***
Когда Ривай садился в самолёт, в тот теперь уже далёкий день, он в очередной раз навсегда покидал родной город, родной дом… покидал Эрена и молился лишь об одном: чтобы это был последний раз. Действительно, последний. После разговора с родителями и того, как открылся сестре, на душе стало легче, но это не отменяло факта, что сердце осталось в небольшой квартире, в спальне с зашторенными окнами, которая навсегда сохранит тайну лучших дней его жизни, а также понимания, что им никогда не повториться. Эрен оставил его одного, вернувшись в свою жизнь, избавив их обоих от невыносимой боли прощания. Эрен всегда был смелым, самым смелым из всех, кого Ривай знал. И в тот день он лишний раз в этом убедился. Эрен оставил его и их прошлое позади, простился с мечтой о несбыточном будущем, которого им никогда не достичь, запер их мимолётное настоящее, хоть это и разбило его на части. И вернулся домой, к мужу, чтобы собрать себя по кусочкам, начать всё сначала, чтобы теперь всё стало правильно. Вот только связь, за которую они цеплялись с отчаянным упрямством, никуда не делась. Они держались за неё каждый со своей стороны, и никто не мог найти в себе сил отпустить первым. Эрен был тем ещё упрямцем, и кому, как не Риваю, было об этом известно. Значит, стоило сделать это самому — отпустить, оборвать, разрушить. И нужно было сделать лишь шаг, но Риваю требовалось ещё немного времени. Всего лишь день, час, минута, которые всё тянулись и тянулись. Самолёт вернул Ривая обратно на север, в мир снегов и бескрайнего синего неба, морозного воздуха, от которого перехватывает дыхание, и ослепительного солнца. Он сам не заметил, насколько соскучился. Просто любовался видом бескрайнего простора и облаков, пока самолёт снижался, и с удивлением обнаружил, что под этими облаками снег идёт стеной. Крупные пушистые хлопья кружили за стеклом иллюминатора, и внизу не было видно земли. Пилот успокоил разволновавшихся пассажиров, и уже спустя двадцать минут шасси коснулись посадочной полосы. Ривай выдохнул — всё же он ненавидел самолёты. Здание аэропорта было крошечным по сравнению с тем огромным, что было в родном городе, и Ривай достаточно быстро миновал переходы, добираясь сначала до центрального зала, а потом и подземной парковки, где он оставил машину несколько дней назад. Слева лениво ползла лента выдачи багажа, и народ толпился в основном там, остальное пространство пустовало. Ривай остановился у ряда кресел, бросил на них сумку и застегнул кофту спортивного костюма, в котором летел. Уже собираясь вытащить куртку, он почувствовал до боли знакомый запах, которого здесь быть просто не могло. Такой свежий весенний и до боли родной, что сердце предательски сжалось. И только потом альфа внутри тряхнул головой, сознавая, что было в этом запахе нечто иное. Если Эрен пах прохладой раннего утра, капелью и талым снегом, первыми робкими цветами, то этот аромат был более тёплым, таким, когда проснувшаяся природа начинает отдавать тепло. Так пах весенний лес, лишённый снега, с пробивающимися травами и набухающими почками, с ледяными ручьями, затерянными в низинах. Такой похожий и такой иной. А затем его плеча аккуратно коснулись, и Ривай окаменел, боясь повернуть голову. — Простите, — раздался робкий голос, — вы не поможете мне снять чемодан с ленты? Вот тот, белый. Ривай немного повернул голову, но увидел лишь аккуратную маленькую ладошку и показывающий направление тонкий почти прозрачный пальчик. Кивнув, потому что сил вымолвить хоть слово не нашлось, он шагнул к ленте, готовый подхватить указанный чемодан, как только тот до него доедет. На вид он был маленький и лёгкий, и Ривай уже успел подумать, не лишится ли своих вещей, пока его отвлекают у ленты, но опасения развеялись, стоило подхватить багаж. Похоже, этот омега возил с собой кирпичи, чтобы его ненароком не сдуло ветром. Спрашивать он, конечно, не собирался. Вернувшись к своим вещам, Ривай всё же оглянулся на омегу, что обратился к нему с просьбой. Воздушное создание лет шестнадцати смотрело на него преогромными голубыми глазами и хлопало длиннющими ресницами. Он вообще был какой-то весь облачно-белый. В огромном длинном пуховике, со светлой небрежной косой, лежащей на плече поверх белого же свитера крупной вязки, чей высокий ворот доходил до подбородка. — Вы так легко одеты, — заметил он вместо «спасибо», — впервые на севере? — Нет, — отозвался Ривай, не собираясь завязывать беседу, и расстегнул сумку, доставая куртку и быстро одеваясь. — Как думаете, есть шанс дождаться такси в такую погоду и какую они могут заломить цену? — вновь вклинился в его мысли робкий голос, и, повернувшись, Ривай заметил, как юный омега смотрит на стеклянные двери, за которыми не переставая валил снег. — Тебя не встречают? — удивился Ривай. Было странно, что этот ребёнок так беспечно путешествует один, да ещё и тут его никто не встречает, хотя от аэропорта до города путь неблизкий. — Хотел сделать сюрприз, — ответил тот, — но, видимо, придётся торчать здесь несколько часов, дожидаясь дедушку. — Куда тебе ехать? — спросил Ривай раньше, чем успел подумать. И внутренний голос, слишком похожий на Ханджи, тут же издевательски протянул, что «сыпать соль на рану очень в твоём духе, Ривай». — Военная академия, — тут же ответил омега, — дедушки живут совсем рядом. — Могу подвезти, — вновь быстрее мыслей предложил Ривай, кляня себя на чём свет стоит. Но слово не воробей. — Это было бы так здорово, — встрепенулся омега и нахлобучил на голову шапку, такую же белую, как и всё остальное в нём. Ривай даже подумал, усмехнувшись, что выйди тот в снегопад, и его уже не найдут. — Только вы не будете против, если я сфотографирую номер машины и отправлю папе? А то мне снесут голову за то, что я сел в машину к незнакомому альфе. — Будто таксисты — поголовно твои приятели, — фыркнул Ривай, подхватил сумку и кивнул, приглашая за собой. — Я фотографирую номера всех машин, в которые сажусь, — заторопился следом омега, и колёсики его чемодана задребезжали по плитке пола. — Не хочется, знаете ли, очнуться однажды в лапах какого-нибудь психопата или проданным в бордель. — Ты насмотрелся дешёвых детективов, — бросил Ривай и нажал кнопку вызова лифта, им предстояло спуститься на два этажа ниже. — Лучше уж дешёвые детективы, чем сопливые мелодрамы, — надул губы тот, затаскивая чемодан в открывшуюся кабину. — Да и папе так спокойнее, а мне нетрудно. Спускались и шли до машины молча. Ривай завёл двигатель, дав и ему, и салону немного прогреться, и закинул в багажник сумку вместе с чемоданом омеги. — Ты там кирпичи возишь? — задал мучивший вопрос и пояснил, перехватив удивлённый взгляд: — Чтобы тебя ветром не унесло, в смысле. — Я не настолько лёгкий, — улыбнулся омега и, словно в подтверждение, расстегнул и распахнул пуховик. Ну да, конечно, фыркнул Ривай и закатил глаза. Омега надулся. Ростом он был совсем немного ниже самого Ривая, зато комплекцией не дотягивал даже до Армина в том же возрасте. Этакая хрупкая снежинка, которую можно сломать без особых усилий. Однако об этом Ривай размышлял недолго, потому что его окатило потоком наполненного омежьим ароматом воздуха, и он едва не выплюнул лёгкие, хватаясь за сигареты, которые Микасе так и не вернул. — Садись в машину, — приказал, отходя в сторону и закуривая. Омега смешно надулся, щёлкнул на телефон номерной знак и ловко забрался на переднее сидение. Ривай предпочёл бы, чтобы тот ехал сзади, но не нашёл в себе сил попросить об этом. Соблазн дышать пусть даже и просто похожим ароматом был слишком велик. Да и сам мальчишка не вызывал раздражения. — От вас пахнет омегой, — заметил он, когда вырулили на дорогу, — я ещё в аэропорту почуял. Так похоже на мой запах, только более холодный. И насыщенный, раскрытый. Как у взрослого омеги. — Как ты?.. — удивлённо спросил Ривай, но так и не закончил вопрос. Омега этого юнца ещё не пробудился, был близок к этому, но времени было в достатке. — Почуял, — пожал плечами тот и помолчав добавил: — Неудачное свидание? — как ножом по сердцу. — Какого чёрта? — на пару секунд уставился на него Ривай. — От вас пахнет отчаянием и безысходностью, — ответил тот без капли смущения, — в феромонах альфы это угадывается без труда. Вы не знали? — Лезть не в своё дело и задавать подобные вопросы грубо и бестактно. Ты не знал? — отбил Ривай. Он не мог сердиться на этого ребёнка, но его слова жгли душу. — Знал, конечно, — ответил тот, — папа меня постоянно ругает за излишнюю прямолинейность. Простите, если мои слова вас обидели. — Всё в порядке, — ответил Ривай, — эта история уже закончена и осталась в прошлом, — добавил, расслабляясь. Говорить об этом незнакомцу было на удивление легко. — Мне жаль, — отозвался омега, будто и впрямь был хоть в чём-то повинен, — в преддверии гона альфе лучше находиться рядом со своим омегой. Вам осталось немного, — добавил задумчиво, — неделя, может, две. — А это ты как понял? — Ривай посмотрел бы на него пристально, но в условиях плохой видимости смог бросить лишь короткий взгляд, продолжая следить за дорогой. — Чувствую, — пожал плечами тот. — У меня два старших брата альфы. Они близнецы и всё делают одновременно. Входят в гон одновременно, едят, спят, даже моются. Ну, не вместе, конечно, — он прыснул смехом. — Отцу пришлось в их ванной вторую душевую установить, потому что они всё выясняют кулаками. А во время гона вообще бесятся и дерутся постоянно, как дикие псы, дом ходуном ходит. И мне проходу не дают, таскаются, как приклеенные. Ривай даже скорость сбавил, слишком, видимо, выразительно глянув на омегу, что тот так замахал руками, будто без слов понял. — Нет-нет, ну что вы, мы ведь братья! — торопливо заговорил омега. — Я их не возбуждаю!.. Хотя во время гона они и так возбуждены сверх меры. Сексуально не привлекаю, так будет сказать правильнее… Единокровные родственники друг на друга не реагируют. Ну, вы и так это знаете, — Ривай кивнул больше сам себе, вспоминая слова отца, которые тот сказал ему в далёкие семнадцать лет. — Но мои феромоны, даже такие слабые, их успокаивают, и всем становится легче. Ривай мог перебрать все года жизни рядом с Эреном, но точно не нашёл бы ни единого момента, когда омежьи феромоны брата могли его успокаивать. Всё было с точностью наоборот. — Однажды вообще смешно вышло. Они среди ночи ко мне завалились, зажали в тиски и, уткнувшись в шею, засопели. А я таращился в потолок до утра, пока отец не нашёл и не навешал им подзатыльников за то, что напугали меня. Сказал, что они должны были к папе идти, а не ко мне. Папа вообще на них действует, как лекарство. Скажет ласковое слово, по голове погладит, феромонами своими успокоит в один миг. Ну, вы, наверное, это тоже знаете, ваш папа так делал? — Мама, — выдохнул Ривай, в тысячный раз убеждаясь, что они с Эреном явно какие-то бракованные, и, будь всё нормально, они никогда бы не смотрели друг на друга иначе, чем как брат на брата. — Как необычно! — восторженно воскликнул омега. — Хотя, наверное, это логично. Всем ведь известно, что самых сильных альф рожают женщины. А у вас такая аура, что даже мой не до конца пробудившийся омега готов подчиниться. Вы приказы младшим взглядом, наверное, отдаёте? — бесхитростно рассмеялся он. — Или мысленно? — Что за бред? — бросил Ривай. Впрочем, он не чувствовал ни злости, ни раздражения. Просто в очередной раз удивился тому, что ему указывают на очевидные вещи, которые раньше почему-то подвергал сомнению. А тут какой-то юнец ему глаза будто открывал. — Это научные факты, это в школе проходят, — закусил губы омега и уставился в окно. — Ладно, не злись, — пошёл на мировую Ривай, как-то незаметно проникнувшись к этому ребёнку симпатией. Да и до города было ещё миль двадцать. — Как звать-то тебя, умник? — Тед, — отозвался омега, — но друзья и родные зовут Тедди. — Ривай. Рад знакомству. — Ого, какое необычное имя, — моментально забыв, что, в общем-то, дулся, воскликнул омега, вновь разворачиваясь к нему. — Мне нравится. Больше темы альфо-омежьих сущностей они не касались, и за лёгкой беседой дорога до города прошла незаметно. Болтал в основном Тед. Обо всём и сразу, напоминая этим Ханджи. О друзьях и школе, о дедушках и что очень часто их навещает, о сериалах, книгах, фильмах. Ривай лишь изредка вставлял какую-то короткую фразу, вроде «не читал» и «не смотрел». И усердно не давал себе проваливаться в болото воспоминаний, что шептали ему о том, что этот юный омега уж слишком похож на Эрена. Того далёкого беззаботного Эрена, не умолкающего ни на секунду, весёлого, счастливого и такого родного, что сердце сжималось. Внешне они, правда, были прямо противоположными, но всё остальное подкупало. Особенно чёртов аромат, такой непохожий и одновременно пробирающий до костей. И впервые Ривай на кого-то вёлся, впервые альфа заинтересованно принюхивался и наполнялся довольством. Конечно, Риваю и раньше оказывали знаки внимания омеги, бывали и девушки. Особенно в выходные дни, когда он со Смитами или товарищами по учёбе выбирались куда-нибудь развеяться. Но альфа никогда не реагировал, каким бы приятным ни был запах, как бы ни завлекали феромоны. Ривай плевать на это хотел и на предложения провести вечер в более тесной компании не вёлся. Мог бы, но пользоваться людьми было ниже достоинства. А давать ложные надежды — тем более. И вдруг такая перемена. Может, и правда, он морально подготовил себя, спустя два года. Не найти Эрену замену, нет. Отпустить, чтобы каждый мог двигаться дальше. Они домчали до академии, когда уже начали спускаться ранние сумерки. Зажглись фонари, и всё вокруг сказочно замерцало. Снег продолжал падать, такой же крупный, только уже не такой сильный. — Спасибо вам большое, — заговорил Тед, когда они выбрались из машины и Ривай достал из багажника чемодан. До указанного дома было рукой подать. — Может, вы согласитесь зайти на ужин? Мне очень хотелось бы вас поблагодарить. — Не стоит, — тут же отказался Ривай. — Меня не было несколько дней, нужно отчитаться и догонять пропущенное, — объяснил непонятно для чего. Видимо, вмиг погрустневшее лицо напротив побудило к этому. — Ладно, — тихо отозвался омега. И сразу стало так его жаль, что Ривай пресёк любые мысли, чтобы провести с этим ребёнком ещё какое-то время. — Вы ведь поняли, у меня нет альфы, — добавил Тед. — Я заметил, — не стал отрицать Ривай, всё ещё не понимая, к чему идёт этот разговор. Омега помялся ещё с минуту, теребя тонкими пальчиками белые пушистые рукавички. Он кусал губы, избегая смотреть на альфу, пока не собрался с духом. — Скоро меня ждёт первая течка, и я не хотел бы проводить её под капельницами, — наконец торопливо забормотал Тед. — Мне бы хотелось, чтобы это был альфа. Но не один из тех идиотов, что окружают меня в школе! А кто-то более взрослый и… и надёжный. Вы выглядите очень надёжным, достойным альфой! А ещё мне кажется, что вы добрый и не станете беспричинно обижать омегу. Вы мне очень понравились с первого взгляда, ещё во время регистрации на рейс, — он выдал это сплошным текстом, будто репетировал, и Ривай, привыкший к тому, что умеет мастерски держать лицо, почувствовал, как отвисает челюсть. — Это не будет иметь для вас никаких последствий, разумеется! И вы не будете мне ничем обязаны, просто… просто небольшое одолжение. Ривай не знал, смеяться ему или плакать. Обнять наивного ребёнка, пожалеть его или отвесить подзатыльник, чтоб из этой хорошенькой головки вылетели подобные мысли. В сознании не укладывалось, как до такого вообще можно додуматься. — Ты меня совсем не знаешь, — начал издалека, — к тому же, если считаешь меня достойным и надёжным, то должен понимать, что без обязательств и последствий — это не про меня. Как ты вообще додумался просить о таком незнакомого человека? — Интуиция подсказывает. И инстинкты, — отозвался Тед. — Вы мне очень понравились, и, возможно, если бы я тоже вам понравился, то… — Так, остановись, — прервал его Ривай, чувствуя, что лимит удивления исчерпан. — Я вам не нравлюсь, — грустно подытожил тот. — Нравишься, — выдохнул Ривай. Скрывать было глупо, этот чудной омега давно почувствовал в его феромонах всё, что хотел. — Ты чудесный, Тедди, и любой альфа будет счастлив рядом с тобой, — он протянул руку и смахнул с пушистого мехового помпона осевшие снежинки, а затем перехватил маленькую ладошку и прижал к своей груди. — Но это сердце никогда тебя не полюбит. — Вы, видимо, оставили его там, вместе с тем омегой, — мягко улыбнулся Тед. — Так и есть, — подтвердил Ривай и щёлкнул его по аккуратному носику. — А тебе совет: приглядись к тем, кто рядом. Идиоты обычно становятся самыми преданными и любящими мужьями, просто нужно дать им шанс. Ну всё, теперь иди. Омега бросил на него ещё один взгляд, уже не такой печальный, и бодро зашагал по заваленному пушистым снегом тротуару. Ривай смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из поля зрения, и, достав из кармана сигареты, закурил. Где-то глубоко в подсознании царапалась мысль, а не совершил ли он сейчас ещё одну огромную ошибку в своей жизни, не упустил ли шанс на собственное маленькое счастье, но что-то другое, более глубокое и древнее, говорило ему, что обмануться не получится. Осталось избавиться от последнего напоминания, что въелось в лёгкие. Ривай затянулся, впуская в себя дым, и зашагал в сторону главных ворот. Он ещё успевал на ужин. Образ юного омеги стёрся из воспоминаний очень быстро, как и забылись пророческие слова. Ривай носился от рассвета до заката по академии вверх-вниз, делая перерывы лишь на завтраки, обеды и ужины. Подготовка к выпускным экзаменам, диплом и тренировки не оставляли времени на передышку. Ещё и отданная под его командование группа первокурсников за его отсутствие расслабилась и требовала особого внимания. Эти альфы, которых и альфами назвать язык не поворачивался, были подобраны как под копирку. Ривай мысленно называл их доходягами. Казалось, что даже школьный минимум по физкультуре прошёл мимо них, что уж говорить о спорте. Каким образом их вообще занесло в военную академию, оставалось загадкой. Но оспаривать приказы Ривай не собирался и гонял своих подопечных не жалея, надеясь к концу года слепить из них что-то более подходящее под слово курсант. И то, что гон подкрался к нему точно в срок, определённый омегой, как максимум он добросовестно проморгал. Заметил, лишь когда в коридорах перед ним начала расступиться толпа, альфы злобно зыркали в его сторону, а немногочисленные омеги вжимались в стены, будто стремясь стать невидимыми. Хорошо, друзья были рядом и быстро развернули его, отправляя назад в комнату. И только в момент, когда тяжёлая ладонь Эрвина легла на плечо, а он едва не зарычал на наглое вторжение в своё пространство, пришло осознание, что гормоны выходят из-под контроля. Чиркнув наставнику о причине своего отсутствия, он закрылся в комнате, оставив лишь несколько бутылок воды на тумбочке, и завалился на кровать, ощущая, как сознание утекает и проваливается в черноту. Когда явилась Ханджи, хотелось заставить её исчезнуть, замолкнуть, унести с собой запахи и звуки. Она была привычно энергична и воодушевлена, и Ривай почти ненавидел её за это. Как она может так себя вести, когда его кости буквально трещали и рвались мышцы. Это было невыносимо. То, что происходило дальше, осталось в памяти какими-то размытыми картинками. Он помнил всё, о чём они говорили, слишком хорошо, но ощущение, что он смотрел на всё это со стороны, словно сон или фильм, не исчезало. А потом иглы вошли в тело, и стало легко и спокойно. Он погружался в забытьё, и единственная мысль, звучавшая в сознании, повторяясь снова и снова, говорила — отпусти. И он отпустил. На следующий день Ханджи, как заботливая мамочка, явилась едва ли не с первыми петухами. Со шприцами в одной руке и огромной тарелкой тушёного мяса в другой. Ривай был готов отбить ей земной поклон и воспеть её доброту, но та сказала, что еда после уколов, и эти желания мигом растворились. Мясо он всё же получил, когда лекарство побежало по венам и ритм пульса перестал походить на отбойный молоток. Да и перед глазами прояснилось, стих шум в ушах и дышать стало легче. А Ханджи подтащила поближе стул, уселась на него, закинув ногу на ногу и сложив поверх ладони, и принялась ждать, не сводя с него глаз. Ривай чувствовал, что сейчас его вскроют и вывернут внутренности наружу. Если Ханджи собиралась что-то узнать, она этого добивалась. — Что произошло? — подала она голос, когда порция мяса уменьшилась наполовину, потому что точно знала, что сытый альфа равнялся довольному альфе. — Тебе с чего начать? — проворчал Ривай, проявляя полное нежелание обсуждать что-либо, но почти сразу выдохнул, сдаваясь. — Слушай, Хан, твой блокнот лучше моей медицинской карты. Может, поищешь ответы там? — Боюсь, там не написано, почему после каждого визита домой на тебе лица нет, — вздохнула Ханджи с печалью в голосе. — Последний раз ты несколько месяцев почти не разговаривал. И до сих пор не упоминаешь ни о ком, будто все умерли. Не дай бог, конечно. — Ты не веришь в бога, — напомнил Ривай и, помолчав немного, добавил: — Что ты хочешь знать? — Что случилось, пока ты был дома? Зачем тебя вообще так срочно позвали? Это же Микаса была. Сомневаюсь, что именно ей потребовалась твоя помощь, — выдала Ханджи. — А ещё ты два года бегал от блокаторов, а вчера согласился почти без уговоров. — Сама же посоветовала отпустить. Вот отпустил, — пожал плечами Ривай, будто это и впрямь было чем-то простым и ничего ему не стоило. — Ну конечно, это ведь всегда с тобой так работает: я прошу, ты делаешь, — чуть взмахнула руками Ханджи, совершенно ему не поверив. — Вообще-то, да, — вернул упрёк Ривай. Он вообще не умел ей отказывать, ворчал, конечно, делал равнодушный вид, но выполнял просьбы, даже самые нелепые. — Не в этом случае, Ривай, — вздохнула она. — Расскажи мне, что случилось. — Они устроили нам засаду. В квартире. У Микасы. Подстроили всё так, что Эрен будто ждал её, а я просто поднялся первым. Мы не ожидали этой встречи и точно не были к ней готовы, — поделился он, отставляя пустую посудину из-под мяса. — Первое, о чём я подумал, было бежать. Но Эрен свалился в обморок. — Ох, — вздохнула Ханджи, но с комментариями не полезла, чтобы не спугнуть откровенность друга. — Ты была права, как обычно, когда говорила, что всё это не нормально и такие скачки цикла гона просто невозможны. Теперь мне известна причина — этот идиот не давался мужу в течку. Два года, Хан, представляешь? Говорит, омега внутри противился до истерики и желания выйти в окно. Я думаю, что он сам себе этот барьер поставил, решил убить свой организм, чтобы тот утратил омежью сущность и способности к деторождению. — А Райнер? — не утерпела Ханджи. — А этот благородный придурок сострадательно кормил его таблетками и откапывал, чтоб снять боль. Нужно было всё же разбить ему рожу, — добавил тихо себе под нос. — Он был рядом с течным омегой и не взял его силой? И в гон не позволил войти своему альфе? Фантастика! — восхитилась Ханджи, и Ривай наградил её тяжёлым взглядом. — Не смотри на меня так! — упрекнула она. — Ты вот когда-то не смог. — У нас иная связь, — напомнил он на удивление спокойно, не ощущая от этого разговора раздражения. — Ну да, конечно, — съехидничала Ханджи. — Не мне тебе рассказывать о реакции альфы на течку. Мозги набекрень, и единственный инстинкт — размножение. А этот не только не тронул, но и альфу удержал. Эрен не смог бы противиться гону, ты это прекрасно знаешь. У него мозги отключились бы в ту же секунду, как феромоны достигли бы его рецепторов. И это я сейчас не говорю о том, что Райнер просто мог его подчинить, ему даже не потребовалось бы входить в гон. Для этого и спокойного состояния хватит, просто выпустить феромоны и приказать. Омега подчинится. Не сможет не подчиниться. Вывод напрашивается сам собой. — Он этого никогда не делал, не подчинял, — закончил за неё Ривай. — Этот парень стал нравиться мне ещё больше. Я его прям зауважала, — вдохновилась Ханджи и заозиралась по сторонам, будто что-то искала. — Ты без сумки и без блокнота, — напомнил Ривай. — То, во что всё это вылилось, не добавляет ему очков. — Расскажи, — попросила Ханджи. — Да ты и сама понимаешь, к чему это привело — почти полное угасание омеги. Хорошо, этому идиоту хватило мозгов притащить Эрена в клинику и заставить лечиться. — Помогло? — не удержала Ханджи своей любознательности. — Ага, — отозвался Ривай. — Только этот придурок так испугался, что Эрен и в медикаментозную искусственную течку его не подпустит, что подговорил Микасу вызвать меня. До сих пор считаешь его отличным парнем? — Его страх понятен, — задумалась Ханджи, теребя пальцы — ей явно не хватало её блокнота, — насколько я располагаю знаниями в этой области, если искусственная течка прошла без альфы, то лечение пошло бы насмарку и вытащить омегу обратно из сна вряд ли бы удалось. — Я понимаю, — ответил Ривай, поднимаясь и хватая с тумбочки бутылку воды. — Я, правда, многое могу понять, — он сделал пару глотков и отошёл к окну за спиной Ханджи, — кроме одного. Как он смог? Отпустить своего омегу, фактически подложить его под другого альфу, даже если из самых благих побуждений. Как можно не сойти от этого с ума?.. Знать, где он, знать, с кем, знать, для чего, и не пойти убивать?.. У меня в голове не укладывается, — повернулся он к ней, замечая, что и та пересела к нему лицом. — Как нужно любить, чтобы пережить это? Видеть на своём омеге чужие следы, чуять чужой запах, знать, что эти воспоминания будут преследовать до конца жизни. Знать, что Эрен его возненавидит, что потеряет доверие, что будет злиться и всё построенное между ними за те годы превратится в руины. Знать, что восстанавливать всё это придётся с нуля и в одиночку, понимать, что как раньше уже не будет, но всё равно сделать. Насколько безумно нужно любить, чтобы пройти всё это, но не иметь сил отпустить? Последнее он выдохнул почти шёпотом, бросив на Ханджи короткий взгляд. Этот вопрос терзал вот уже две недели, но ответа не находилось. Он помнил Райнера в прихожей полутёмной квартиры, в которой воняло табачным дымом и алкоголем, несвежую одежду альфы, который, похоже, беспробудно пил, пока Эрен не вернулся, добавив его помятому образу ещё и сломанный нос. Злости на него такого, конечно, не было, была жалость, что намного хуже и оскорбительнее. — А ты бы отпустил? — тихо спросила Ханджи. — А я, по-твоему, что сделал, когда собрал вещи и свалил на другой край географии? — Ривай глянул на неё раздражённо, впервые за это утро. — Если бы всё было иначе. — Но всё не иначе, — выдохнул Ривай, расслабляясь. — В любом случае я никогда не стал бы удерживать рядом с собой человека, который этого не хочет. — Может, когда старый монарх отправится к своим монаршим предкам и на престол взойдёт принц, что-нибудь изменится, и эти дикие традиции канут наконец-то в Лету, — предположила Ханджи. — Мечтай, — фыркнул Ривай, — они там как зомбированные все с утробы. Сначала амбициозные и готовые менять мир, а стоит короне сдавить голову — и история повторяется вновь. — Не скажи, — одёрнула его Ханджи, разговоры на околополитические темы всегда делали её азартной, только дай с флагом да на баррикады. Ну, не за свержение власти, конечно. Выбравшие военную профессию вообще были весьма патриотичны. А вот за какие-нибудь права омег — это завсегда, пожалуйста. — Сейчас среди молодёжи течение свободных отношений и добровольных союзов набирает обороты. Хорошо, что правящий король заделал наследника в весьма позднем возрасте и принц ещё достаточно молод, чтобы эти течения поддержать. — На такие изменения лет двадцать надо, а то и полвека, — хмыкнул Ривай. Его эта тема не интересовала. — Ну, если мы дадим своим детям право выбора, то, считай, начало положено, — воодушевлённо заключила она. — Роди сначала, потом уже агитируй остальных, — с насмешкой глянул на неё Ривай. Она только вчера поделилась с ним планами о потомстве, а сегодня уже заливается, будто это потомство у неё уже есть. — Я над этим работаю, — растянула та широченную улыбку и поднялась. — Мне пора! Постарайся побольше спать, не напрягай мозг мыслями и не лезь к книгам и конспектам, умоляю! Дай лекарству работать, а для этого нужен покой. Я вечером зайду с очередной дозой, — и, отсалютовав пустой чашкой из-под мяса, скрылась за дверью. Ривай лишь выдохнул ей вслед и завалился на кровать. Выбора у него всё равно не было. Дни гона пролетели, и всё вернулось на круги своя. Ривай вновь носился по академии вверх-вниз, закрывая долги за пропуски, готовясь к экзаменам, корпя над дипломом и выкладываясь на тренировках. Ещё и доходяг своих гонял не жалея, с приятной гордостью наблюдая, как тощие юнцы постепенно обрастают сухими мышцами, как вырисовывается рельеф на их худых телах, как распрямляются спины и расправляются плечи. Такими темпами можно было слепить из них что-то похожее на альф к концу года, чтобы оставить их без угрызения совести. Он старался не думать о принятом решении, отгоняя навязчивые мысли. Тяжесть этого шага оставила на сердце грубый рубец, что ныл и зудел, и хотелось разодрать грудную клетку в мясо. Их связь с Эреном действительно стала слабее, Ривай чувствовал это и понимал, что брат чувствует то же самое. Нить судьбы, связывающая их, подобно красной нити из древних китайских легенд, могла растягиваться и путаться, истончаться в паутинку, но не могла оборваться, как бы они этого ни хотели. Ривай был уверен, что Эрен простит мужа. Не забудет этого проступка, но сможет собрать себя заново. Эрен был сильным, таким сильным, что Ривай не переставал восхищаться им, пока они были вместе, и продолжил после. Порой, вечерами, когда подступало и накатывало, он доставал позабытый Эреном палантин, увезённый из квартиры Микасы. Огромный чёрный квадрат дорогого кашемира с золотой вышивкой известного бренда, в который Эрен кутался, словно бесконечно мёрз. И Ривай не сразу догадался, что ощущаемый омегой холод был вовсе не физическим. Уже после понял, что измученный истощённый организм просто не понимал, как ещё донести до него тревогу. Но Эрен был до упрямого глух. Палантин не пах Эреном. Он сохранил лишь лёгкие ноты дорогого парфюма, словно ещё одну насмешку над альфой. Но по ночам, лёжа в кровати и касаясь пальцами мягкой ткани, Риваю становилось легче. Пару раз он доставал телефон Эрена, что тайно увёз из родительского дома. Заходил в галерею, спускался к самым давним снимкам и начинал медленно пролистывать фото за фото. Воспоминания о беззаботной юности, счастливых днях и крепкой дружной любящей семье наваливались сразу. Они были такими яркими, что Ривай мог с точностью воскресить в памяти, каким был тогда день, что запечатлён на снимке. Он разглядывал детские черты их лиц, весёлые улыбки родителей и почти слышал громкие голоса и переливчатый смех, фантомно ощущая окружавшие их тогда запахи. Это было хорошее время, лучшее в его жизни. И семья была самой лучшей и любящей, пока однажды всё просто не рухнуло безвозвратно. Его хватало на десяток фотографий за раз. Больше было просто не вынести, и он вновь и вновь прятал телефон от самого себя, куда-нибудь подальше, стараясь не тянуться к нему каждую свободную минуту. Которых у него и без этого почти не было. Недели сменяли одна другую, пролетали месяцы, и Ривай сам не заметил, как минуло полгода. И вроде всё давно улеглось, и жизнь шла в привычном за пять лет ритме, но одна маячившая перед глазами деталь выбивала его из колеи почти ежедневно. Давно было пора с ней смириться, но Ривай раз за разом удивлённо хлопал глазами, словно видел впервые. И эта деталь носила имя Ханджи, которая за полгода обзавелась заметно округлившимся животом, росшим, кажется, не по дням, а по часам, и чем ближе был диплом, тем больше становился живот. Беременность не смягчила Ханджи ни на грамм, не успокоила её извечно возбуждённого состояния и не заставила утихомириться ни на миг. Она носилась по академии наряду с остальными выпускниками, которые с приближением экзаменов и защиты дипломов, кажется, совсем перестали спать всем курсом, сидя над учебниками даже в столовой. Она торчала безвылазно в лаборатории до позднего вечера, пока Эрвин, тоже загруженный под завязку, не утаскивал её спать и не заталкивал почти силком полезную еду и витамины, тревожась за состояние ещё не родившегося сына. Ханджи отмахивалась и смеялась на все его увещевания, прокладывая себе путь по коридорам академии, прорывая толпы кадетов, словно ледокол в стылых северных морях. Она так резко сменила направление в учёбе на предпоследнем курсе, что удивила не только Ривая. Даже Эрвин растерянно слушал её воодушевлённые речи. Военно-полевым врачом она оставалась, но теперь взяла уклон на исследования генотипов и влияние того или иного количества чистого альфа-гена на силу и развитие солдат. Ей хотелось докопаться до истины, чтобы ещё на этапе взросления можно было понять, кто сможет достичь высоких показателей, не прикладывая особых усилий, а кому не светит добиться и половины, даже если вылезет из кожи вон. Это, конечно, было весьма увлекательно, если бы только не происходило в то время, когда ей следовало больше внимания уделять себе, будущему ребёнку и подготовке к встрече с этим самым ребёнком. Ривай как сейчас помнил тот момент, когда Эрвин позвал его выйти «подышать». Они спустились по лестницам, пересекли просторный холл и вышли на крыльцо, а после — через боковые ворота на парковку. Эрвин молчал, остановившись у внедорожника Ривая, и, похлопав себя по карманам, выудил пачку сигарет и зажигалку. — Сигарами не разжился? — кривовато усмехнулся Ривай, и Эрвин устало выдохнул. — Что ж, поздравляю, — добавил, похлопав его по плечу. — Спасибо, — отозвался тот, и они одновременно закурили. Каждый думал о своём, пока полупрозрачные облачка табачного дыма рассеивались в воздухе, и оба смотрели в бескрайнюю синь высокого неба, на котором не виднелось ни единого облака. — Я теперь ещё больше за неё волнуюсь, — заметил Эрвин, когда сигарета дотлела до середины, — с её характером проще к стулу привязать, чем уговорить. Обещай, что будешь на моей стороне. — Обещаю, — хмыкнул Ривай, — по крайней мере всё то время, пока нас не раскидает. — Не раскидает, — понизив тон, сообщил Эрвин и заговорчески двинул бровями. — Ты что-то знаешь? — пристально глянул на него Ривай. Распределение на место службы должно было случиться после защиты диплома и официального окончания учёбы. Заранее никто ничего не мог знать, эти данные не разглашались. — Ну, пока ты своих салаг по тренировочной площадке гоняешь, я в штабе бумажки перекладываю, — ответил Эрвин со смешком. — И что ты вычитал в этих бумажках? — насторожился Ривай, оглядываясь, нет ли поблизости любопытных ушей. — Я не могу разглашать, — посерьёзнел Эрвин — кто вообще за язык тянул? — Просто скажу, что не разделят и что место отличное, нам и не снилось. — Интриган, — фыркнул Ривай, гася сигарету и отщёлкивая её прямиком в урну. — Недолго осталось, — хлопнул его по плечу Эрвин. — Кстати, тёща приезжает скоро, мы уже нашли для неё квартиру, ты ведь поможешь с вещами? — Будто у меня есть выбор, — ответил Ривай, и они отправились обратно в академию. А потом он сам не заметил, как минула пара месяцев, и законные выходные, которые он, конечно же, собирался посвятить подготовке, превратились в погрузочно-разгрузочные добровольно-принудительные работы. Но если дал обещание, нужно выполнять. Машины подъезжали, распахивали свои кузова, и на свет руками добросовестных грузчиков появлялись сотни коробок, пакетов, свёртков и сумок, каждая из которых была педантично подписана, а часть обклеена предупреждающими символами. Вдовствующая миссис Зоэ, поначалу занявшая место у подъезда и строго следящая за процессом выгрузки её весьма нескромного скарба, довольно быстро утомилась и подмёрзла, совершенно непривычная к местному климату, и скрылась в квартире. На её место периодически спускалась Ханджи, навязчиво отпаивая как наёмных рабочих, так и Ривая с Эрвином горячим чаем с щедрой порцией коньяка. Занятие по поднятию вещей было довольно простым и неутомительным, с бесконечной болтовнёй и шуточками. Пока не приехали машины с мебелью. Вот тогда стало не до смеха и пришлось напрячься — не все вещи помещались в лифт. Но даже в этой простой, по сути, помощи, Ривай вдруг осознал, что они со Смитами выходят на новый уровень дружбы. Уже не осталось между ними чего-то далёкого, беззаботно-детского. И совместное обучение подходило к концу, даже ближе, чем на горизонте маячили служба и взрослая жизнь. Но всё это было не то. А вот взаимная помощь, ощущение, что тебе доверяют, впускают в свой дом, в семью, не просто как друга, а как очень близкого и важного человека, заставляло переосмыслить взгляды на долгие года, что они шли плечом к плечу. На какое-то время тоска сдавила сердце. Ривай понимал, что, вероятнее всего, Ханджи и Эрвин, их крошечный будущий малыш и его забавная бабушка — единственная семья, которая будет у него в будущем. Конечно, где-то далеко были родители. Они часто созванивались. Была сестра, которая засыпала его сообщениями, рассказывая всё на свете. Был брат. Навсегда потерянный для него, для Ривая. Но он был. Ещё Ривай понимал, что этой утомительной суеты у него никогда не будет. Ему не придётся искать большую квартиру или дом, куда поместится вся семья, потому что у него её никогда не будет. Ему не придётся таскать мебель, потому что у него её попросту нет и вряд ли появится, что ему вполне хватит комнаты в общежитии при воинской части, в которую их отправят, или любого другого жилья, которое выделит для холостого офицера армия. Он никогда не будет упрашивать своего беременного мужа или жену вернуться в дом и не мёрзнуть на морозе, потому что ни жены, ни мужа у него тоже не будет. Не будет детей, которым понадобится просторный дом. Никто не будет встречать его вечерами. Потому что никто и никогда не сможет дать ему это. Ни один омега, ни одна женщина не заменят Эрена. Эрена, который был далеко, жил свою новую жизнь свободным от него, от Ривая. И Ривай так отчаянно в тот день завидовал своим друзьям. Завидовал и был за них бесконечно, от всего сердца счастлив. Незаметно пришла весна. Дни стали длиннее, солнце поднималось выше, и прозрачный воздух наполнялся удивительным запахом просыпающейся природы. Риваю сводило челюсти, когда свежий ветер приносил запах капели и прелой земли, прохлады и мокрого снега, но он стойко выносил эти мучительные недели. Родители и Микаса приехали за пару дней до защиты диплома, разместились в единственном на весь город отеле, забитом в это время под завязку такими же гостями, приехавшими на выпуск своих детей, друзей или мужей. Ривай с удовольствием завтракал вместе с ними. Занятий к тому времени уже не было, и дни были свободными. По вечерам они все вместе собирались в квартире Смитов на ужин, и миссис Зоэ угощала их потрясающими блюдами собственного приготовления. То, что что-то изменилось, Ривай заметил сразу, это бросилось в глаза едва он встретил их в аэропорту. Отец был привычно сдержан и почти всё время говорил по телефону, компенсируя своё отсутствие в клинике. Микаса болтала об учёбе, стажировке и ещё куче вещей, а вот мать… Мать была спокойной и какой-то счастливой. Не прежней женщиной, которой была до того дня, когда Эрен узнал о помолвке и закрылся от неё, но и не той, которую Ривай застал тогда дома. Она явно ожила, посвежела, стала чаще и искренней улыбаться. Пропал навязчивый запах лекарств, что преследовал её невидимым шлейфом, плечи расправились, вернулся блеск в глаза и румянец на лицо. Она вновь была красивой молодой женщиной, хотя первые серебряные нити уже пробрались в её волосы. Ривай хотел спросить Микасу, но всё никак не мог подобрать подходящий момент. А потом понял, что это и не нужно. Мать могла так расцвести только в одном случае — если бы Эрен простил её, и вывод напрашивался сам собой. Для этого не требовалось дополнительного подтверждения. Он хотел знать, что у Эрена всё хорошо, но совершенно не хотел знать о его семейной жизни. Конечно, ни родители, ни Микаса не станут говорить об этом напрямую, вот только и намёков оказалось бы слишком много. Но все эти мысли как-то выветрились, пока Ривай делал последние приготовления к защите диплома. К фееричной защите, прошедшей без сучка и задоринки. Приглашённая комиссия едва рты не открывала, пока он твёрдо и уверенно озвучивал материал. Без запинок отвечал на все вопросы, даже совершенно, казалось бы, неуместные и не имеющие к теме никакого отношения. И вполне заслуженно получил своё «отлично», замечая, как сидевшая в зале мать вытирает платком слёзы, не скрывая улыбки и гордости за сына. Отмечали тоже торжественно. В небольшом уютном ресторане, столик в котором пришлось бронировать за месяц, потому что выбора в их северном городе особого не было, а желающих отметить окончание обучения было в достатке. В военной академии не проводили торжеств. Всё было строго, чётко и сухо, не без налёта величественности, которую могло себе позволить учебное заведение такого уровня. Зал был набит битком, Ривай даже не смог найти взглядом родителей, когда поднялся за своим дипломом, который говорил, что он окончил академию с отличием. А после вообще началась такая толкотня, что легко можно было потеряться. Смех и поздравления сыпались со всех сторон, раздавались щелчки и ослепляли вспышки фотокамер. Кто-то спешил праздновать, кто-то обнять родственников и бывших однокурсников. Не все продолжали военную службу, а тех, кто ждал распределения, могло раскидать по всей стране. Вместе с дипломом на руки Ривай получил свою характеристику, которая была настолько объёмной, что складывалось впечатление, будто там детально расписан каждый день учёбы. Диплом он хотел отдать родителям, не собираясь хранить его как реликвию. Характеристика отправится вместе с ним на место службы, хотя тем, кто его отбирал, обо всех его качествах было известно. Но такими были порядки. Он прижимал к себе увесистые папки, пока пробирался сквозь толпу в поисках родителей, но нашёл лишь Микасу. — У отца какой-то важный звонок, — пояснила та, — но вручение диплома он видел. Он так тобой гордится. А мама вышла подышать. Ривай кивнул. Они прошли по наполненным шумом и людьми коридорам и вышли на крыльцо. Мать стояла в стороне, рассматривая что-то в телефоне, и улыбалась. Ривай не видел картинки, пока они подходили, слух лишь уловил звучавший голос и брошенную в конце фразу «передай привет бабушке». — Ох, вы уже здесь, — вздохнула с облегчением мать и спешно спрятала телефон в сумку. — У знакомых недавно внук родился и они теперь постоянно присылают видео. Малыши такие милые, — добавила она и тут же перевела тему: — Осталось найти отца. Микаса отвернулась куда-то в сторону, а Ривай лишь пожал плечами, не понимая, ждали от него подтверждения «да, малыши милые» или нет. Комментировать он это не собирался, абсолютно игнорируя тему. Вот только одно осознание заставляло его буквально цепенеть — он знал голос с видео. И голос этот принадлежал Тилю Брауну. Родители и Микаса улетели через день после вручения диплома. Рейс был утренний, и Ривай, конечно же, сам отвёз их в аэропорт, не желая слушать ничего о такси и прочей ерунде. Явиться в администрацию академии предстояло только после обеда, и он успевал вернуться, ещё и время оставалось в запасе. Мать привычно плакала и обнимала, требуя едва ли не ежедневных звонков, и, конечно, обещала прилететь в следующем месяце вместе с Микасой. Их визиты за последние полгода стали довольно частыми, и Ривай успел привыкнуть. Отец жал руку, хлопал по спине и желал успехов на службе, тоже напоминая звонить и не забывать о родителях. И, конечно же, всех интересовал вопрос распределения, ведь отправить могут куда угодно, однако задержаться дольше они не могли. Ривай не жалел об их скором отъезде, потому что давно привык быть самостоятельным. Быть без них. В администрацию академии он явился ровно в назначенное время, стукнул в дверь и вошёл, едва услышав приглашение. Процедура была формальной и никакой торжественности не несла. По сути, он получал лист с местом назначения и датой, когда туда нужно явиться. После чего предстояло собрать вещи, отчитаться за сданные учебные материалы и имущество, предоставленное академией, и отбыть на новое место службы. Даже никого из руководства в кабинете не было. Только секретарь, чьи действия ограничивались сухим «получите, распишитесь, свободны». Ривай сделал всё, что сказано, забрал конверт и вышел из кабинета. Открывать его было немного волнительно, хотя до этого момента какого-то особого интереса он не испытывал. Эрвин намекнул, что место отличное, а ему Ривай привык верить. Эрвин, к слову, находился там же в коридоре, вместе с Ханджи, которой со дня на день предстояло рожать, но она, несмотря на огромный живот, продолжала носиться, как заяц из рекламы батареек. Они свои конверты получили часом ранее, но ничего ему не сообщали. Даже о встрече не договаривались, и Ривай решил, что они встретятся вечером на квартире, как обычно. Но друзья были здесь, сияющие, как начищенные монеты, а Ханджи ещё и улыбалась во весь рот, едва сдерживаясь, чтобы не прыгать на месте. — Давай уже, открывай! — шипела она, чтобы не нарушать царящую вокруг тишину, и Риваю ничего больше не оставалось делать. Он аккуратно подцепил край конверта, на котором было указано лишь его имя и группа, и извлёк из него плотный, вдвое сложенный лист, быстро пробегая его глазами. Ханджи попискивала, не имея сил удержаться, пока Ривай, натурально, ловил отвисшую челюсть. Он закрывал глаза, глубоко вдыхал и выдыхал, и читал снова. И нет, текст не менялся, имя было его не только на конверте, но и на самом назначении, ошибки быть не могло. Ещё и Ханджи вела себя так, будто сейчас взорвётся, и Эрвин хитро улыбался, играя бровями. А Ривай продолжал стоять и хлопать глазами, не веря тому, что только что прочитал. «Логово дракона» было огромной военной базой, разместившейся в горах в семидесяти милях от академии, и попасть туда было мечтой если не каждого первого, то каждого второго точно. Название своё база получила за то, что долина, в которой она размещалась, была со всех сторон окружена горами, снег на которых никогда не таял. Попасть туда было очень сложно и имелось всего лишь два способа: с воздуха, на вертолётах, и по извилистому узкому горному серпантину, сквозь тоннели и ущелья. Но несмотря на все географические неудобства, именно «Логово дракона» было самой финансируемой базой в стране. Лучшая техника, лучшее оборудование, вооружение и тренировочные площадки, и самые лучшие условия. Люди тоже были лучшими. Сливки сливок, сверхлюди, гениальные исследователи и самые выдающиеся военные. Попасть туда было равносильно тому, как вытащить счастливый билет. Ривай знал, что везло единицам, и даже в самых смелых мечтах не думал, что именно ему представится шанс. Но реальность была такова: через семь дней ему следовало явиться к командованию базы и приступить к новым обязанностям, о которых он пока ничего не знал. А когда узнал, опешил во второй раз, и лишь Эрвин, прибывший на базу парой дней раньше, хлопнул его по плечу, приговаривая: — Не зря ты своих доходяг весь год гонял. Комиссия решила, что это совершенно другие люди. У тебя талант, — и скрылся в лабиринтах административного корпуса. Новобранец будет учить новобранцев, какая ирония, подумал тогда Ривай и, пока у него оставалась пара месяцев до прибытия новичков, засел за методички и пособия, опираясь на которые следовало обучать гражданских. Целью было то, чтобы потери были минимальными, а прогресс максимальным, потому что армия была и оставалась абсолютно добровольным выбором. Но был один нюанс. Их королевство давным-давно не вело никаких войн и не участвовало в вооружённых конфликтах, но свои границы сторожило бдительно и зорко. В регулярной армии потребности не было, и обязанность проходить военную подготовку с населения была снята. Какие-то основы давали в школе, в университетах изучали необходимый минимум, а дальше всё было полностью на усмотрение человека. Однако тот самый нюанс, что обеспечил Ривая работой на ближайшие лет двадцать, заключался в том, что получить любую руководящую должность, не имея за спиной армейской подготовки, было практически нереально. В полицию, пожарные, спасатели и всё, что связано с охраной любого уровня, будь то королевские телохранители или охрана банка, дорога была закрыта без военной подготовки. И даже если человек в уже зрелом возрасте решал сменить профессию, путь для этого был только один. И, просматривая личные дела группы, которая должна была стать его первой, Ривай едва не присвистывал от разницы в возрасте и начальных навыках. И цели у всех были разные, а вот средство достижения одно, и это счастливый билет под названием «Логово дракона». Как и выпускники военных учебных заведений, так и гражданские-срочники в «Логово дракона» попадали лучшие. Те, что прошли жёсткий отбор не только по физическим показателям, но и по умственным, и по психологическим. В основном альфы, реже беты, омеги были редкостью, как и немногочисленные женщины, но всё же были. Как та же Ханджи, гениальная до мозга костей, которой была выдана двухмесячная отсрочка по причине приближающихся родов и строгий запрет на появление на территории базы. Ривай был уверен, что Эрвин приложил к этому руку, потому что знал, с его благоверной станется торчать в лаборатории сутками, разродиться там же и продолжить исследования с младенцем в одной руке и микроскопом в другой. Поэтому Ханджи была далеко, и Ривай очень по ней скучал. Ворчал привычно в телефонную трубку, что у него нет времени слушать её бесконечную болтовню, но всё равно звонок не сбрасывал. Он всегда её слушал. Даже когда её голос из привычно громкого и эмоционального стал тихим и ласковым, а временами к нему прибавлялось хныканье, писк и возня кого-то маленького, кого в глаза он ещё не видел. Только галерея на телефоне разжилась десятками фотографий крошечного создания с ясными голубыми глазами и пушком светлых волос. Порой Ривай просматривал их, представляя Ханджи с младенцем на руках, и думал, мог бы он когда-нибудь взять на руки собственного ребёнка. Он любил бы его вне зависимости от того, кто его родил, но мысленно всё равно рисовал образ Эрена, который держит на руках их сына. Прекрасная сказка, которой не суждено было сбыться.Глава 19 Это наше новое начало
22 апреля 2024 г. в 09:53
Ребёнок поначалу рос до отчаяния медленно, каждые набранные им сто грамм веса стоили Эрену километров нервов. Он с замиранием сердца отсчитывал показания датчиков на мониторах, сидя за окном палаты новорождённых, где в пластиковом коробе инкубатора спал его малыш. Часами глядя в его крошечное личико, он не знал, каким богам молиться, чтобы его мальчик скорее начал самостоятельно дышать и есть. Часто к нему присоединялись другие родители, бесконечно рыдающие омеги и альфы, жёстко сжимающие челюсть. И пусть никаких угроз не существовало и врачи давали надёжные прогнозы по росту и развитию, утешения от этого было мало.
Молоко появилось на третий день. Белёсой полупрозрачной жидкостью, что удалось откачать из груди, не получилось бы накормить и котёнка. Исчезло оно, впрочем, так же быстро. Ослабленный преждевременными родами и стрессом организм омеги физически был не способен выкормить потомство. Но беспокоиться на этот счёт, если верить доктору Роу, не стоило, ведь современные смеси ничуть не уступали грудному молоку по питательности, а многие даже превосходили, что в данном случае было предпочтительнее. Доктор Роу вообще был в курсе всего, что происходило с Эреном. Он корректировал лечение и процедуры, назначал обследования и анализы, и как клиника, к которой его доктор не имел никакого отношения, полностью выполняла его рекомендации, Эрен не знал. Скорее всего, свёкры договорились с главврачом, а может, вмешался отец, используя свои связи. Думать об этом не хотелось. Хотелось забрать малыша и вернуться домой, но пока это было невозможно.
Часы складывались в дни, дни в недели. Эрен редко оставался один. Тиль проводил с ним большую часть дня, вытаскивая из депрессивных мыслей о собственной никчёмности. Они листали каталоги детских магазинов, выбирали и заказывали мебель, одежду, подгузники, пелёнки и ещё сотни вещей, что могли пригодиться. Их доставляли, собирали, устанавливали и раскладывали. И Эрен не принимал в этом никакого участия, найдя ещё одну причину корить себя. У него ведь было достаточно времени, чтобы разложить крошечные одёжки по ящикам, любовно найти место для каждой, но он упорно от всего этого бежал, полагая, что времени ещё много. И убежал так далеко, что теперь мог лишь смотреть на фотографии, что показывал по вечерам Райнер, который приезжал каждый день сразу после университета и оставался сколько мог.
В часы приёма приходила Микаса, заглядывал Армин. Пару раз появлялась мать. Эрен молча прошёл вместе с ней до палаты новорождённых, молча стоял рядом, пока та любовалась внуком, приговаривая, как тот на него похож, и так же молча вернулся обратно. Она вновь много говорила, много плакала и вновь просила прощения. Эрен не слушал.
Отец приехал один раз. Долго читал карту, которую ему без возражения предоставили, хмурился и потирал переносицу, даже бледнел. В неразборчивых строках он явно видел то, что ускользало от Эрена. И напоследок задал лишь один вопрос: как вы могли такое допустить?
Эрен пожал плечами, напоминая отцу, что теперь это не его забота. Тот поджимал губы, но вразумить не пытался, не читал нотаций и не просил прощения. Лишь сказал, собираясь выйти из палаты:
— Перестань наказывать мать, Эрен.
А Эрен не стал повторяться, кидая в ответ те же слова, что не так давно сказал ей:
— Она отдала меня в другую семью, не спросив моего мнения. Лгала мне шесть лет. Кажется, она не получила то, что хотела.
— Разве Райнер не любит тебя? — спросил отец. — Он плохой муж? Или плохой человек?
— Любит, — выдохнул Эрен, — и он слишком хороший. В этом-то вся проблема.
— Он счастлив рядом с тобой, счастлив быть тебе мужем и отцом твоим детям, несмотря ни на что. Тебе тоже стоит попытаться, — отец погладил его по голове, как когда-то в детстве, и Эрен не отпрянул. — Береги себя, сынок, и помни, что мы с мамой очень тебя любим. Для нас нет никого дороже.
Отец ушёл, а Эрен ещё долго смотрел в закрытую дверь невидящим взглядом и совершенно опустевшей от мыслей головой. И был счастлив, когда из странного состояния его вывел Александр. Ох, этот чудесный омега привозил ему завтраки, обеды и ужины ежедневно. И следил, как заботливый родитель, чтобы тот всё съел, и хвалил, когда Эрену это удавалось. Вздыхал и плакал рядом с ним у окна палаты новорождённых, подбадривая и уверяя, что совсем скоро крики малыша стряхнут сонливость с особняка, а когда эти крошечные ножки побегут, то от тишины и скуки не останется и следа.
Эрен улыбался, и не вымученной, натянутой улыбкой, как при других, а искренне, потому что этим словам почему-то верил.
И ждал, считая дни, пока не настал тот, в который его кроху отсоединили от приборов, вытащили из пластиковой коробки и переложили в колыбель, стоявшую в палате рядом с кроватью. Эрен смотрел на него часами, не в силах отвести взгляд. Протягивал руку и улыбался, когда палец сжимала крохотная ладошка. Слушал дыхание, улавливал каждый шорох и был бесконечно счастлив, когда малыш просыпался и смотрел на него ясными голубыми глазами.
— Ты совсем на него не похож, — шептал Эрен, и уже привычно набегали слёзы, — но я знаю, что вырастешь таким же сильным и верным, как он.
Малыш, конечно же, не отвечал, только смотрел внимательно, будто, и правда, что-то понимал.
Эрен пел ему колыбельные, которые память услужливо подбрасывала из далёких воспоминаний; рассказывал о доме, в который они совсем скоро поедут, и о людях, которые их там очень ждут; о саде, в котором они будут гулять, о рыбках, которые живут в пруду. Он говорил так долго и так много, что ребёнок, убаюканный его голосом, засыпал, а Эрену казалось, что эти односторонние беседы сейчас самое важное, что может быть в жизни.
А потом настал день выписки. Райнер привёз одежду и огромный букет цветов, осторожно взял сына, и на его руках тот показался ещё крошечнее. Вместе они покинули больницу, и Эрен всю дорогу придерживал автолюльку, в которой мирно сопел его малыш. Райнер вёл машину медленно и очень осторожно, бросая на них взгляды в зеркало заднего вида, и улыбался. Эрен не мог не ответить тем же — он был практически счастлив.
Дом встретил обилием воздушных шаров, что украшали крыльцо, и морем цветов, которые были буквально везде. На ступенях толпились дорогие родственники, и Эрен лишь тяжко вздохнул, прежде чем выйти из машины. Конечно, он не мог надеяться на то, что их возвращение пройдёт тихо и без лишних глаз, даже если это родители. Откуда-то слышались щелчки камер, но фотограф был ненавязчив, а Эрен не хотел знать, какие таблоиды завтра украсят свои страницы их фотографиями, и даже спрашивать не собирался, кто будет давать интервью. Сам он точно не стал бы этого делать.
Постаравшись придать лицу максимально вежливое выражение и сложив губы в улыбку, Эрен шагнул к родственникам, которые торопились в очередной раз поздравить молодых родителей. Первым к ним выпорхнул Тиль, расцеловал обоих и, смахивая слёзы, без конца повторял, что у него самые потрясающие дети и как он счастлив, что они подарили ему внука. Родители были более сдержанны, и Эрен не протестовал против объятий. Зато Микасу сжал так крепко, что та охнула и, рассмеявшись, подставила щёку под поцелуй. Даже Армин был здесь, держась за руку своего наречённого. На Жана Эрен посмотрел всего раз. Тот кивнул, и во взгляде отразилась такая зависть, что Эрен невольно развеселился и показал ему язык. Жан закатил глаза, в то время как Армин вспыхнул смущением, видимо, в точности уловив настроение своего альфы, и тут же ткнул его локтем, даже не обернувшись. Хоть что-то в этой жизни не менялось.
Когда они вошли в дом, навстречу тут же вышла няня и забрала ребёнка, унося его наверх, и Эрен едва сдержал себя, чтобы не броситься следом. Было бы очень невоспитанно оставить гостей, чуть переступив порог, и он принял волевое решение дать им полчаса.
В столовой уже накрыли торжественный обед, и пусть от волнения есть не хотелось совсем, Эрен не мог проигнорировать семью. Беседы велись вяло. Досрочное пополнение семейства уже было оговорено по несколько раз, и тема успела порядком наскучить, поэтому Тиль сел на своего любимого конька, пока Эрен лениво ковырял вилкой салат.
— Тебе нужно хорошо питаться, дорогой, — произнёс он. — Ты очень похудел, пока был в больнице.
— Не беспокойтесь, обо мне есть кому позаботиться, — ответил Эрен и бросил взгляд на Александра, который стоял рядом с мужем и сыновьями. Омеги обменялись тёплыми улыбками.
— Александр, вы ведь присмотрите за нашим дорогим зятем? — тут же обратился к повару Тиль.
— Конечно, мистер Браун, не волнуйтесь об этом, — тут же отозвался Александр с лёгким поклоном.
Эрен видел, как мать поджала губы и сделала глубокий вдох, пытаясь сдержать эмоции. Ему было странно видеть её и отца в своём доме, но это была та уступка, которую он ей пообещал и с которой смирился. Отступать теперь было бы глупо.
И дни полетели, словно птицы, и каждый был похож на предыдущий, сливаясь в счастливую монотонность. Эрен обожал их все, ценил всякую минуту, что проводил с сыном, и благодарил судьбу, что позволила испытать эти чувства. Малыш был спокойным, спящим большее время суток, будто навёрстывал те месяцы, которые ещё должен был провести в утробе. Он почти никогда не плакал, лишь смешно морщил носик и куксился, издавая звуки, больше похожие на мяуканье. Мисс Лиманн удивлялась, всплескивая руками, что на её опыте ещё не было настолько спокойных младенцев. По утрам они вместе гуляли по парку, пока солнце не начинало припекать, и Эрен слушал сотни историй о детях, которых вырастила эта достойная дама. А затем пили чай вместе с Александром на просторной светлой кухне, хотя поначалу мисс Лиманн реагировала на это так же удивлённо, как когда-то и Александр, тогда ещё не привыкший к простоте молодого хозяина. На вечерней прогулке место няни занимал Райнер, и Эрену чаще всего приходилось катить пустую коляску, потому что муж предпочитал носить сына на руках.
— Ты так похож на своего папочку, — шептал тот, разглядывая маленькое личико, — что я не устаю тобой любоваться!
Эрен смеялся над ним. Он не видел в сыне собственного отражения, поражаясь, как другие могли разглядеть его в такой крохе. Вероятно, родители улавливали знакомые черты, ведь они помнили самого Эрена младенцем и могли, например, сравнить с фотографиями, но как это различали другие, ему было непонятно. Впрочем, то спокойствие, что царило в душе, было куда важнее. Оно не покидало с того дня, как больничные стены перестали давить и Эрен вернулся домой в привычную обстановку, к людям, которые искренне о нём заботились, когда за всеми гостями закрылась, наконец-таки, дверь, и они остались в привычной уютной тишине. Ожидали, конечно, что малыш своим криком не оставит от неё и следа, но тот не спешил оправдывать их опасений.
Так минул месяц, подходил к концу второй, и Эрен, как-то сидя в тени террасы с сыном на руках и наблюдая, как тот сучит во сне ножками, поймал себя на мысли, что хочет ещё детей. Одного, двоих, даже троих. Столько, сколько его организм, едва не лишённый возможности родить, сможет ему дать. Он отчаянно захотел наполнить этот дом детьми, нанять ещё прислуги, чтобы за всем успевать, и дать Райнеру ту семью, о которой тот мечтал. Которую он заслужил. Да, разрушив и сломав при этом всё, что они построили. Но начав отстраивать заново. Эрен простил. Не забыл и не полюбил, но какое-то новое тёплое чувство привязанности и благодарности зародилось в сердце. Благодарности, о которой Эрен мужу так до сих пор и не сказал.
Вечер давно опустился на город, когда Эрен вышел из ванной, втирая в кожу живота крем, который обещал вернуть ей былую упругость. Беременность не прошла бесследно, и живот не успел стать по-прежнему плоским. Его до сих пор уродовали бордово-фиолетовые линии растяжек, которые со временем побелеют, но уже не исчезнут. Впрочем, Эрена это не слишком волновало.
Райнер был в спальне, сидел на кровати с планшетом в руках и смотрел за ребёнком, что мирно спал в соседней спальне.
— Ты заходил к нему? — спросил Эрен, останавливаясь рядом, и тоже заглянул в экран. Улыбнулся увиденному.
— Всего на пару минут, — тихо ответил Райнер, будто мог потревожить сон малыша. — Он как ангелочек.
— Сколько ты дашь мне времени?
Вопрос прозвучал так неожиданно, будто Эрен не собирался его задавать, а, озвучив, сам удивился и растерялся. Райнер поднял на него вопросительный взгляд, явно не понимая, о чём речь, и даже приблизительно не догадываясь. Когда-то давно, в порыве злости, Эрен бросил, что родит ему столько детей, сколько тот попросит, словно это было наказанием, местью, ненавистью. Неожиданная беременность спутала все карты, и Эрен не то чтобы ждал, что Райнер после Кая захочет родных детей, просто молчание мужа было странным. Тот никогда не поднимал тему детей, если это не касалось того, которого они ждали, и после родов игнорирование, казалось бы, законной темы продолжалось.
— На что? — отмер Райнер и осторожно привлёк его ближе, оставляя короткий поцелуй вверху живота, прямо под солнечным сплетением.
— На то, чтобы родить тебе детей, — как само собой разумеющееся пояснил Эрен, будто мысли должны были перетекать в голову мужа телепатически. — Мы ведь говорили об этом в начале, — напомнил.
Райнер выглядел задумчиво сосредоточенным, пытаясь сообразить, о каком конкретно разговоре речь. Эрен сомневался, что подобное возможно забыть. А ещё сомневался, что, когда-то сказав, что они начинают всё сначала, с чистого листа и оставляют прошлое в прошлом, он на самом деле так и сделал. Да, они ни разу не возвращались к тому разговору, в котором прозвучало много страшных слов и ужасных вероятностей, которыми может обернуться как беременность, так и жизнь маленького ни в чём не повинного человека. Но память же не перечеркнёшь простым желанием, не закроешь, как дверь в тёмный чулан.
— А ещё мы говорили… я говорил… что никогда не стану тебя принуждать, и если ты не хочешь…
— Но я хочу, — перебил Эрен, касаясь пальцами подбородка мужа и заставляя его поднять голову и смотреть в глаза. — Я хочу, — повторил твёрже, погладив пальцем его щёку, — одного, двоих, может, даже троих. Не знаю, насколько хватит этого тела. Роу правильно тогда сказал, что то, от чего я стремительно убегал, может оказаться недоступным в будущем. И я чуть не лишился этой возможности. Благодаря тебе всё стало обратимо. Если бы ты в то время не встал на пути моего самоуничтожения, я сейчас не смог бы держать на руках сына, — Эрен щёлкнул Райнера по носу, и трогательность момента рассеялась. — Спасибо тебе. Я сделаю всё возможное, чтобы это тело смогло провернуть фокус деторождения ещё несколько раз.
Он так сказал, будто и впрямь мог воспринимать всё, что ниже шеи, как отдельную часть самого себя, и это заставило Райнера усмехнуться и ущипнуть его за бок.
— Это тело умудрилось зачать, выносить и родить здорового ребёнка в условиях почти загубленных репродуктивных функций и с почти уснувшим омегой, — напомнил Райнер, оглядывая его с явным обожанием. — Думаю, оно ещё не раз нас удивит. И вообще, не говори о нём, как о чём-то отдельном. Ты достиг этого огромным трудом, и я никогда не перестану тобой восхищаться.
— Роу сказал, что между беременностями после кесарева должно пройти два года, — задумчиво проговорил Эрен, будто что-то вспоминая. — Оказывается, если разрезали в первый раз, то режут и все последующие.
— Я не знал, — отозвался Райнер и коснулся пальцем тонкого шрама внизу живота. Тот был гладким и розовым, очень аккуратным. — В любом случае нам некуда спешить.
— Вот ещё, — возмутился Эрен, — Каю нужны младшие братики. Так что ждём два года, потом пройдём обследование и будем готовиться к пополнению, — голос звучал очень уверенно, и настрой был самый решительный.
— Слушай, — Райнер улыбнулся, погладив его по бедру, скрытому мягким полотенцем, — мне очень нравится такая перспектива, но мы не можем игнорировать тот факт, что твой омега реагировал на меня прежде очень агрессивно. И как он поведёт себя сейчас, когда вернутся течки, мы не знаем.
Эрен отстранился, глядя на него сверху вниз долгие секунды, и, не обращая внимания на тяжёлый вздох альфы, шагнул в сторону гардеробной, на ходу стягивая полотенце. Появился он спустя минуту, одетый в пижаму, и на пару мгновений замер в дверном проёме.
— Мой омега может заткнуться на всю оставшуюся жизнь и сидеть молча, пока не спросят, — бросил он весьма резко. — Я довольно его наслушался, и меня это порядком достало. Вот сейчас, что между нами? — перевёл он тему.
— Ничего, — опешил Райнер, и по лицу было заметно, что его удивил такой поворот.
— Вот именно! — вспылил Эрен непонятно на кого — на альфу, на себя или на собственного омегу. — Семь месяцев между нами искрило так, что едва не взрывалось. Семь месяцев всё полыхало, а теперь что? Пепелище?
Райнер расхохотался. Его смех, громкий, открытый, звонко прокатился по спальне, отражаясь от стен. Эрен даже увидел блеснувшие слёзы и вздувшиеся на шее вены.
— Ты неподражаем, — выдохнул он сквозь смех, — иди сюда, — позвал.
Эрен подошёл, но Райнеру потребовалось ещё несколько минут, чтобы успокоиться. Он обхватил его руками, желая усадить на колени, но Эрен не поддался, оставаясь стоять.
— Ты дуешься на своего омегу за то, что он не сгорает от желания запрыгнуть на мой член? — голос Райнера ещё дрожал от смеха, когда он спрашивал. — Но не кажется ли тебе, что сейчас у него в приоритете забота о потомстве?
— Тупые инстинкты, — фыркнул Эрен, — мы не в дикой природе, и потомству нашему ничто не угрожает, — он бросил взгляд на лежащий на покрывале планшет, который показывал, что их кроха мирно спит в своей колыбели.
— Прошло всего два месяца, дай себе отдохнуть, твой организм измучен.
— Уже два месяца, Райнер. Уже!
Альфа вновь расхохотался и всё же смог схватить Эрена и затащить его себе на колени, а после и вовсе завалить на постель и покрыть лицо десятками невесомых поцелуев. Эрен не возражал, даже попытался спровоцировать на что-то большее, погладил по спине, закинул ногу на бедро, прогнулся навстречу. Но получил лишь очередной поцелуй в кончик носа, после чего Райнер поднялся и скрылся в душе.
— Ненавижу тебя! — бросил Эрен и швырнул ему вслед одну из подушек.
В ответ раздался лишь раскатистый звук смеха.
Эрен поднялся, погасил верхний свет, стащил с кровати покрывало, убрал планшет на тумбочку, полюбовавшись на спящего младенца несколько минут, и улёгся, поворачиваясь спиной в ту сторону, куда ляжет альфа. Тот появился совсем скоро, улёгся рядом и привычно обнял со спины.
— Отвали, — буркнул Эрен, не понимая, на кого злится — на себя или на Райнера, что вдруг взялся динамить его и отказываться от секса, хотя явно хотел.
Альфа вздохнул и откинулся на спину, и сразу стало некомфортно и одиноко. Эрен повозился, подтянул и обратно распрямил ноги, попытался устроить голову поудобнее и наконец-то сдался. Развернувшись, он подвинулся ближе к альфе, поднырнул под руку и обнял поперёк груди.
— Бесит, — выдохнул Эрен, чувствуя привычное спокойствие и уют в крепких объятиях мужа, что за последние месяцы стали по-настоящему родными.
Макушки коснулось тёплое дыхание и мягкий поцелуй.
На три месяца со дня рождения наследника Браунов был собран небольшой праздничный обед в кругу семьи. Сам Эрен не планировал ничего подобного устраивать ежемесячно, но согласился, подозревая, что иначе Тиль устроит торжественный банкет на пятьсот персон, половину из которых Эрен не знает, а вторую почти не знает. Легче было удовлетворить желание свёкра и отделаться малой кровью. Поэтому с утра в доме было непривычно оживлённо, и, несмотря на то, что половину этого самого утра он гулял по саду с сыном, отсутствие привычного покоя Эрена порядком утомило.
Первой приехала Микаса, и они проболтали целый час, устроившись в креслах у пруда, пока Кай мирно спал в коляске рядом. Эрен даже не заметил, как прошло раздражение, и расслабился под их неторопливые разговоры. Микаса много рассказывала об учёбе, о том, как сложно проявить себя в сфере, набитой альфами под завязку; как старший Браун по-прежнему приглашает на стажировку и готов предоставить место, как только она окончит университет. Начинать с низов было в разы сложнее, чем брать старт в крупной известной фирме, но она всё равно сомневалась, боясь втянуться и потерять возможность создать что-то своё. Времени обдумать всё было предостаточно.
Эрену рассказывать было особо не о чем. Все его дни повторяли друг друга с одной лишь разницей: в выходные Райнер почти всегда был дома весь день. Даже светские мероприятия, которые тот когда-то обожал и таскал с собой Эрена с раздражающей частотой, теперь ушли на десятый план и почти не вспоминались. Один раз он виновато сообщил, что поедет встретиться с ребятами из университета, но примчался домой, не успело и стемнеть, не выпив ни глотка алкоголя и извиняясь, что оставил Эрена одного. Хотя тот против подобных встреч не возражал и держать мужа при себе не стремился.
Микаса слушала его рассказы о сыне с мягкой улыбкой, но порой задумчиво смотрела на спящего в коляске младенца, и взгляд её становился очень странным. Ей одной было известно, где и с кем Эрен провёл медикаментозную течку. А о том, что второй, ожидаемой после, так и не наступило, знали только он сам и Райнер. Ну и доктор Роу, который и без того свято верил, что и первую они провели вместе. То, что по возвращении в особняк Эрен провёл две недели в одиночестве, а потом они с Райнером ещё две недели спали в разных спальнях, не знал никто, кроме прислуги, которая, во-первых, не задавала вопросов, а, во-вторых, не стала бы болтать.
— Между вами всё наладилось, — заметила Микаса, уловив в открытых дверях столовой силуэт Райнера. — Вы выглядите счастливыми.
— Мы многое переосмыслили после того случая, — ответил Эрен, не уточняя, она и так поняла, о чём идёт речь, — и перечеркнули всё, что было до. Это наше новое настоящее, и оно мне нравится.
— То, что мы тогда сделали, было жестоко, — прошептала Микаса, опуская голову, и плечи её слегка дрогнули, словно она начинала плакать.
— Нет, это было отрезвляюще, — ответил Эрен. — Он был так зол на то, что я с собой сотворил. Грозился, что женится и заведёт кучу детей, если не прекращу валять дурака.
— Да, Леви говорил об этом.
Это имя, которое они не произносили с того самого дня, как Райнер забрал Эрена из родительского дома, прозвучало чужеродно. Они оба никогда с того момента его не произносили, словно у них и не было старшего брата.
— Ты знаешь, мы с мамой навещаем его, — заговорила она и смахнула одинокую слезу с щеки. — Он стал таким… солдафоном, — добавила, помолчав, будто подбирала слова, — просто жуть!
— Это было ожидаемо, — мягко улыбнулся Эрен. Имя брата всё ещё задевало какие-то тоскливые струны в глубине души, но уже не вызывало боли.
— Зато беременная Ханджи просто умора! — развернулась к нему Микаса, перестав прятать влажные глаза. — Она совершенно не изменилась, такая же громкая и энергичная, просто огромный живот на ножках! Так и не поверишь, что прошло почти пять лет, как они уехали.
— Никогда не представлял её в роли матери, — поделился Эрен. — Она с Эрвином изначально выглядели, как два упоротых карьериста.
— О! Так и есть, — подтвердила Микаса. — Именно поэтому они и рожают сейчас, чтобы потом полностью сосредоточиться на карьере. А сына будет растить и воспитывать в основном бабушка. Они уже перевезли её к себе.
— У них мальчик?! — удивился Эрен и тут же сам себя поправил: — Хотя девочки с каждым годом рождаются всё реже.
— Ага, омега, даже имя уже есть, Аори, — сказала Микаса и улыбнулась, посмотрев в коляску, где дёргал во сне ручками Кай.
— Красивое, — задумчиво произнёс Эрен, — нужно будет выбрать что-то подобное, когда рожу омегу, — добавил он и тут же поймал удивлённый взгляд Микасы. — А разве Эрвину не хочется ещё и альфу, для продолжения их высокоинтеллектуального рода? — усмехнулся он.
— Видимо, в обозримом будущем они не видят такой возможности, но кто знает, — ответила Микаса, пожав плечами. — Ханджи немного сменила направление и вместо банального, по её словам, лечения занялась изучением. Хочет знать, как генотип влияет на физические возможности, которых может достичь объект.
— Объект, — фыркнул Эрен, — все ведь и так знают, что самые сильные и выносливые альфы рождаются от женщин с высоким показателем альфа-гена и мужчин-альф.
— Да, но в условиях повсеместного сокращения женского населения этот тип может просто выродиться, — пояснила Микаса явно не своими словами. — Пока есть возможность его изучить и как-то сохранить, она положит на это все силы.
— Она собралась скрещивать гены в пробирках и выращивать из них идеальных солдат?! — округлил глаза Эрен. — Как-то попахивает экспериментами над людьми.
— Стараюсь не думать об этом, — честно призналась Микаса, — но если мы когда-то услышим о сверхлюдях, будем знать, откуда дует ветер.
— Предпочту об этом не знать, — скривился Эрен.
— Согласна, — поддержала Микаса, и они рассмеялись, едва не пропустив, как Райнер помахал им из окна столовой.
В доме уже все собрались, стол пестрил разнообразием закусок, и лишь сигнала не хватало, чтобы начали подавать горячее. Но пока все устроились в гостиной и делились новостями за предложенными напитками. Эрен с Микасой перетянули на себя всё внимание едва появившись, хотя, конечно, родителям и свёкрам они были не так интересны, как спящий младенец, которому до их интереса не было никакого дела. Но они всё равно успели повздыхать и поумиляться над ним, пока Эрен не передал его няне, которая тут же унесла ребёнка наверх.
Появившийся в дверях дворецкий пригласил всех к столу, и это освободило Эрена от бесконечных, ежедневно повторяющихся вопросов. Он был безмерно благодарен Константину, что тот обладал потрясающим даром всегда и всё делать вовремя.
Когда гости расселись и было подано горячее, Эрен очень выразительно посмотрел на Тиля, без слов прозрачно намекая, что раз тот был главным инициатором этого обеда, то и за поддержание беседы отвечать ему. Тиль посыл понял, и темы для разговоров посыпались как из рога изобилия. Он умудрялся подбирать их так, что втягивал всех, делился новостями своего благотворительного фонда, свежими событиями и сплетнями, которые обсуждали все сливки общества. Последнее Эрену было неинтересно, но он слушал праздную болтовню и чуть не пропустил смену блюд, потягивая какое-то лёгкое сладкое вино и находя его весьма вкусным.
Спустя время к ним присоединилась мисс Лиманн с выспавшимся и накормленным Каем в переносной люльке, которую установили на кресло, чтобы и виновник торжества присутствовал на обеде в его честь. Няня расположилась рядом, и ей сразу подали чай. Малыш смотрел на собравшихся родственников без особого интереса — его больше привлекали висящие на ручке люльки самолётики, что плавно покачивались в воздухе.
— Сейчас какой-то невероятный детский бум! Столько пар из именитых семей обзавелись потомством, что свахи с ног сбиваются, устраивая встречи молодым родителям потенциальных союзов, — заметил Тиль, любуясь внуком. — Мне тоже поступило несколько предложений, но я пока не давал ответа, сначала хотел обсудить это с вами.
Эрен грохнул бокалом по столу с такой силой, что было удивительно, как тот не рассыпался осколками. Все присутствующие вздрогнули как один, а мать даже выронила вилку, и та прогромыхала в повисшей тишине.
— Никаких свах, никаких смотрин и никаких договорных браков для моего сына, — голос Эрена прозвучал так угрожающе низко, что он сам его не узнал.
— Эрен, дорогой, ну не воспринимай всё так категорично, — отмер первым Тиль, нервно заправив прядь волос за ухо, — никто ведь не говорит, что нужно делать это сейчас.
— Ни сейчас, ни через десять лет, ни через двадцать, — перебил Эрен и, забрав с колен салфетку, бросил её в тарелку. Аппетит пропал полностью. — Никто не будет указывать моему сыну, кого любить и с кем разделить жизнь.
Он отодвинулся от стола, и ножки стула проскребли по полу с отвратительным звуком. Кай вздрогнул в своей люльке, что от Эрена не укрылось. Няня тут же протянула руку к ребёнку, чтобы успокоить, но этого не потребовалось. Он не заплакал, только смотрел внимательно на отца-омегу.
— Прости, малыш, я напугал тебя, — тут же извинился Эрен, подхватывая сына и устраивая на руках. — Я больше так не буду, обещаю. А ещё я обещаю, что никто и никогда не станет тебе указывать и принимать решения за твоей спиной.
— Эрен, пожалуйста, — тихо попросила Карла, понимая, в чью сторону был посыл.
— Мы будем растить своих детей свободными и предоставлять возможность делать выбор самостоятельно. Никто никогда не станет на них давить. Даже из самых лучших побуждений.
— Вы хотите ещё детей? — ухватилась за возможную смену темы Карла, и голос её прозвучал удивлённо.
— Что за глупые вопросы, мама, — повернулся к ней Эрен. — Конечно, мы хотим ещё детей. Целую кучу маленьких Браунов, правда, Райнер? — он мягко погладил мужа по затылку.
— Только если это не будет вредить твоему здоровью, любовь моя, — ответил Райнер и протянул руки, на которые Эрен тут же переложил сына.
На фоне крупной фигуры альфы малыш казался ещё крошечнее. Эрен кивком головы отпустил няню, и та бесшумно удалилась, а сам остался стоять рядом с мужем. И эта картина семейной идиллии смягчила обстановку, все четверо родителей умилённо заулыбались, глядя на них.
— Что бы ты ни говорил, дорогой, — в очередной раз подал голос Тиль, — а ваш договорной брак вышел вполне удачным!
Эрен неопределённо пожал плечами, показывая, что утверждение старшего омеги неоднозначно.
— Это потому, что нас с детства связывали тёплые дружеские чувства, — произнёс он и чуть сжал плечо мужа. — А ещё потому, что Райнер меня любит. А если бы не любил?
— Как можно тебя не любить, дорогой?! — Тиль в отстаивании своей позиции был не менее упрям.
— Кирштайн меня не любил, например, — отозвался Эрен. — Вернее, мы оба друг друга терпеть не могли, сколько себя помню. И поубивали бы друг друга ещё до свадьбы, окажись мы обручены.
— А с Армина он едва ли не пылинки сдувает, — заметила мать задумчиво.
— Да любит его Жан потому что. И выбор свой сам сделал. О чём, собственно, и разговор, — ответил Эрен на её слова. — А вот другой пример: одному альфе страсть как нравятся длинноногие омеги, а жених, с которым они обручены с пелёнок, мне едва до подбородка допрыгнет. И что же делает этот альфа? Скачет по борделям и трахает длинноногих шлюх, пока его наречённый грезит о свадьбе и детях, — сам спросил и сам же ответил на свой вопрос Эрен, замечая, как все присутствующие, кроме Микасы, роняют челюсти.
— А тебе откуда такие подробности известны? — едва ли в третий раз за обед подал голос старший Браун, который почти всё время вёл какую-то переписку в телефоне.
— Был невольным свидетелем разговора, — ответил Эрен. — Поэтому я не хочу, чтобы мой сын стал причиной чьей-то поломанной жизни просто потому, что я выбрал для него подходящую партию.
— Ты думаешь, Кай может вырасти таким? — спросил Тиль, едва к нему вернулся дар речи.
— Мы не знаем, каким он вырастет, он младенец, — Эрен нежно посмотрел на сына. — И стать может кем угодно: программистом, врачом, пианистом, шеф-поваром. Или футболистом. Будешь футболистом, как отец, малыш? — обратился он к Каю и улыбнулся.
— Как будто ты помнишь меня на поле, — подколол Райнер. — Ты даже не смотрел в ту сторону.
— Конечно же, я смотрел и, конечно же, я помню, — не согласился Эрен. — Ты единственный, кто не свистел и не улюлюкал, пока мы бегали.
— Я же не идиот, — усмехнулся Райнер.
— Конечно же, идиот. Столько лет молчал, что любишь меня, — напомнил Эрен, — а мы могли бы быть вместе уже тогда.
Этот разговор как-то звучал между ними, но у него не было свидетелей. Особенно свидетелей, которые понимали, что старые обиды никуда не делись и забывать их Эрен не собирается.
— А может быть, ты займёшься айкидо, малыш? — вернул он внимание сыну. — Прямо как твоя тётя Микаса. Она крута, и однажды так наваляла твоему отцу, что синяки две недели не сходили.
Райнер поперхнулся.
— Ты, что, дрался с девчонкой?! — пробасил старший Браун.
— Сынок, это какая-то шутка? — Тиль выглядел сразу разгневанным и растерянным.
— Микаса?! — воскликнула мать, лишь слегка повысив голос.
Всё это прозвучало почти одновременно. Эрен едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
— А? — ответила Микаса, выковыривая паштет из третьей по счёту тарталетки. Она терпеть не могла песочное тесто, зато обожала паштет.
— Я не стал бы бить девушку! Конечно, это было шуткой, — оправдался Райнер.
— Зато синяки были очень даже взаправдашние, — улыбнулся Эрен.
— Всегда пожалуйста, — Микаса отсалютовала им бокалом с вином.
Эрен наклонился, чмокнув мужа в щёку. Тот выглядел явно смущённым.
Теперь беседа утекла в другое русло, более мирное. Вспомнились школьные занятия спортом, разные хобби и совершенно новые увлечения, которые сейчас осваивали дети. Обед плавно перетёк в малую гостиную. Рихард с отцом отделились почти сразу, скрывшись в бильярдной, Тиль с Карлой увлеклись обсуждением открывшегося недавно СПА, а Эрен утащил Микасу гулять в сад. Вскоре к ним присоединился Райнер. День плавно катился к закату.
Проводив гостей, они вместе искупали, накормили и уложили спать Кая, немного покараулив его сон, и только после отправились к себе. Эрен чувствовал жуткую усталость, а ещё напряжение альфы. Тот выглядел привычно, но что-то настораживало. То взгляд был каким-то задумчивым, то плечи напрягались не к месту, а то он и вовсе не сразу слышал, что к нему обращались.
Разгадка нашлась очень быстро. Едва они переступили порог спальни, Райнер развернулся, зажимая мужа в тесном пространстве между собой и дверью.
— Любитель длинноногих омег, о котором ты говорил, это кто? — спросил спокойно, но Эрен не мог не заметить, что его голос стал ниже.
— А что, ревнуешь? — попытался отшутиться Эрен.
— Не смешно, — рыкнул альфа.
— Аддерли, — фыркнул Эрен, — дружок твой заклятый. Глазами меня жрал, когда ты нас представил.
— Том? — удивился Райнер и даже немного отступил. — Ничего не путаешь?
— Как же, — язвительно отозвался Эрен. — Я тогда с аукциона раньше вышел, в туалет, и случайно услышал его разговор с Максом. Он говорил что-то вроде, что недавно тут, типа, подскажи хорошие места, закрытые клубы для альф, и про страсть к длинноногим омегам. Мерзость, — добавил он, выразительно скривившись. — Не хочу такой жизни своим детям — равнодушное сосуществование, пока гормоны не позовут. Мы, что, звери, чтобы слепо слушать инстинк…
Договорить он не смог. Райнер вжал его в дверь, напористо целуя, так жадно и глубоко, как не было с тех пор, как Эрен ещё беременный ходил. Крупные ладони обхватили талию, бёдра, задницу, притягивая ближе, до тесноты. И чувствовалась в этом напоре такая страсть, о которой омега едва не позабыл, пока последний месяц они кружили друг вокруг друга. Отпустил его альфа только тогда, когда Эрен выразительно хлопнул его по спине.
— Это в тебе ревность внезапно взыграла? — спросил, хватая ртом воздух.
— Нет, — торопливо бросил тот и потянулся за новым поцелуем.
— А ну, стоять, — увернулся Эрен. — Ты динамил меня целый месяц, а стоило вспомнить твоего раздражающего дружка, как резко сменил мнение.
— Нет, я вспомнил сегодняшний обед, — ответил Райнер и, за неимением большего, уткнулся ему в шею, покрывая кожу невесомыми поцелуями. — Ты был так взбешён… и категоричен… даже папу заставил замолчать. А я, кажется, влюбился ещё сильнее… Ты просто невероятный.
— Ты зубы мне не заговаривай, — отозвался Эрен, поворачивая голову и подставляясь под ласку, от которой уже начало теплеть в животе. — Месяц меня выбешивал, а когда я с ног валюсь, решил, что самое время потрахаться?
— А разве не отличное время? — рыкнул альфа, прикусывая основание шеи, и сжал ладонями задницу.
— Ненавижу тебя, — простонал Эрен и, обхватив мужа руками за шею, резво запрыгнул ему на бёдра. — Неси меня в душ.
Райнер раздевал его медленно и аккуратно, касаясь почти невесомо, лаская и целуя каждый открывающийся участок кожи. Эрену вспомнилась первая брачная ночь. Вот только тогда он смирялся, покорялся и невольно принимал, а теперь… теперь желал этого альфу, и это было так искренне и немного странно, но слишком необходимо, чтобы тратить время на бесполезные раздумья.
Когда они оказались под душем, Эрен уже был так возбуждён, что выгибался и громко, без стеснения стонал, подставляясь альфе, что вжал его грудью в стену.
— Если сегодня ты не пойдёшь до конца, — прошипел Эрен, отплёвываясь от воды, — то, клянусь, я подам на развод! Скажу, что не исполняешь супружеский долг, и пусть проверят мою девственную задницу, если захотят!
Рык альфы перемешался со смехом, что вибрировал по коже плеч, и на неё же ложились десятки поцелуев и укусов. Между ягодиц скользил крупный твёрдый член, и Эрен пытался двинуть бёдрами назад, но был слишком сильно прижат к стене. Периодически на смену члену приходили пальцы, что медленно и аккуратно тянули, подготавливая.
— Пойду к Антону Френсису и стану лицом всех его коллекций, будешь потом локти кусать, — грозил Эрен заплетающимся от возбуждения языком. — Ещё минута, Райнер, и мне придётся стать вдовцом, чёрт бы тебя побрал! Ты умрёшь мучительной смертью! — ответом ему был болезненный укус в шею, от которого подгибались колени. — Давай же, ну!
Сзади навалилось тяжёлое, скрип зубов ударил по нервам, и низкий рык, смешанный с горячим дыханием, раздался над ухом:
— Примешь моего альфу в гоне? — голос не прозвучал, он втёк в сознание, разрывая тело.
— Приму! — простонал Эрен, теряя последнюю связь с реальностью.
— Потечёшь для меня?
— Потеку, — прохныкал Эрен, цепляясь пальцами за мокрую стену и не находя опоры. Желание затмевало разум чёрной пеленой, возбуждение сводило с ума, и тело горело. — Хочу… — выдохнул он из последних сил, — я так тебя хочу!
Последним, что он услышал, было:
— Я так долго ждал этих слов.
На полу ванной секса у них раньше не было. Несмотря на пушистый мягкий коврик, спине было жёстко. Эрен хватался руками за плечи альфы, закидывал ноги на его бёдра и мог шептать лишь одно: быстрее. Когда его перевернули на живот, заставляя встать на колени, а в задницу вместо члена проник горячий мокрый язык, Эрен едва не разревелся, царапая шершавую плитку. Этого было недостаточно.
— Верни, — прохрипел он, — верни, как было! — и блаженно выдохнул, когда внутри вновь оказался член и медленно, глубоко заскользил, заполняя до упора. И… — Больно. Больно, Райнер…
Альфа остановился в тот же миг. Повернул к себе, осмотрел и заглянул в глаза с растерянностью и страхом, даже побледнел немного.
— Коленям больно, — выдохнул Эрен на неозвученный вопрос. — Пойдём в постель.
Его подхватили на руки в ту же секунду, с такой лёгкостью, будто он ничего не весил, и жёсткий пол в один момент сменился на мягкость покрывал. Эрен утонул в их воздушной прохладе, устраиваясь удобней и приглашая альфу. Тот выглядел по-прежнему взволнованным, смотрел с опаской, будто оценивал, и едва не начал отстраняться, когда Эрен перехватил его и притянул к себе. Чуть утихшая за эти минуты страсть вспыхнула с новой силой. Эрен сгорал в ней, плавился, рассыпался. Падал в тёмную топкую глубину наслаждения и выныривал назад, хватая ртом раскалённый воздух, не зная, сколько это длилось. Минуты? Часы? Он так отчаянно хотел кончить, но не мог, казалось, не хватало капли, но тело не давало ему желанной разрядки, ненасытно впитывая в себя жадное желание альфы и требуя ещё.
И когда всё закончилось, Эрен почувствовал себя опустошённым. Казалось, тело разорвало на атомы, и он теперь просто крошечная частица, парящая в бескрайнем космосе. Райнер упал рядом, чтобы Эрену не было тяжело под его весом, и тоже таращился в пустоту долгие минуты. И даже голос его звучал откуда-то издалека и казался нереальным.
— Вот поэтому нужно было подождать ещё месяц, — говорил он хрипло. — Но пора признать, что потихоньку, аккуратно, осторожно и маленькими шажочками — это не про нас. Ты как?
Эрен не ответил, лишь голову повернул, перехватывая направленный на себя взгляд, и улыбнулся.
— Передумал разводиться? — усмехнулся Райнер, и Эрен кивнул, слегка пнув его в голень. — И к Френсису не пойдёшь? — ещё один кивок. — Его коллекции обречены на провал.
— Пусть катится в бездну вместе со своими тряпками, мне и здесь хорошо, — Эрен немного поёрзал, оценивая своё состояние, пока Райнер давился смехом, а затем шлёпнул его по бедру. — Повторим?
Альфа опешил, глядя недоверчиво, но уже спустя минуту жарко и жадно целовал, шепча в губы:
— Люблю тебя! Как же я тебя люблю…
А Эрен чувствовал себя так хорошо, так легко и свободно, что, кажется, мог взлететь.
Первая течка не заставила себя ждать. Аккурат к полугодию с момента родов, как и прогнозировал Роу. Противозачаточные Эрен начал принимать ещё за месяц, строго по расписанию, надеясь, что в этот раз организм не подкинет сюрпризов. А за неделю до приказал подготовить уединённый гостевой дом со всем необходимым для двух человек на несколько дней. Так хотелось оградиться от всего мира на это время, что он удивлялся от самого себя. В отличие от Райнера, который всё чаще смотрел на него с плохо скрываемой тревогой. Боялся, что омега не примет его? Напрасно. Эрен ждал эту течку без страха, без напряжения, без отрицания неминуемого. Всё, что было в прошлом, в нём и осталось. Дверь туда была плотно закрыта. Они взяли новую точку отсчёта с рождения Кая и были счастливы каждый из этих дней. Они справились со всем, обыграли судьбу, победили в неравном бою и отвоевали своё право на счастье, что улыбалось им и смотрело ясными голубыми глазами день за днём.
Идиллия дала трещину, когда Каю исполнилось восемь месяцев. Раздавшиеся тревожные звоночки были такой силы, что оглушали…