Личностный кризис Орсона Кренника

      У Орсона Кренника чертов личностный кризис.       Сказать точнее — у директора Кренника личностный кризис, если это понятие применимо к руководителю подразделения передовых оружейных исследований. Слово «личностный», конечно, здесь весьма условно: переосмысляй Кренник свои жизненные ориентиры из-за каждого пустяка, он никогда в жизни не сделал бы такой головокружительной карьеры. Однако сути это не меняет.       Кренник способен часами пялиться в экран, любуясь расплывающимися под поверхностным взглядом, как чернила на влажной бумаге, цифрами и все увеличивающимся количеством непрочитанных уведомлений. Он присутствует на чтении докладов по топологическим фазам материи или чего похуже — и не слушает, сидя с вакуумом в голове, и при всем этом по окончании конференции умудряется сделать выговор всем и каждому.       У кризиса миллион последствий, начиная от снижения эффективности работы всего подразделения и кончая обострением конфликта с Таркином; хотя они никогда друг другу не нравились. Если бы Кренник еще хранил память о давних школьных годах, когда он решал задачи по физике для собственного удовольствия, а не взлета по карьерной лестнице, он бы понял настоящий смысл выражения «наклонная плоскость». Именно эти два слова наиболее точно описывали его теперешнее состояние.       Кренника вызывают к Дарту Вейдеру — собранной по частям развалюхе, шипящей в респиратор, которая, к несчастью, представляет собой его непосредственное начальство и вообще очень серьезную шишку. Достается и за Таркина, и за руководителя важнейших проектов Галена Эрсо, подозреваемого Вейдером в неблагонадежности, и за многое другое, внушающее ему опасения. Креннику же опасений не внушает даже все усиливающееся шипение, представляющее собой нечто весьма и весьма напоминающее звук кипения серной кислоты и обычно не предвещающее ничего хорошего. Апатия в его голове просто-напросто вымещает оттуда любые проявления чувства страха, да и все остальные ощущения тоже. Кренник осведомляется самым елейным голоском, остается ли он на своем месте и не лишается ли многочисленных привилегий, прежде чем его в буквальном смысле спускают с лестницы, — но это дань привычке, только и всего.       У кризиса миллион последствий, но всего одна причина. И причина эта с самой что ни на есть невинной физиономией бегает по лабораториям штаб-квартиры подразделения.       Имя этой причине — Джин Эрсо.       Когда-то давно Кренник, играя роль хорошего босса, разрешил ей посещать отца во время работы и теперь пожинает плоды собственной глупости. Ни одного дня без ее звонкого голоса, разносящегося по коридорам. Ни одного дня без ее голоса в голове.       Джин — почти что сын полка. Все сотрудники знают ее и иногда позволяют поучаствовать в простой работе, благо она способная ученица. Что ж, хороший кадровый резерв, думает Орсон и сразу же чертыхается, потому что не верит в то, о чем говорит. Не верит по одной простой причине: Джин слишком любит спорить.       У нее крайне тяжелый характер. Когда Джин в очередной раз бежит по коридору в кабинет отца и они с Кренником сталкиваются, он хватает ее за руку и делает строгий выговор (в то время у его выговоров еще были вполне объяснимые причины). Джин выслушивает до конца и, кажется, уже готова извиниться… но вместо этого спорит с ним. Это решительное возражение так удивляет его, что он замирает на месте, в то время как его взгляд вонзается в одну-единственную точку — ее необыкновенно глубокие глаза. И пока она, довольная его обескураженным видом и собой, с гордым видом уходит прочь по коридору, он в упор глядит ей вслед, думая, насколько велики его шансы.       Согласно математическим законам, у всего должен быть предел. Но Кренник не может разглядеть и намека на хоть какую-нибудь видимую грань, когда думает о частоте появления Джин Эрсо в его голове за последние пару месяцев. Она, черт возьми, просто зашкаливает, и Орсон подозревает: дело вовсе не в модельной внешности, фантастических дарованиях или невероятном уме. Дело в самой Джин или, если выражаться точнее, в том духе противоречия, который пронизывает ее, из которого она состоит, как вода состоит из кислорода и водорода.       Разумеется, это желание оспорить все на свете ни за что и никогда не уживется с педантичностью идеально выглаженного и ровного, словно отшлифованный алмаз, Кренника. Да и возраст не стоит списывать со счетов.       И все-таки постоянная апатия надоедает ему слишком сильно, чтобы оставлять ее без внимания, и Кренник твердо решает добиться желаемого. Он вызывает Джин к себе — надо отдать должное, она умеет держать лицо даже в самых непредвиденных ситуациях — и предлагает показать функционирование подразделения в деталях… раз уж она так предана делу отца. Джин не против. Вряд ли она спит и видит себя главным инженером подразделения, но желание пощеголять перед помешанным на карьере Кренником берет свое. Тот охотно объясняет ей общие цели и принципы работы и, точно опытный часовщик, развинчивает гайки, поднимая корпус, чтобы Джин могла взглянуть на маленькие шестеренки, осуществляющие свой непрерывный бег.       На следующий день сразу после беседы с отцом она заскакивает в директорский кабинет и почти с порога начинает расспрашивать о системе управления отделом. Особенно ее интересует процесс поиска сотрудников — то ли Гален обмолвился парой слов о своем прошлом, то ли хитроумная ловушка Кренника сработала. По крайней мере, стоит ему несколько раз прозрачно намекнуть на возможность работы Джин в подразделении, ее глаза загораются ярче урановой руды.       Вскоре Кренник берется объяснить ей кое-что из инженерного дела и общего мониторинга. Она слушает с видимым увлечением, на это раз не уступая своей излюбленной привычке возражать. Для кого-либо другого это — простое совпадение. Для Орсона Кренника — знак, появлению которого он рад больше любых премий и повышений.       Со временем Джин, вероятно, начинает догадываться о причине его внимания, но молчит. Кренник смутно представляет себе, почему:       а) она к нему равнодушна;       б) ее это забавляет;       в) ей это льстит.       Лично сам он склоняется к третьему варианту: молодость бывает чересчур чувствительной к вниманию. Восставший против целого мира всегда желает обратить на себя его взгляд. Следовательно, здесь нет другого объяснения. Джин знает, что замечена, и старается чаще бывать в тех местах, где бывает Кренник. Она говорит с ним, смеется с ним, даже грустит с ним (если Кренник способен испытывать грусть) — в общем, делает все, лишь бы это внимание удержать.       Личностный кризис спешно собирает манатки и исчезает в неизвестном направлении.       Зная о пламени, непрерывно бушующем в ее душе, он подает ей идею тысячи и одного проекта, которые могли бы перевернуть привычное представление о веществах и материи с ног на голову — если Джин, конечно, сможет осуществить хотя бы один из них. Кренник смеется про себя, глядя на улыбку, которую она ему дарит: «Лишь вопрос времени».       У нее острый, пытливый ум, выискивающий скорее противоречия, чем закономерности, как это делает Орсон. Джин — бунтующая молодость во плоти. Она как великолепная незаконченная симфония; в ней все прекрасно, но чего-то недостает. Креннику до невыразимой боли в седеющих висках хочется оказаться этим «чем-то».       Но вот проблема: именно в тот момент, когда они сближаются достаточно, чтобы Кренник смог увидеть на горизонте яркую вспышку малейшей возможности, Джин внезапно пропадает. Пропадает, как будто ее и не было, и тогда вакуум в его голове становится глобальным, сцеживая последние капли мыслей через отверстие рта. Он осторожно пытается добиться объяснений от Галена, однако тот хранит невозмутимое молчание, ограничиваясь общими фразами.       Всего за несколько недель Кренник умудряется сделать три дюжины выговоров, в хлам разругаться с Таркином, отношения с которым только-только начали возвращаться на круги своя. Коэффициент производительности неумолимо стремится к нулю, а от полного падения его удерживает разве что фанатичная работа Галена Эрсо.       Возвращаясь домой поздним вечером, Кренник полчаса плутает по совсем незнакомым улицам, не заметив, как в попытке выбраться из лабиринта собственных мыслей забредает все глубже в лабиринт города. Лишь когда небо на востоке начинает покрываться розоватой накипью рассвета, он наконец находит среди десятков улиц-проводов, переплетенных между собой самым причудливым образом, нужный и оказывается у порога своей квартиры.       На полу, прислонившись спиной к входной двери, сидит Джин. Едва завидев совершенно обескураженного и сбитого с толку Орсона, в одно мгновение останавливающегося и роняющего портфель, она поднимается и с вызовом произносит:       — Вы опоздали на пять часов, директор. Надеюсь, что после того, как вы откроете дверь, у вас найдутся достаточно убедительные оправдания для вашего отсутствия.       Кренник не берется спорить, — это ее привилегия — но дверь все-таки отпирает, впуская ее внутрь, как порой впускают в голову нечаянные и несерьезные мысли, чтобы они остались там навсегда.       Пожалуй, некоторые жизненные ориентиры ему все-таки следует переосмыслить.