Тёплый снег

Дэвид не мог сомкнуть глаз. Сначала казалось, что в комнате просто душно, поэтому он раздвинул шторы и приоткрыл окно. Теперь в его спальне стало холодно, но встать было уже лениво и он лежал под тёплым одеялом, завернувшись в него до самого подбородка. По потолку блуждали причудливые тени, стекло хлестали голые ветви разросшегося в саду дерева, откуда-то издалека доносились звуки проезжающих автомобилей. В голове роились противоречивые мысли, прогоняя столь желанный сон. Зачем он сегодня сделал это? Почему зашёл так далеко и привёл незнакомца к себе домой? Если уж так захотелось побыть благородным спасителем, можно было просто купить эти чёртовы булки, отдать их мальчишке и распрощаться на этом. Но тот выглядел таким жалким... И ведь не что-то там украл, для перепродажи, а всего лишь хлеб, голод заставил его пойти на это. Кто он? Откуда сбежал и почему? Мужчина уже прокрутил в голове немало вариантов, но ни один не подходил в полной мере к парнишке, которого он приютил на ночь. Были у него мысли, что возможно это один из тех богатеньких омег, которым во время беременности сносит крышу, они становятся капризнее, чем обычно, постоянно цапаются со своими мужьями и сбегают в ночь, громко хлопнув дверью на прощание. Направляются в первый попавшийся отель или ещё куда, и ждут, пока их несчастный альфа, сбившись с ног, наконец, найдёт их, и с многочисленными извинениями и уговорами заберёт домой. На самом деле, это был один из худших возможных вариантов, для самого Дэвида. Устраивать разборки с разъярённым, молодым альфой у него не было никакого желания. Но этот вариант быстро отпал: юноша был спокойным, тихим, стеснительным. Ну какой из него мажор? Дэвид также припомнил известные ему случаи мошенничества с беременными омегами. Тоже совсем невесёлая версия. Подставные псевдо-несчастные и псевдо-одинокие омеги выбирали альфу побогаче и разводили его на предоставление крыши над головой и другую помощь, а потом заявлялся их хахаль и грозил судом, требовал деньги за молчание. За удержание чужого омеги никогда по головке не гладили, а уж беременного и на последних сроках, так и вообще. Всё это грозило крупными неприятностями. И мужчина до сих пор не мог отставить в сторону этот вариант, как бы мальчишка ни заверял его в том, что никому не принадлежит. Были и другие версии, одна другой неприятнее. Обрюхатил кто-то на стороне, а строгие родители выгнали из дома или сам сбежал за своим дружком, а тот его потом бросил. Но что за разговоры об отсутствии регистрационного номера и документов? Да и насколько глупым надо быть, чтобы шататься по зимним улицам с таким животом и не пойти хотя бы в какой-нибудь из социальных центров для омег? Жертва домашнего насилия? Опять же, сейчас омеги хорошо защищены законодательством. Стоит только пожаловаться на мужа или сожителя-альфу, и будут приняты меры, вплоть до лишения всех прав на омегу и заключения обидчика под стражу, огромные штрафы и тюремное заключение, если потребуется. Нет родителей, семьи, мужа, дома, документов, номера... Бред какой-то! Номер-то никто не отменял. Может он сам не знает? Хотя, опять же, как такое возможно? Дэвид повернулся на другой бок, лицом к приоткрытой двери. Зачем ему всё это? Что бы там ни было, это в любом случае грозит проблемами. Надо просто отпустить его утром, дать еды, немного денег и забыть всё это, вернуться к своей обычной жизни. Мужчина старался в этот момент не вспоминать о том, что «обычная жизнь», в его случае, означает тотальное одиночество, сдобренное запахом кофе и присыпанное пылью. Он пытался размышлять холодно и трезво, не примешивая сюда никаких посторонних чувств, но в конечном счёте просто не мог отбросить всё, что испытывал. Омега, юный ещё, совсем мальчик... ну, сколько ему может быть? Дэвид даже не мог поручиться за то, что тот является совершеннолетним. Ходит в такой тонкой одежонке, а на дворе далеко не весна, голодает, а живот уже такой большой, с таким постоянное наблюдение врача требуется, а он разгуливает в короткой куртке по морозу. Но то, что парнишка так откровенно предложил себя в качестве оплаты за помощь, выбило мужчину из колеи. Да, у него самого давно никого не было, и, да, Джонатана можно было даже назвать красивым, если бы не его худоба, заострившая черты, глубокие, болезненные тени под глазами и его общая тщедушность. Но, чёрт же возьми, у него ребёнок под сердцем! Неужели это его совсем не заботит? Хотя, мальчишка сказал, что это никого ни разу не останавливало... Но как-то и на шлюху этот парень тоже не был похож. Видимо, другого способа выжить на улице у него не было, вот и стал предлагать себя всем подряд, лишь бы как-то прокормиться и не дать умереть ребёнку. Ну вот, он уже вовсю оправдывает этого совершенно незнакомого ему омегу! Мужчина усмехнулся. «Молодец, Дэйв, давай, выдумай ему белые крылья!» - мысленно пожурил он сам себя. В любом случае, он понял для себя одну вещь: если бы тогда просто прошёл мимо и не вступился за мальчишку – никогда бы себе этого не простил. Бесконечно вспоминал бы ту сцену и мучился. Так что, хоть что-то он сделал правильно. Дэвид попытался прогнать все мысли и расслабиться, следовало хоть немного поспать. Он прислушался к тишине квартиры, пытаясь услышать мерное дыхание Джонатана, хоть и понимал, что это практически невозможно через столько стен, разделяющих их. Зато он почувствовал запах, совсем лёгкий, едва различимый запах беременного омеги. Такой не возбуждает, а вызывает желание защищать, оберегать, холить и лелеять, носить на руках. Шесть раз в своей жизни Дэвид ощущал такой запах в своём доме, но тогда всё было совсем по-другому: он ждал своего малыша, как чуда, вместе со своим любимым. Мужчина давно не вспоминал об этом и к своему удивлению обнаружил, что больше не испытывает при этом привычной боли. Неужели, действительно свершилось и время залечило рваные раны на его сердце? Он прикрыл глаза. Перед внутренним взором блестящим всполохом промелькнули золотистые волосы. Нет, он всё помнил, до сих пор, всё, в мельчайших подробностях, но теперь это были просто картинки его прошлого. Внезапно, Дэвид услышал громкий протяжный стон, а потом и крик Джонатана, и сорвался к нему. Парнишка продолжал кричать всё время, пока мужчина преодолевал разделяющее их расстояние. - Проснись, Джонатан! Проснись! - альфа слегка потряс его за плечо, но тот не отреагировал, продолжая метаться, мучимый кошмаром. Тогда Дэвид присел на край кровати и встряхнул его обеими руками. - Ну же! Проснись! Джон распахнул глаза, резко сел и вцепился в мужчину мёртвой хваткой. - Они придут!.. Придут за мной!.. - залепетал он хрипло, его всего трясло. - Тише-тише, это только дурной сон, - успокаивающе произнёс Дэвид, всё ещё не решаясь обнять дрожащее тело. - Они убьют моего ребёнка... - продолжал всхлипывать омега. - Ну-ну, успокойся, всё хорошо, ты в безопасности, - зашептал альфа, всё же обнимая его за костлявые плечи и прижимая к себе. - Это был сон, он ушёл и больше не вернётся, - он не знал, что ещё сказать. Никого не было рядом, когда он сам метался на мокрых от пота простынях, когда кричал и рыдал в своих кошмарах. Годы лечения, месяцы в клинике под наблюдением врачей. Теперь он вообще не видел снов, ночи были одинаково черны. Что сказать этому мальчику? Чем его успокоить? - Простите... не бейте меня...- тихонько попросил омега, спешно утирая слёзы и, видимо, приходя в себя. - Не собираюсь я тебя бить, что за глупости опять?! - мужчина даже рассердился; ну сколько можно просить прощения ни за что? Тут его взгляд упал на обнажившееся худенькое плечико парнишки. Было довольно темно, потому что свет шёл только из коридора, но он всё же разглядел на бледной коже огромный синяк и белую полоску шрама, уходящую вниз. «От хорошей жизни никто в здравом уме не сбежит, не будет жить на улице впроголодь, воровать хлеб и продавать своё тело от безысходности», - пронеслось в голове Дэвида. Он ещё долго сидел с Джонатаном, баюкая его, как маленького, ласково перебирая мягкие, неровно стриженные прядки. Бить беременного омегу... он даже представить себе не мог, каким зверем надо быть для этого. Что-то зрело в его душе, обретало форму, разливалось внутри вместе с полыхающим возмущением, толкало к принятию решения, но какого, он ещё не мог себе ответить.