихшей было злостью, мешающей удивиться – а что он, собственно, вообще здесь делает? Тоннель к Джин ведет в другую сторону. Феттел выпрямляет спину, но не спешит опускать руки. Они оба внимательно изучают друг друга, и Оперативник кажется... растерянным? Словно не ожидал наткнуться на брата так скоро. Словно не успел подготовить подходящие слова. - Эта дорога короче. Так будет быстрее, — хрипло выдавливает он из себя, наконец, чтобы прервать затянувшуюся тишину. Звучит почти правдоподобно, Феттел готов ему поверить, и даже почти не хочет поинтересоваться, как брату удалось его найти. Глупый вопрос, они оба ведь не просто из пробирки выращенные. - Правда? – ехидство в голосе удержать не удается, хотя злость отступает. – Тогда я просто расчищал тебе путь, — он обводит кровавое месиво вокруг себя ладонью и опускает, наконец, руки. Жажда крови притихает. – Жаль, ты опоздал. Вечеринка уже закончилась. Ни один из них не говорит правды, и оба боятся поверить в то, что стоит за этими натянутыми оправданиями. Они пока не готовы пустить друг друга внутрь своих панцирей, ведь для обоих это означает проигрыш, а ставки в этой игре чересчур высоки. Оба еще слишком далеки от того, чтобы быть братьями, но пока один из них позволяет себе чувствовать, испытывать настоящие, живые эмоции, старательно спрятанные за пеленой гнева, а второй возвращается, чтобы знать, видеть, быть уверенным, что брат рядом и все под контролем – пока они остаются в этой странной, испорченной, алогичной связке, у них еще есть шанс.