Встретимся у Рэнди

— Не знаю, просто он всегда был тем, кто мечтает о большой семье с чистыми блондинистыми детьми, парой собак и оладьями на завтрак. Но знаешь, даже племянник боится его, на собак у него аллергия, а оладьи слишком калорийны, ведь ест он их с кремом и джемом. Он как-то рассказывал, что в его мечтах у нас есть ручные бабочки, эти огромные с разноцветными крыльями, и дочь, обязательно с голубыми глазами, смотрит на них, сидящих на моих пальцах. Но вот парадокс, если у нее голубые глаза, то она моя? Значит, не его. Или его, но у девушки голубые глаза и светлые волосы. Хочет ли он сам зачать ребенка или сделать это искусственно? Я не знаю. Мы не говорили об этом. И зачем, если он мечтает об этих ужасных мопсах, которые совсем неэстетичны? Но ведь мечтает он о них только потому, что ему нельзя иметь собаку. Вот запрети ему смотреть кинопремьеры, он тут же захочет, хоть сейчас и ненавидит кинотеатры. А эти детские карнавалы, полные уродских клоунов. Ты видел? Нет, не стоит даже думать об этом. Они отвратительны. Одни только клоуны отбивают желание иметь детей. И эта постоянная готовка завтрака. И почему вообще я должен думать о детях? Для продолжения рода? Для сохранения популяции? Должен ли я трахаться с девушкой, чтобы зачать ребенка? Луи делает глубокую затяжку. Он много курит, и все чаще это не просто сигареты. На меня давно не действует, говорит он поутру, за обедом, в постели или в звукозаписывающей студии. На него действительно не действует, но вот зрачки постоянно расширены, и пальцы периодически подрагивают, редко, но все же. — Не знаю, он говорит это, «о нашем будущем», а мне смешно. Какое будущее? Нет, разумеется, будущее есть, но оно отдельное. У меня свое, у него свое. Возможно, у него нет будущего, ведь он видит его таким… жалким. И когда он описывает этих детей и завтраки, я пытаюсь представить картинку у себя в голове, сделать ее более привлекательной, с Гарри у плиты, с Гарри, смеющимся с детьми, но… К черту, он вписывается туда еще хуже, чем я или он. Гарри вообще не вписывается в быт, в уютные квартиры или в те дома, у которых есть ухоженный дворик. Он… если и представить его готовящим, то это как… нет, не могу. Я даже не могу вспомнить, чтобы он ел, как обычный человек. То есть, он ест, конечно, но я не могу думать об этом, как об обычном приеме пищи. Вокруг него как-то иначе, совсем иначе, понимаешь? Красивое все. И курить неловко. Хм, глупо, но так. Хотя мы курили как-то вместе. Я чуть не кончил, клянусь! Одному неловко, но вот вместе — это что-то потрясающее. Нужно повторить. Как он выпускает дым изо рта, а пальцы, его прекрасные длинные пальцы так держат сигарету, произведение искусства, не меньше. И рядом нет ни детей, ни оладий, это уж точно. Гарри вообще никогда не говорил о детях и семье, о каких-то планах. Мне кажется, их у него даже нет. Не знаю, просто складывается такое ощущение. И самому строить планы при нем становится неловко. Они только появляются в голове, типа предложение поужинать вместе или прогуляться, и говорить об этом тяжело. Вот смотришь на него и понимаешь, что глупо, очень глупо планировать. Он приходит с опозданием минимум на час или не приходит вообще. К тебе когда-нибудь не приходили? Вот представь, сидишь ты в одном из этих пафосных ресторанов, допивая третий бокал вина, уже подумываешь переместиться в бар, чтобы заказать что-то покрепче, на тебя косо смотрят официанты, администратор и посетители, а он все не идет. И когда ты уже не выдерживаешь и звонишь спустя час, он сначала пару раз не поднимает трубку, а потом таким легким тоном сообщает, что думал, что я его уже не жду. Уже не жду! У тебя было такое? Луи прикуривает новую сигарету и откидывается головой на спинку кресла. Он массирует виски и сильно сжимает веки. Все-таки действует, но он не замечает, продолжая говорить. — Мы познакомились случайно. Это была вечеринка друга моего друга, на которую меня притащили силком. Тот вечер я хотел провести в клубе в растянутой майке и рваных джинсах, но мне пришлось напялить рубашку и пиджак, уложить волосы… Вся эта подготовка к встречам в фешенебельных отелях, которые снимают полностью, утомляет, но пришлось. Дресс-код, дорогая выпивка и фальшивые улыбки, фото для прессы. Все было так тихо, люди замерли будто в ожидании. Я не понимал, в чем дело. Почему говорят вполголоса, почему движения скованы и не звучит смех, почему на сцене играет неизвестная группа, стараясь быть незаметной. Все было тихо, слишком тихо. Я опрокинул в себя уже третий бокал шампанского, когда услышал голоса у входа. И все оживилось. Ты не поверишь — каждый повернулся в ту сторону. И каждый трепетал. Трепетал и я, хотя еще не знал, в чем дело. «Я ненадолго, Джо. С днем рождения, приятель. Отлично выглядишь, что это? О, серьезно?! Ты потрясающий, просто потрясающий. А это малютка Вивьен? Красавица, как и ее мама. Какая вы прекрасная семья! Джо, сейчас, я подойду, никуда не уходи, сейчас». Его слушали все. Он ворвался ураганом в таком растрепанном виде, как будто целый день был занят чем-то особенным. Он не соответствовал дресс-коду. Боже, нет, на нем были дурацкие скини с рваными коленями, рубашка, расстегнутая до пупка, и эти громадные очки, которые держали его волосы. Он пришел на вечеринку со стаканом кофе из старбакса! Он был прекрасен. Гарри шел мимо людей, а они смотрели ему вслед. Он шел и улыбался, здоровался, обнимал. Он говорил комплименты, спрашивал про семью или работу, он был со всеми. И все ждали, когда он подойдет именно к нему. И я ждал. И он подошел. Это было катастрофой. Мы не были даже знакомы! А Гарри просто… посмотрел в мои глаза своими огромными, зелеными-зелеными, и улыбнулся, притянул к себе. Ох, меня обдало прохладным мятным воздухом, что-то горькое и приятное. Он приятный, знаешь… И он сказал, что я выгляжу потрясающе, что ему нравятся мои глаза. Он провел рукой по моему бицепсу и предплечью и сжал кисть. Он смотрел и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я уже был готов ответить, и тут кто-то привлек его внимание. «Уэс! Это ты? Как давно мы не виделись! Выглядишь потрясающе!» А после я слонялся по этому огромному отелю, как будто меня ударили битой по голове — так сильно она гудела от напряжения. Слова Гарри обо мне мучили меня. Я краснел от его прикосновений, как девственник, на которого обратил внимание самый популярный парень в школе. Я нашел себя у бассейна с пустым бокалом и сигаретой. Свет с улицы отражался в воде, внутри же было темно. И все так расслабляло — тишина и мягкая кушетка. Я курил и смотрел на воду, а видел только его. «Ты очень милый, самый милый из всех, кого я встречал», — это был он. Гарри появился из неоткуда с фруктовым коктейлем в руках, он облизал ножку зонтика и запустил его в воду, тихо посмеиваясь. Его смех заставил мое сердце биться чаще. Как он смеется! Ты бы слышал… Его губы блестели, покрытые вязкой жидкостью. И он так широко улыбался и все смотрел, доводя меня до удушья, заставляя быстро потушить сигарету. Его очки висели на рубашке, волосы растрепались из-за того, что он постоянно их поправлял. Он достал телефон и стал печатать сообщение, параллельно спрашивал мое имя и чем я занимаюсь. Он кивал и пил коктейль, ухмылялся, а я не мог понять, на мой рассказ или на сообщения, которые приходили тихим гудением. «Ты милый, Луи», — снова сказал он и засунул телефон в карман. Все было очень странно, отстраненно, но меня так дико тянуло к нему! С каждым его взглядом мне хотелось быть ближе, но его время бежало. Он умчался, не пробыв на вечеринке и получаса. Опера. Его ждала опера, и он успевал к третьему акту. Меня до сих пор удивляет это его отношение к событиям, которые все ждут месяцами, планируют их. У него были подаренные билеты в вип-ложу на оперу, которую боготворят! Нет, я не помню названия. И он поехал на третий акт. Не понимаю. Полчаса на дне рождения друга и один акт на опере. Что? Чем он так занят? Почему не приехал раньше или не приехал вообще, чтобы попасть на оперу целиком? Не понимаю. Вечеринка закончилась через двадцать минут после его ухода. Все просто разъехались, хотя отель был забронирован до обеда следующего дня. Луи молчит некоторое время, докуривая сигарету, запивая горечь во рту шампанским, которое так ненавидит, но оно напоминает ему вкус Гарри, отчего отделаться он никак не может. — Позже я узнал, что он вернулся в отель и остался там до вечера следующего дня. Он привел с собой целую толпу своих друзей, с которыми они веселились до самого утра. Они… Они пели арии из оперы и читали Шекспира во всю глотку. Подожди, у меня есть видео. «Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, — Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело. — Ты снимаешь его? Он не должен это вспомнить! Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела. Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты. Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой? Эй, детка! Сладкие мальчики любят Шекспира! Иди к нам!..» Они были под коксом, насколько я знаю. Им было весело измазанным в праздничном торте, поджигающим эти фейерверки. Там есть еще видео у одного из них, Стив, кажется, как Гарри танцует с какой-то дамочкой, прижимая ее так близко. О, они танцевали очень пьяно, но… я завидовал. Очень. Я… подписался на него во всех соцсетях еще в тот вечер, когда вернулся после вечеринки. Шуму было много. Мои и его фанаты искали наши точки соприкосновения, строили предположения о «дружбе» и творческом союзе, но ничего из этого не было. Я просмотрел все его публикации, все фото и видео за одну ночь, выкурив все сигареты. Я вдохновился им и написал несколько текстов, правда они больше напоминают оды и грусть по неразделенной любви. Я никому их не показывал, потому что… Не знаю, я в них очень уязвим, а я не привык быть таким. Я и не был, пока не повстречал его. Гарри написал мне первым спустя неделю. Он прислал песню одной исполнительницы, м… нет, не помню, и сказал, что она напомнила ему меня. Я не мог уснуть той ночью, все думал почему. Я не понимал, но мне было так тепло от того, что Гарри вспомнил обо мне. Мы перекинулись парочкой сообщений, а потом он просто не ответил мне. Он часто так делает, исчезает в самый неподходящий момент. На этом наше общение закончилось. Я так думал, но оказалось, что оно просто прервалось. А Гарри спустя пару месяцев обнаружился на другой стороне планеты со свойственным ему блеском в глазах в окружении огромного количества людей. Они тянулись к нему как к солнцу, и на коротких видео это было очевидно. Девушки, парни, женщины, мужчины, дети. Дети его обожали, они прибегали к нему в объятия и весело кричали как счастливы. Он обнимал их, взъерошив волосы, а они убегали с визгом, чтобы спрятаться под стол или за ногами родителей. Девочки же постарше, знаешь, от четырнадцати и до эм… семнадцати, смущались и краснели, если он обращал, а он обращал на них внимание. Они сконфужено принимали комплименты, хихикали и прикрывали щеки, еле отвечали на вопросы и были так счастливы! Так переполнены влюбленностью. О да, девочки сходили по нему с ума, умоляя родителей взять их с собой на вечеринку. И Гарри… Он принимал их влюбленность, их вздохи, обменивался телефонами и сохранял каждый в свой, находя все новые эмоджи к повторяющимся именам. Было весело однажды наблюдать, как Гарри очаровывал мальчиков-подростков. О! Это зрелище я никогда не забуду! Бедные мальчишки под конец разговора, когда Гарри уже касался их плеч и шеи, так легонько, знаешь, в общем они пытались спрятать стояки, и цвет их лиц походил на красный напиток, который попивал Гарри. Он так игриво проводил языком по сладким губам. Никогда не забуду. Но особенным расположением у него пользуются взрослые люди. Ему нравится их опыт, их отношение к жизни. Он может часами разговаривать с ними, а потом сорваться после звонка своих молодых друзей и умчаться на шумную вечеринку в стиле восьмидесятых. Разумеется, он опаздывает. Он всегда опаздывает, но каждый раз его дожидаются. Я предложил ему встретиться спустя месяц, не выдержав «разлуки». Ха! Да, я думал и думал о нем. О его коктейльных губах, растянувшихся в улыбке, о его тату, разбросанных по телу. Он оставался для меня загадкой, хоть я и пытался выведать у друзей больше информации. Мне говорили много! И все с таким восхищением, с блеском в глазах, что я злился сам на себя, что спросил. Меня до сих пор раздражает эта его всепренадлежность и непринадлежность никому. Казалось, каждый имеет какую-то историю, связанную с Гарри, и рассказывает, и рассказывает ее по многу раз, будто это лучшее, что с ними случилось. И ведь так и есть. Я написал ему, что хотел бы с ним встретиться, может быть в клубе или на одном из представлений, но он предложил ресторан. То есть сначала он мне написал: «Встретимся у Рэнди». У Рэнди? Простите, что? Я пытался узнать у него, что это, где это. И уже время приближалось к семи, а я сидел дома, втыкая в телефон, ожидая, когда он мне ответит, когда прочитает мое сообщение. Я даже узнал его номер и позвонил, обливаясь потом, но он не ответил. Все было напрасно. В итоге я позвонил одному из его друзей и рассказал ситуацию, на что тот только рассмеялся и сказал, что узнает Гарри и что мне не стоит торопиться, потому что тот не придет раньше девяти. «У Рэнди» оказался ресторан в Малибу, где Гарри зависает со всеми своими друзьями, семьей, знакомыми. Где каждый может оказаться его уже знакомым и другом. Меня встретили, разумеется, наши общие знакомые. Они мило предложили присоединиться к ним за столиком, сказав, что Гарри не придет раньше девяти, что я должен был назначить встречу на пять, чтобы увидеть его в семь. Я улыбался, не чувствуя разочарования или обиды, потому что он относился так ко всем, а не только ко мне. Я не был менее важным для него, чем другие, давнишние друзья. Нет, для него все одинаково важны или неважны, мне так и не удалось выяснить. Мы расслабленно болтали, я курил, съел салат и легкое горячее, что-то пил, нам было весело. И меня удивило, как здесь совсем незаметно ждали Гарри. То есть… понимаешь? Все было нормально, непринужденно, но каждый периодически смотрел на вход, когда там появлялся новый посетитель, в наших разговорах время от времени всплывал Гарри, над ним смеялись, но так по-доброму, принимая его таким, какой он есть. Все было прекрасно, но его явно не хватало. В восемь к нам присоединился Дэвид… Тогда я впервые узнал его, он говорил о семье, как мечтает о большом доме и мужчине рядом. Он говорил, а я пытался представить на его месте Гарри. Дэвид был хорош, мы обменялись телефонами, а позже, на следующий день, уже трахались в номере отеля, где сначала пытались поужинать, но по негласному решению поднялись наверх. Гарри пришел в половине десятого с огромной улыбкой на лице и блеском в глазах. Его волосы держали очки, гавайская рубашка была застегнута всего лишь на пару пуговиц в самом низу, а белые джинсы обтягивали ноги так, что в моих штанах стало тяжело. Тогда я еще подумал, должны ли мы пересесть за другой столик, ведь пригласил его я, но Гарри просто сел на свободное место. Нет, конечно, сначала он всех обнял, каждому задал по вопросу, сделал несколько комплиментов. Он смотрел мне в глаза так, будто влюблен в меня. И я не смог противостоять и ответил таким же взглядом, но проблема была в том, что… нет, он не врал, просто он смотрел так на каждого. «Луи, ты выглядишь прекрасно, калифорнийское солнце придало твоей коже золотистое сияние. Завидую тебе! Вы посмотрите на Луи, эй! Подтвердите мои слова, его кожа восхитительная. И пахнет, м-м, чем ты пользуешься? Или это твой запах? Луи, почему я не знал тебя раньше?» Я влюбился как мальчишка, дрожал от его прикосновений и этих слов. Я влюбился, как и любой, с кем он имел дело. Таких встреч в кругу его друзей и общих знакомых у нас прошло огромное количество. Все они одновременно были похожи и уникальны. Я любил видеться с Гарри, но теперь приходил на час позже назначенного времени. Ничего не менялось, мы общались как друзья, пока Дэвид строил на меня планы, а я курил и курил в постели, будучи оттраханным или выплеснув сперму внутрь Дэвида. Он не замечал моей влюбленности, потому что она была такая же, как и у всех, как и у него. Все влюблены в Гарри, и даже ты. Сегодня мы должны были встретиться в восемь, но уже солнце почти село, а его все нет. Рад ли я видеть тебя, проводить время с тобой? В принципе, да, ожидание в одиночестве угнетает. Но мы снова говорим о нем, пьем и курим. Луи закуривает снова и принимает бокал сладкого отвратительного коктейля от официанта. Сбоку торчит зонтик, который Гарри непременно бы облизнул, но Гарри здесь нет — он опаздывает. — Хочешь знать, что было дальше? Он впервые пригласил меня сам спустя год нашего знакомства. К себе домой, в этот огромный бесчувственный дом. В нем не было и капли уюта или ощущения, что здесь кто-то живет. Ничего лишнего, ничего человеческого, но и Гарри не казался человеком. Я опоздал. Не специально, конечно, просто так нервничал, что в последнюю минуту опрокинул на себя бутылку пива, и мне пришлось менять одежду, которую я выбирал около часа. В итоге я оказался у его порога в спортивках и толстовке, злой на себя и на долбаную бутылку. Дверь была открыта, разумеется, ведь этот район охраняется покруче Пентагона, и я зашел в тихий, почти мертвый дом, казалось, что его выставили на продажу и вынесли все вещи, говорящие за бывшего хозяина. Не было там души, понимаешь? Я нашел Гарри в маленьком домике на заднем дворе, прежде обойдя весь периметр, немного запыхавшись. Гарри лежал на полу и смотрел в потолок, на котором в темноте сверкали крошечные точки созвездий. Не те огромные фосфорные звезды, а рисунок, да, он тоже нанесен фосфором, но выглядит очень естественно. Гарри чуть улыбнулся и хрипло поприветствовал меня. Это было странно, видеть его таким… разбитым и расслабленным. Я сел возле него и спросил, в чем дело, но он не ответил и только спросил, есть ли у меня травка. И мы курили. Он был уже под кайфом, его зрачки заполнили всю прекрасную зеленую радужку, он был возбужден, и я был возбужден. И мои руки чесались от желания прикоснуться к нему, но я не мог… Мы курили и молчали, смотрели в потолок и молчали. Я смотрел на Гарри, любовался его профилем, раскрытыми губами, через которые выходил дым, его длинными пальцами с тлеющей сигаретой. Он — произведение искусства… Нет, он и есть искусство. И поняв это, прикоснуться к нему невозможно так же, как и к картинам великих художников, как и к симфонической музыке или словам всеми признанных писателей. Я не мог позволить себе протянуть руку и провести пальцами по открытой полоске кожи — его рубашка задралась, открыв тату папоротников. Как же они притягивали. И ниже… я видел его возбуждение, убеждал себя, что он был бы не против, но я не мог, а он просто лежал и курил, а немного спустя стал читать стихи. По его щеке текли слезы, прокладывая блестящие дорожки, дыхание немного сбилось, а я все не мог вымолвить и слова… Жалкий, я такой жалкий. Он позвал меня, а я не смог его поддержать и просто пользовался им, как и все! Как и ты! Все пользуются им, когда приглашают на долбаные вечеринки и встречи. Гарри… он истощен. Казалось, он умер где-то глубоко внутри, а я не смог его оживить и просто плакал вместе с ним, обнимая себя трясущимися руками. Не уверен, что готов рассказать дальше. Я не должен был рассказывать и половины из того, что сказал. Все изменилось с тех пор. Для меня это уже не тот открытый Гарри, который дарит себя и свою любовь всем вокруг. Нет, определенно нет. Закажем десерт? Он скоро подойдет, думаю, будет рад нашему вниманию. Он не любит мороженое. К ним подходит официант и вежливо улыбается, рассказывая, что обычно заказывает Гарри, как он отзывался о тех или иных блюдах. Луи дает ему возможность высказаться, чтобы парень почувствовал себя значимым в жизни Гарри, хоть и сам знает, что бы предпочел его возлюбленный на десерт после захода солнца. Солнце садится, длинные гудки перетекают в бесчувственный голос, компании за столиками сменяются. — Луи! Как ты себя чувствуешь? Девочки в порядке? Все хорошо? Джеральдина, Джо, что? У нас одинаковые рубашки! Не-е-ет! На тебе сидит намного лучше! Уходи отсюда! Конечно шучу, мы съедим этот потрясающий десерт и поедем на вечеринку моего хорошего друга. Луи, ты с нами? Будет весело, но я не задержусь надолго. Чарли принеси коктейль и кофе, будь добр, как твоя мама?..