Дикость

      Всё происходящее походило на безумный кошмар.       Джим уже и не помнит, когда всё началось, разве что с суда по делу Кобаяши Мару? Завуалированная под дачу показаний перепалка, перевернула внутри Джеймса всё с верх на голову. Внутри вскипало море, в сердце бешено стучали барабаны, а в голове прокручивалось лишь одно и тоже слово: "сукин сын".       С того дня, всё стало каким-то отдалённо важным, не интересным, чтобы уделять окружению внимание, оно было лишь занавесом перед следующей сценой. Джима не покидали мысли. Мысли разного характера, мысли разной степени жестокости, ведь остроухий профессор, как назло, всё чаще стал появляться в поле его зрения. То тут, то там, это недоразумение, всплывало из ниоткуда и излучало весь спектр своего хладнокровного презрения, что с каждым разом лишь распыляло, подначивало, буквально сжигало изнутри желанием стереть холодную маску, заставить Спока почувствовать боль на своих губах, напиться ею сполна.       Джим знал, что не он один чувствовал это. Он знал, что не один он сгорает внутри каждый день, неустанно, блаженно, а потом возрождается снова — от плавного кивка головы, строгого взгляда тёпло-карих глаз, сжатой в гневе челюсти, резких слов, скрытых слов, надломленной улыбки, грубых рук, настойчивых движений...       Стоило Пайку понять, стоило ему сделать одно неверное решение, как всё превратилось в неконтролируемый вихрь. Оставаться наедине было ошибкой, но большой возможностью для того, чтобы выплеснуть всё наконец наружу. Вытащить все тени и трупы на поверхность, показать друг другу правду.       Попытка Пайка предотвратить катастрофу, оказалась триггером для обоих.       Несколько неудачно сказанных фраз, беглых взглядов и вечная привычка Кирка доводить полувулканца до белого каления, сделали своё дело.       Мгновение, и оба оказались на полу, сцепившись, как волки, за кусок мяса, только кто из них всё-таки мясо, ещё предстояло узнать. Невероятная сила Спока, конечно, давала ему больше шансов на победу, но Кирку было плевать. Не это ведь главное.       — Чувствуешь? Чувствуешь, Спок? Это сидит внутри, правда? Жрёт по кусочку, мучает, воет, — зашептал он, схватив Спока за идеально подстриженные волосы. — Тебе не спрятаться и не сбежать от этого. Оно всегда будет там, пока не сожрёт всё, до чего сможет добраться.       Его рык, словно музыка, заиграла вокруг, его руки приносили страдание и боль, его глаза горели яростным отчаянием, а Кирк улыбался. Безумной улыбкой, но улыбался, пока Спок не опомнился и не отпихнул кадета подальше. Спок думал, что Кирк дьявол, Джим же смеялся, похабно раздвинув ноги и подняв голову в сторону профессора.       — Видишь?       Спок покинул сцену, время антракта, но никакого отдыха, ведь теперь они знают.       Джим ловил его взгляды, отвечая взаимностью. Спок стал более строгим и отчуждённым, а Кирк выжидал, словно хищник, он следил за жертвой из далека, на расстоянии. Спок игнорировал, Спок закрывался, Спок проходил мимо мыслей о безумных улыбках Кирка.       Спок оставляет кадета после уроков, закрыв дверь. Джим понимает, что побеждает. Спок разрывает одежду пополам, Джим позволяет ему сделать всё, что тот хочет. Спок разбивает кадету губу, из которой сочится алая кровь, за всё то, что этот человек делает с ним, а Джим упивается триумфом.       Это был грубый танец, граничащий с неконтролируемым помешательством друг на друге. Это было немое признание и не только победой Кирка. Оба проиграли в негласной войне, которой и не было вовсе.       Это был самый грубый и жесткий секс в жизни Кирка, это был самый позорно-неконтролируемый поступок в жизни Спока. Он целовал и кусал загорелую кожу кадета, он пробовал, снова и снова, погружался всё глубже...       Тихие стоны, переходящие в рык и полу-вскрики. Резкие толчки и отметины по всему телу, в виде пяти печатей вулканских пальцев. Рваный ритм и животное желание получить своё тут же, сразу, немедля.       Каждый раз это было невыносимо до боли и приятно до взаимного восхищения. Каждый раз, всё дальше и больше, всё глубже и чётче. Они вместе теряли рассудок, не понимая, что происходит, что поглощает их, что требует тело, что требует внимание голубых глаз, что ищет взаимности в карих.       — Это всего лишь секс, ты ведь знаешь? — обронит Кирк, после очередного раза, смотря на то, как Спок невозмутимо одевается и покидает комнату Кирка.       Спок посмотрит на Джима долго и мучительно, скрывая мысли за семью замками.       — Так ли это, Джим?       Тогда он впервые назовёт его по имени, а Кирк поймёт, что влип по уши и уже ни за что не выберется обратно.       — Так значит, вы спите? — спросит Боунз, а Джим неопределённо пожмёт плечами, даже не пытаясь скрыть очевидного. — Мы ведь оба знаем, что будет, если всё закончится не так, как ты хочешь, — говорит Боунз, а Кирку ни за что на свете не хотелось бы понимать о чём говорит его друг.       — Это всего лишь секс, Боунз.       Всего лишь секс на полу его комнаты, всего лишь томные вздохи, когда его рот такой влажный, дарит наслаждение, всего лишь невесомые поцелуи меж лопаток, перед тем как взять резкий темп, перед тем как свести Кирка с ума.       Всего лишь... что? Порыв, желание или, может, что-то ещё? Лишь им известно, но оба молчат, боясь потерять уже то, что имеется.       — Ты можешь остаться, если хочешь, — почти шепот, но Спок услышал. Напрягся, мимолётно взглянув на обнажённую спину кадета. Расслабился, подумав о жёстких пшеничных волосах, пахнущих летом. Спок вернулся обратно, вдохнул поглубже, повторяя про себя, что это всего лишь прихоть. Всего лишь...       — Ты можешь...       — Что? — спросит Спок, проведя пальцами по рёбрам Джима.       — Ты можешь всё, что захочешь, ведь знаешь?       Молчание всё, что осталось, а нужны ли слова? Только мягкое касание губ на шее и шепот, умерший в глубокой ночи.       — Хочу, чтобы ты был моим.