Всегда Ваш Друг

— И вот Жан мне сказал, что в конце лета следующего года собирается выкупить дом в Ницце, чтобы у нас была дача недалеко от моря. Я, конечно, ничего против Ниццы не имею, но должна же я была возразить, что мы не можем все время быть во Франции — я из Великобритании, и мы должны бывать здесь так же часто, как и в его стране. Одно радует: он достаточно богат, чтобы мы жили не под одной крышей с его матерью. Я ее видела всего раз, но она мне уже тогда не понравилась: она сказала, что у меня слишком массивная челюсть! Представляешь? У меня! Массивная челюсть! А у нее нос, как у грифона, но я же не… Даф, ты меня слушаешь?       Панси Паркинсон, покрывавшая ногти на ногах вторым слоем розового лака, замерла в той самой позе, в которой раскорячилась на кровати для эффектного педикюра, наставила конец кисточки с зависнувшей густой каплей лака на кончике в потолок и, приподняв черные выразительные брови, повернула голову, с сомнением посмотрев на Дафну. — Угу, — промычала Дафна в ответ.       Дафна сидела на пуфике перед своим туалетным столиком. В гладкой поверхности зеркала отражался ее точеный профиль, в точности копируя бледность словно выцветшего лица, впалые глаза, устремленные в пол, слегка опущенные верхние веки, сдвинутые к переносице, разрезанной двумя вертикальными складками глубокой задумчивости, светлые брови, взгляд — напряженный и потухший одновременно, как электрическая лампочка в то мгновение, когда внезапно раздается щелчок, и свет вспыхивает и молниеносно растворяется в густой темноте. Плечи бессильно опущены, одна рука беспомощно застыла на коленях, и пальцы, как лапки погибающей бабочки, вздрагивали то и дело, словно по ним на долю секунды пускали ток. Другая же рука локтем уверенно уперлась в жесткую поверхность туалетного столика, а ее пальцы безотчетно касались краснеющих, плотно сжатых губ, очерчивали контур, задерживаясь в напряженных уголках рта. — Я слушаю тебя, Панс, — добавила Дафна, не меняясь в лице.       «Не слушаешь», — подумала Панси, но не в ее правилах было ковырять корочки на чужих душевных болячках, чтобы выпускать на воздух кучу застойных, загнивших переживаний. Она не целитель, от легилименции далека так же, как от сбора колорадских жуков на картофельных полях, а потому предпочла не тянуть насильно Дафну из дегтя ее мыслей — сложно помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали.       Паркинсон еще раз с сомнением посмотрела на Дафну. Ее состояние смущало и запутывало Панси: Дафна как будто бы съезжала с крутой горки в ущелье без дна, причем делала это добровольно, но, с другой стороны, все еще пыталась найти веревку, или поручень, или выступ — что-то, за что можно было ухватиться. Она выглядела так, словно была в отчаянном положении с крепкой надеждой и в надежном положении на пике отчаяния — это было сложно объяснить, но еще сложнее понять — этого Панси так и не смогла сделать, а потому вернулась к своей квадратной челюсти, вредной будущей свекрови и розовому педикюру. — Н-да, — Панси цокнула языком и наклонилась вперед, чтобы лучше видеть свои поблескивающие свежим лаком ногти на ногах, и продолжила наводить красоту. — Короче говоря, Ницца — это здорово. Море рядом, бутики, буланжери на каждом шагу. Хотя, конечно, не думаю, что мне так уж нужны эти буланжери: Лашансы держат слуг, в том числе и поваров. Франция, кстати, более прогрессивна в вопросе домовиков — они предпочитают слуг-людей и начислять им зарплату в конце каждого месяца. На мой взгляд, с домовиками куда проще, — подумав, поделилась Панси, а затем приподняла уголки губ в кокетливой ухмылке, — хотя с людьми определенно интереснее. К примеру, помощница экономки — она немногим старше нас — выдала мне всю поднаготную своей хозяйки и самые грязные сплетни об обитателях поместья моей дражайшей belle-maman, стоило нам только остаться наедине. А какой у них садовник… — Панси мечтательно вздохнула. — Угу, — промычала Дафна в образовавшуюся паузу.       Панси искоса посмотрела на Дафну и лишь подтвердила свои мысли — та была глубоко погружена в себя. — На самом деле, — продолжила Паркинсон как ни в чем не бывало, хотя энтузиазм в ее голосе значительно притих, — во Франции едят так много хлеба! Как они при этом остаются худыми, мне не ясно, но, думаю, это хорошо, что у нас будет свой повар: если бы у меня была необходимость посещать буланжерии, я бы в два счета показала всем этим тощим французским дамочкам, что такое «отъесть бока». Хотя, думаю, во Франции изобрели какой-то особый род выпечки, чтобы не поправляться. Ну, знаешь, намешали там всяких зелий, добавили экстрактов всяких разных — я во всех этих зельеваренческих примудростях и тонкостях не разбираюсь — и получилось некалорийная выпечка, которую можно есть столько, сколько влезет: и круассаны, и кексики, и тарты с тарталетками, и пирожные… — Панси снова издала мечтательный вздох, только на сей раз он был дольше, глубже и куда трогательней.       Дверь в комнату широко распахнулась и с глухим стуком ударилась о стену. «Ой», — пискнула Астория в дверном проеме с рукой, протянутой в сторону двери, которую она не успела поймать.       Панси, воткнув кисть с крышкой обратно во флакончик лака для ногтей, перегнулась через край кровати, чтобы взглянуть на вошедшего. Дафна не пошевелилась. — Привет, Тори. — Привет, — Астория, неловко улыбнувшись, махнула рукой. Она посмотрела вниз, переступила с ноги на ногу на пороге, перевела взгляд на Дафну, сделалась странно озадаченной и точно таким же задумчивым взглядом вновь посмотрела на Панси.       Панси, наблюдавшая стремительные изменения в лице Астории, моргнула. — Дорогая, ты вампир? Только они не могут войти, пока их не пригласят, так что давай, шевели ножками. — Панси перевернулась на живот и подперла голову руками.       Астория сощурила глаза. — А вдруг мне все-таки нужно приглашение? — Тогда тебе придется стоять на пороге до скончания веков, потому что я не могу позволить, чтобы всю мою кровь выпил кто-то еще, кроме моей будущей свекрови.       Астория широко улыбнулась и зашла в комнату, прикрыв за собой дверь. — Вижу, «Дракула» у тебя пошел на ура. — Как ни странно, но в нем куда больше радости и позитива, чем в моем окружении, — поделилась Панси, покосившись в сторону Дафны. — Так что вот, приходится отмечать свои последние незамужние месяцы в компании книг, чтобы не удариться в меланхолию и самокопание просто за компанию от нечего делать.       Астория дошла до кровати сестры и, скинув обувь, забралась на серебристое покрывало, скрестив ноги по-турецки и подложив под спину пышную пуховую подушку. Она переплела пальцы на руках в замок, поглядывая на Дафну краем глаза. — Не сказала бы, что «Дракула» — такое уж жизнерадостное произведение, но… — Астория снова бросила взгляд на сестру. — В чем-то ты определенно права. А что у тебя со свадьбой? Вы уже назначили дату?       Панси улыбнулась, зажмурившись, как довольный кот. Наконец-то объявился благодарный слушатель! — Ммм, — промычала Панси, перекатилась на спину, вытянув руки к изголовью кровати, и скрестила ноги. Она никуда не спешила. — Жан хочет в конце июля, после выпускного, но, честно говоря, не думаю, что это такая уж хорошая идея. Не хочу торопиться со свадьбой — носить титул невесты уже большое дело, и я хочу насладиться этим сполна, пока есть возможность. Невестами все восхищаются.       Панси подняла руку аккурат над лицом и вперилась взглядом в кроваво-красный камень ее помолвочного кольца — она любила рассматривать его бликующую поверхность, но чем больше смотрела, тем менее реальной казалась сама идея замужества. — И все же мне будет полезно провести время во Франции в статусе невесты: я хотела бы войти в круг местных аристократов Панси Паркинсон, англичанкой, а не мадам Лашанс. Я хочу, чтобы во мне замечали меня саму, а не фамилию моего мужа. — Панси замолчала, но потом, спустя секунду, опустила руку с кольцом и посмотрела на Асторию. — А у тебя как дела? Встречаешься с кем-нибудь, а?       Астория прямо-таки опешила и удивленно захлопала глазами, выгнув брови дугой. — Встречаюсь ли я с кем-нибудь? Это даже звучит смешно. — Почему же? — поинтересовалась Панси. Ее голос сам собой сделался тоненьким и вкрадчивым, а взгляд — лисим. — Ну, — Астория немного растерялась. — Мне, видимо, просто никто не нравится. — А что, у вас нет симпатичных мальчиков? — не унималась Панси. — Есть, но они все… Ох, не знаю, спроси, вон, у Дафны, она знает, что мне никто из них не нравится… Ну, в таком смысле, — Астория многозначительно распахнула глаза, а затем уставилась на сестру, прося поддержки. — Даф, скажи? — Угу, — в очередной раз промычала Дафна.       Астория озадаченно нахмурилась и послала Панси вопросительный взгляд. — Это уже даже не кажется мне забавным, — выдохнула Паркинсон. — Как сломанная заводная игрушка. — И давно она так? — тихо спросила Астория. — Всю свою жизнь? — Панси поднялась на локтях и посмотрела на Дафну. Ее поза не менялась уже больше часа, равно как и выражение лица, так что, судя по всему, у них с Асторией наклевывался весьма основательный повод начинать беспокоиться. — Она так сидит с тех самых пор, как вернулась от Слизнорта. Кстати говоря, хочешь посмотреть мой костюм к вечеринке? — Да-да, конечно, — быстро ответила Астория, кивнув.       Пока Панси неспешно закручивала колпачок лака на стеклянном флакончике, поднималась с кровати, растягивая движения, плавно поправляла смятое покрывало и, покачивая бедрами, двигалась в сторону своего шкафа, Астория, крадучись, придвигалась к сестре. Она осторожно спустила босые ноги на холодный пол и, мягко ступая, подошла к Дафне со спины, словно боялась, что та сбежит, но, честно говоря, даже если бы Астория пригласила с собой целую процессию в виде симфонического оркестра и фаер-шоу, Дафна навряд ли обратила бы внимание.       Астория опустилась на пол перед Дафной и заглянула сестре в лицо.       Дафна отпрянула от неожиданности и приподняла брови в легком удивлении. — Даф, все в порядке? — Астория положила теплые ладони на колени сестры рядом с ее рукой.       Дафна смотрела на Асторию странным взглядом, словно мысли, которые она рассматривала в своей голове, как под микроскопом, все еще туманили ее сознание, и ей стоило внушительных усилий отодвинуть их в сторону и сосредоточить свое внимание на том, что происходило у нее перед глазами в настоящее время. — А когда все было в порядке? — сдержанно сказала Дафна в ответ. — Ты слишком много думаешь, милая, — бросила Панси, выглянув из-за дверцы шкафа.       Астория задумчиво нахмурилась и поджала губы, вглядываясь в лицо сестры, а потом придвинулась ближе. — Это из-за родителей, да?       Дафна наклонила голову и подперла ее кончиками пальцев руки, уверенно стоявшей на туалетном столике. — В какой-то мере. — Не увиливай, — потребовала Астория. Выражение ее лица казалось решительным и твердым, но потом она смягчилась и, сочувственно улыбнувшись, добавила: — Пожалуйста.       Дафна едва заметно пожала плечами и перевела взгляд на зеркало, но так и не подняла его на свое лицо, свои глаза; Астория схватила ладонь сестры и сжала в своих пальцах, потянув и заставляя Дафну посмотреть на нее. — Прошу, поговори со мной. Ты опять пытаешься взвалить все проблемы мира на свои плечи — ты же куда умнее этого! — Не тебе, Астория, решать, что я пытаюсь сделать и насколько я при этом задействую свою голову, — холодно ответила Дафна, но руку из ладоней сестры не вырвала. Она как будто и вовсе не хотела шевелиться.       Астория не обиделась, ей было не до того: она почувствовала, что сестра от нее уходит, снова погружается в свои мысли, а этого нельзя было допустить. — Это все то письмо родителей, — сказала Астория, снова потянув руку Дафны. — Ты же понимаешь, что это не твоя ответственность, верно? — Ты просто не понимаешь, насколько большие проблемы сейчас у нашей семьи, — Дафна прикусила губу и качнула головой в сторону. — Родители специально писали так, чтобы мы не беспокоились, на деле же все гораздо хуже. — Как нашей семье поможет то, что ты постоянно об этом думаешь? — Астория приподняла брови. — Я могла остановить все тогда, — тихо, шепотом ответила Дафна. — Я же чувствовала… Я понимала, что тот мужчина — мошенник, когда он приходил к нам на ужин, когда настаивал на подписании договора, когда он угрожал… — Дафна осеклась и опустила взгляд. — Я могла тогда что-нибудь сделать. — Нет, ты не могла, Дафна. — Глаза Астории горели; она начинала злиться: на сестру, на ее невероятное упрямство, на родителей, на Министерство, на глупых Пожирателей смерти — она злилась на все, но понимала, что едва ли это поможет. — Это было решение отца, с самого начала и до сих пор — это все еще его решение, его проблема, его ответственность, не твоя. — У нас совсем не осталось денег, репутация хуже некуда, а Министерство снова начало свои рейды. Я боюсь, у нас не останется крыши над головой, когда это все закончится, и закончится ли — еще вопрос. — Папа что-нибудь придумает, — уверенно сказала Астория. — Один раз уже придумал, — выдохнула Дафна.       И тогда Астория поняла. Конечно, ее сестринское чутье давно подавало ей ярко-оранжевые сигналы о том, что родители родителями, но они далеко, а есть в жизни Дафны кое-кто гораздо ближе. — О, Дафна! — Астория подалась вперед, обнимая руку сестры. — Это все Гарри, да? Ну конечно!       Астория встала на колени, поднимаясь чуть выше, заглядывала в глаза сестре, но та отвернулась, опустила взгляд на нижнюю часть ободка зеркала, задумчиво провела пальцами по губам. — Ты боишься, что он узнает, с чего началось ваше знакомство?       Дафна качнула головой. — Он не простит. — Дафна опустила руку на грудь, прикоснулась пальцами к подвеске в виде звездочки — она снова начала носить ее после памятного поцелуя в Больничном крыле: сначала с осторожностью, словно боялась обжечься, но спустя пару дней она поняла, что попросту не в состоянии его снять — не может, не хочет и не считает нужным. — И я его поняла бы, но дело не в этом, я не боюсь, что он узнает, нет. Просто… — Дафна поджала губы. Астория сжала свои пальцы на ладони сестры и улыбнулась, пытаясь подбодрить. — Просто это так нечестно по отношению к Гарри. Он заслуживает девушки, которая будет любить его с самого начала просто так, а не за то, что он Гарри Поттер. — Но ты же его любишь, — возразила Астория. — Да, но ты же знаешь, как все было вначале, и это неправильно… — Милая моя, — Панси вышагнула из-за дверцы шкафа, держа в руках вешалку с черной одеждой, одним движением руки отправила одежду на свою кровать поверх покрывала, а сама прошла к кровати Дафны, села, деловито сложив ногу на ногу, и, выразительно вскинув бровь, уставилась своими темными глазами на подругу. — У нас, чистокровных аристократов, редко бывает иначе. Браки по любви — большая редкость. Зачастую в ход идет исключительно холодный расчет, и ты это знаешь. И везет тем супругам, которые через год, два или через десяток лет находят в себе достаточно сил, чтобы полюбить человека, с которым они засыпают бок о бок каждую ночь. Хотя нет, я бы назвала везучими уже тех, кто состоит в уважительных дружеских отношениях со своим супругом. В нашем мире играет закон «Стерпится — слюбится», но главную роль здесь играет первое слово, поскольку о любви нам думать глупо, бесполезно и иногда даже опасно. — Панси, я не считаю… — попробовала было возмутиться Астория, но Паркинсон подняла ладонь, останавливая девушку. — Тори, ты можешь верить в лучшее столько, сколько угодно твоей светлой душе, но это наша реальность. Хотя, скорее всего, это в большей степени моя реальность. И, смею заметить, мне довольно повезло, поскольку Жан исключительно вежлив, учтив, галантен и уважителен, но, безусловно, я не могу знать, насколько все поменяется после свадьбы. Но, Дафна, тебе грозило то же самое — брачный договор. Ты бы не знала, за кого выйдешь замуж, как этот человек будет к тебе относиться, когда другие не смотрят, будет ли звать тебя «любимая» в спальне, захочет ли завести с тобой ребенка не потому, что долг обязывает, а потому, что собственный ребенок, рожденный любимой женщиной — это самое главное сокровище на свете. Но ты бы твердо знала, что у тебя будет свадьба. — Панси не сводила пронзительный взгляд с лица Дафны, а та отвечала ей таким же взглядом, и между ними в этот момент будто сквозила невидимая нить, связь; в эту минуту они понимали друг друга, как никогда. — Да, тебе сказали родители женить на себе Поттера, делов-то. Но, скажи мне, посмотри мне в глаза и скажи, действительно ли та просьба твоих родителей все еще влияет на твои решения?       Дафна тихо выдохнула и покачала головой. — А знаешь, когда это перестало играть какую-либо роль? Когда ты влюбилась в Поттера. Даже больше — ты полюбила его. Ты пряталась с ним по всем мыслимым и немыслимым уголкам школы, ты сияла, как начищенный галлеон, ты была счастливой. А потом, когда случилось то, что случилось, ты ушла. Ты отпустила его, но потому что любила: если бы речь шла о задании родителей, то ты бы ни за что не сдалась — ты упряма, как ослиха, Дафна. Но ты отпустила, ты переживала разбитое сердце в одиночестве. И я в достаточной мере люблю тебя и уважаю, как подругу, чтобы напомнить: тебе никогда не было легко, но почему-то ты стремишься все многократно усложнить. У тебя в сердце для него есть особая полочка, Дафна. Даже не полочка — целый шкаф для одного Поттера, а может, он и вовсе заполонил собой все пространство, оставил понемногу повсюду, знатно наследил. — Панси отставила руки назад и приподняла подбородок. — А ты как будто бы пытаешься всю дорогу то лампочки разбить, то все добро запихнуть под пыльный ковер, как будто бы и нет ничего. Но вот что я тебе скажу: уже поздно, Даф. У таких, как ты, если и оседает кто-то в сердце, то это на всю жизнь. — Я люблю его, я знаю, но… — Дафна беспомощно обняла себя руками. — Но ты сама губишь ваши отношения, Дафна. Собственными руками пытаешься убрать подальше. — Я боюсь, — тихо сказала Дафна. Она опустила взгляд, ее ресницы дрожали. — Боюсь, что все исчезнет. Боюсь, что снова будет больно. — Ты так погрузилась в прошлое, что совсем не замечаешь настоящее. Жизнь проходит сейчас, прямо перед тобой. — Панси наклонилась вперед. Ее голос звучал тише, но он будто бы проникал в каждую клеточку, заполнял собой все пространство. — В созерцании прошлого ты рискуешь упустить настоящее.       Дафна смотрела на Панси, Панси смотрела на Дафну — и так длилось несколько десятков секунд, пока Астория, зачарованно уставившаяся на Паркинсон, не выдохнула восторженное «вау». — Вдруг опять что-то случится. Вдруг… вдруг я снова все испорчу. Вдруг появится очередной Малфой или очередная Уизли, и все снова закончится. Что я буду делать? Я же не смогу…       Панси поднялась на ноги. Она выглядела внушительно, но не столько из-за своего роста, сколько из-за уверенности, которую источало все ее существо. Панси знала, что говорит, и понимала, что права. — Ты можешь гадать, сколько тебе того захочется, Дафна. Можешь трястись над каждым «а вдруг», но ведь жизнь — это такое приключение, и тебе выпал шанс на любовь. Хватит заранее жалеть себя и прятаться в раковине, подними голову и иди вперед. Будет страшно, возможно, даже больно, но вместе с тем и чудесно, весело, волшебно. Во всем есть что-то хорошее и что-то плохое, но, избегая одного, ты рискуешь упустить другое, куда более важное.       Дафна отвернулась к зеркалу. «Куда более важное», — мысленно поторила она слова подруги и подняла взгляд, посмотрела себе в глаза, спрашивая, что же это — куда более важное, и, главное, готова ли она рискнуть. — Ты когда стала такие впечатляющие речи произносить? — шепотом поинтересовалась Астория, приблизившись к Панси. — О, я действительно много читаю в последнее время, — усмехнулась Паркинсон. — Хотя журналы для юных волшебниц определенно заслуживают звания психологических пособий: столько глубокомысленных цитат, сколько на страницах с астрологическими прогнозами и экспресс-гаданиями, ни в одной книге не найдешь.       Дафна отвернулась от зеркала. Взгляд светло-голубых глаз, пронизанный пониманием, осознанием, а вместе с тем и растерянностью, вопросительно перескакивал с Панси на Асторию и обратно. — Но что мне делать? — Думаю, — рассудительно начала Пасни, — тебе нужно с ним поговорить и объяснить, что ты чувствуешь. Объяснить так, чтобы он понял. — И что мне ему сказать? Как? А вдруг… — Дафна вскочила с места и взволнованно заметалась из стороны в сторону, заламывая руки. — Вдруг он не услышит? Вдруг неправильно меня поймет? Вдруг… — А ты напиши ему, — подсказала Астория.       Дафна замерла на месте и посмотрела на сестру долгим взглядом. Достаточно долгим, чтобы Астория успела испугаться. А потом подбежала к своей кровати, упала на колени и вытащила чемодан. — Ну конечно! — сказала она, и спустя полминуты на ее кровати лежал дневник, открытый на новой, не исписанной странице.

***

— Я не понимаю.       Гарри лежал на кровати и смотрел в потолок. Его ноги свисали на пол, руки лежали на животе поверх черной рубашки; рядом с ним на бардовом покрывале с причудливым блеклым узором растянулась черная накидка-плащ. Эта накидка представляла собой его старую мантию, из которой он уже вырос. Сейчас она едва доставала ему до середины икры, а рукава он заставил исчезнуть с помощью магии, трансфигурировав их в тонюсенькие завязки. — Просто не понимаю, что она хочет. Она будто говорит загадками, честное слово. — Напомни-ка еще раз, что именно она сказала, — попросила Гермиона, бросив на Гарри взгляд через плечо. Она стояла перед зеркалом, которое принесла из своей комнаты, и старательно накручивала длинный кружевной платок жемчужного цвета вокруг шеи.       Гарри раздраженно вздохнул — он в течение добрых пятнадцати минут размусоливал каждое высказывание Дафны, которое запечатлелось в его памяти, а такое ощущение, будто говорил он ровным счетом с самим собой. — Она сказала, что боится «погрузиться в свою любовь и утонуть», что все произойдет слишком быстро, что ей будет больно. — Гарри перечислял и загибал пальцы; его голос казался тоскливо-скучающим и уставшим. — Она сказала, что наши отношения существуют только потому, что они тайные. Вернее, ей так иногда кажется. Ну разве не глупость? Какая разница, сколько людей знает о том, что мы встречаемся — моих чувств к ней это не изменит. — А ты можешь сказать, почему ваши отношения тайные? — спросила Гермиона, оценивающе рассматривая себя в зеркале. — Ну… — Гарри помедлил. — Они случились так внезапно тогда, а сейчас мы просто вернулись к тому, с чего начинали. Но я бы не удивился, если все это только потому, что Дафна не хочет, чтобы ее друзья знали о наших отношениях или ее ненаглядный Нотт. — Гарри, Дафна слизеринка, — напомнила Гермиона. — Думаю, она боится, что это как-то отразится на тебе. В смысле, это вполне обосновывает ее поведение с тобой, особенно на публике. — Гермиона, раздраженно фыркнув, порывистыми движениями сорвала платок с шеи и принялась закручивать его по-новой. — Ты же сам сказал, что у ее семьи проблемы, следовательно, публичная репутация Гринграссов сейчас очень страдает. А к тебе и без того в Министерстве уделяют весьма повышенное внимание. — Но мне нет никакого дела до того, что про меня думают другие, Гермиона! — вспыхнул Гарри. Он даже приподнялся на локтях и бросил на подругу свирепый взгляд. — Но Дафна вполне может считать иначе, — возразила Гермиона. — И она знает, что ты не любишь излишнее внимание. Наверняка у нее есть собственное объяснение тому, почему тебя отношения в тайне вполне устраивают. Может, по ее мнению, это то, чего хочешь именно ты, а она просто уважает твое желание. — Но она ведь никогда мне этого не говорила. — Вы, — Гермиона строго посмотрела на друга. — Вы об этом никогда не говорили. Проблемы не решат себя сами, если их не обсуждать, Гарри. — Знаю, — выдохнул парень и улегся обратно на кровать. У них с Дафной это плохо получалось — разговаривать. Раньше им вполне хватало их любви, они не говорили о чувствах, а просто воспринимали их как должное. Видимо, этого оказалось недостаточно. — Я просто хочу, чтобы все было как раньше. — Пассеизм, — в удручающей тишине комнаты прозвучал голос Рона. Гарри бросил взгляд на друга — тот, лежа на своей кровати, уткнул нос в свой справочник умных слов, но, почувствовав на себе взгляд, поднял голову. — Пассеизм — пристрастие к прошлому, любование им и равнодушное, враждебное отношение к настоящему. Это то, чем вы с Дафной оба страдаете. — Ты прямо-таки поставил нам диагноз, Рон, — огрызнулся Гарри. — Просто говорю очевидное, — Рон пожал плечами. — Ты сам постоянно твердишь о том, как раньше было хорошо, как было здорово, но дело в том, что тебе просто пора понять, что как раньше уже не будет. В смысле, это ведь правила жизни — ничто не случается дважды: всегда появляются новые обстоятельства, и тебе просто необходимо с этим смириться и идти дальше. Это не значит, что надо отказаться от отношений с Дафной, — поспешно добавил Рон, заметив, как Гарри поменялся в лице и явно собирался вставить какую-нибудь колкость. — Просто сейчас у вас другие условия, и отталкиваться надо от них, а не от того, что было полгода назад. — Так я бы и рад, только я категорически не понимаю, что у нас сейчас происходит. — Так для этого у нас и есть специалист по… — Готово! — провозгласила Гермиона и, посадив высокую шляпу, острый конец которой уныло согнулся и повис вбок, обернулась к друзьям, с довольной улыбкой ожидая их реакции. — Ну что, как вам?       Парни окинули подругу задумчивым взглядом. Гермиона выжидающе смотрела на них: она слишком долго возилась с этим дурацким фишю* и придумывала, как сделать из любимого пиджака жакет дамы восемнадцатого века, что оставить собственный образ без заслуженных восхвалений не было для нее подходящим вариантом. — А ты кто? — спросил Гарри, рассматривая костюм подруги. Да, конечно, Слизнорт решил сделать вечеринку в честь Хэллоуина костюмированной, но отчего-то ему казалось, что Гермиона восприняла эту идею как вызов. Она была в старомодном жакете из плотного материала, ее шея была замотана в белый кружевной платок, юбка тяжелыми складками спускалась вниз и закрывала ноги, а вдобавок ко всему — мантия, которая, наверное, была так тяжела, что весила, как половина Гермионы. — Вы что, не узнаете? — удивленно спросила Гермиона. — Ты похожа на мадам Пинс, — с сомнением поделился Рон. — О-о-о, ну спасибо, Рональд, — огрызнулась Гермиона. Она смахнула с головы шляпу и оставила ее на тумбочке у кровати Гарри, а сама сердито скрестила руки на груди. — Вообще-то это Артемизия Лафкин, первая женщина-Министр магии Великобритании. При ней создали Отдел международного магического сотрудничества в Министерстве магии и успешно провели Чемпионат мира по квиддичу. Рон, ты собственноручно подрисовал к ее изображению в учебнике по Истории Магии усы и трубку на втором курсе. — А-а-а, — протянул Рон, почесывая кончиком указательного пальца правый висок. — Так бы сразу и сказала. А то вообще не поймешь, что у тебя за костюм. Хоть он и очень интересный, — благоразумно добавил Рон.       Гермиона сердито прищурила глаза. — Ну конечно, — фыркнула Гермиона. — У тебя же, само собой, сразу ясно, что за костюм — так ты хочешь сказать? — Ну да, — кивнул Рон. Он поднялся на ноги и развел руки в стороны, демонстрируя свой ярко-оранжевый наряд. — Вратарь «Пушек Педдл» — сразу же видно. — Ага, — подтвердил Гарри. — А ты тогда кто, м? — вкрадчиво поинтересовалась Гермиона, скептически поглядывая на плащ-мантию Гарри. — Ну, вообще я, вроде как, вампир, — ответил Гарри, запустив руку в волосы. — Это первое, что пришло мне в голову и не включало особых заморочек с костюмом. Хотя, по правде сказать, такой себе из меня вампир. — М-гм, — промычала Гермиона, поведя бровью, и резко развернулась, подхватывая свою понурую остроконечную шляпу с тумбочки, после чего широким шагом направилась к двери. — Идем, вечеринка уже начинается.       Гермиона резко открыла дверь и занесла ногу для шага, но Гарри, вскочив с кровати, окликнул ее: — Гермиона, подожди! Что мне делать с Дафной?       Гермиона остановилась и посмотрела на Гарри. — Я тебе уже все сказала, что думаю по этому поводу. — Но я все равно не понимаю, — выдохнул Гарри. — Я не понимаю Дафну. — Ну же, Гермиона, ты же спец по всяким таким девчачьим вопросам, — закивал головой Рон. — Боже мой, ну откуда мне-то знать, что творится в голове у Дафны, если даже ты, Гарри, ее парень, этого не знаешь? — Гермиона вскинула бровь, смерив друга взглядом. — И, как мне кажется, Дафна тебе все сказала, просто ты почему-то упорно не пытаешься ее услышать. — И что же я упорно не пытаюсь услышать, м? Что она боится всего на свете и считает, что наши отношения работают только потому, что мы держим их в тайне?       Гермиона выдержала паузу, задержав свой взгляд на Гарри, прежде чем качнуть головой и ответить: — Нет, Гарри, ты не слышишь самое важное: что она любит тебя.       Гарри замер, словно его ударили по голове большим надувным молотком, как крота из игрового автомата в детском развлекательном центре. — Я пошла, а вы догоняйте, — бросила Гермиона и скрылась за дверью. А Гарри так и остался стоять на месте, глядя перед собой.       Кровать сбоку жалобно скрипнула, раздалось несколько шагов, и Рон, облаченный в ярко-оранжевую, украшенную двойной буквой «П» амуницию вратаря «Пушек Педдл», впихнул Гарри его плащ-мантию. — Идем, Гарри, нам действительно пора.       В странном состоянии туманной задумчивости Гарри накинул свой плащ на плечи и пошагал вслед за другом. Гарри просто следовал за Роном, едва отдавая себе отчет в том, куда в действительности он идет, зато в его голове происходила настоящая дискуссия — вернее сказать, это был бурный внутренний монолог и обсуждение с самим собой.       Гермиона задала верное направление его мыслям: Дафна любила его. Если задуматься, она впервые за год их близкого общения сказала ему об этом. И Гарри одновременно расстраивало и воодушевляло, что он услышал эти слова именно так: конечно, это должен был быть особенный момент, счастливый, светлый, чтобы, когда Дафна прошептала свое «я люблю тебя», он мог обнять ее, поцеловать нежно-нежно и сказать в ответ: «И я тебя люблю». Но, с другой стороны, она сказала это, когда была расстроена и сердита, и это обстоятельство придавало ее словам особую ценность — они искренни, глубоки и пустили в ней корни. Она любила его и достаточно давно. Это не порыв эмоций, это основательное чувство, глубокое и правдивое. И это самое важное.       Но что же с ней тогда происходит? Почему она ведет себя так, если любит его? В чем она сомневается?       «Дафна тебе все сказала», — всплыли в памяти Гарри слова Гермионы (они даже прозвучали с ее тоном легкого укора), и парень принялся заново прокручивать слова Дафны, пытаясь понять, за что ему ухватиться.       «Мне иногда кажется, что наши отношения живут за счет тайны», — вот оно, решил Гарри. Тайна. Она боится, что если об их отношениях узнают, то все испортится, но, с другой стороны, именно вся эта тайна в прошлый раз поспособствовала тому, что послужило виной их расставания. И в его, Гарри, силах показать и доказать Дафне, что их чувства друг к другу переживут все, ведь куда важнее то, что они испытывают друг к другу, чем то, что думают про них остальные.       «Да никому я такая не нужна, Гарри», — сказала тогда Дафна, и он хотел возразить, но только сейчас смог бы подобрать подходящие слова. Она нужна ему, нужна любой, целиком и без остатка.       Но она была слишком упряма, чтобы легко принять правду. Ему нужно было действовать — говорить и доказывать, меньшее с Дафной не пройдет.       Гарри вслед за Роном зашел в кабинет и растерянно заозирался по сторонам. Они с Дафной ушли раньше и не видели, как выглядел кабинет по завершении всех декораторских работ. Но, вообще говоря, внешний вид помещения оказался весьма впечатляющим: мрачные цвета стен, парящие свечи, гирлянды в виде пауков, черепушек и летучих мышей, неожиданно выпрыгивающие под ноги из углов бумажные лягушки — все создавало атмосферу настоящего Хэллоуна.       Вечеринка уже началась, и повсюду сновали люди в самых странных нарядах, которые Гарри когда-либо доводилось увидеть: были приведения, несколько оборотней, короли и королевы, а рыцарей вполне хватило бы, чтобы устроить посиделки за круглым столом, были и пикси с докси, а также некто, напоминавший русалку. А у окон, посередине кабинета, была сооружена небольшая сцена, на которой расположились музыканты и певец — наверняка они были давними знакомыми и протеже Слизнорта, потому как в перерывах между песнями то и дело говорили хвалебные фразы в его адрес. — О, вон Гермиона, — пихнув друга локтем, сообщил Рон и бодрым шагом направился к девушке. Гарри, все еще пытавшийся сообразить, как ему лучше поступить, поплелся следом.       Гермиона стояла недалеко от того места, где располагалась школьная доска, и спорила с Лавандой Браун и одной из сестер Патил, обе были одеты в яркие пышные платья небольшой длины и напоминали собой аляпистые цветы. — Еще раз повторяю: мой костюм является образом Артемизии Лафкин, — злилась Гермиона. Даже острый кончик ее шляпы перестал понуро висеть и теперь твердо указывал на потолок, покачиваясь из стороны в сторону при движении. — Это первая женщина, которой довелось занимать пост Министра магии! Стыдно не знать историю собственной страны.       Девочки выразительно закатили глаза и цокнули языками — они сделали это одновременно, и Гарри с Роном, которых те еще не заметили, переглянулись: у обоих сформировались в голове примерно одинаковые забавные комментарии. — Ну, знаешь, — заговорила Лаванда, — мы же не такие заумные, как ты, чтобы помнить каждую деталь школьной программы. — А еще тебе стоило прикрепить какую-нибудь пояснительную табличку к своему костюму, если тебя так раздражает, что никто не может угадать, в кого ты оделась, — сказала одна из Патил, вздернув бровь. — Потому что сейчас ты больше похожа на нашу библиотекаршу. — И тем не менее наряд Гермионы куда инту… интеллектуальней ваших, — возразил Рон, поравнявшись с подругой.       Гермиона злилась, подружки Браун и Патил тоже — слова Рона задели их, а сам Уизли как-то слишком поздно сообразил, что в девчоночьи разборки, пусть и с благой целью, лучше не встревать. Одним словом, дело пахло жареным, и Гарри понял, что самое время ему разрядить обстановку. — Привет, — Гарри шагнул вперед, на полстопы выступая перед Роном и Гермионой, и дружелюбно махнул рукой. — Как тут у вас дела? — Могло быть и лучше, — раздраженно ответила Лаванда, смерила Гермиону недовольным взглядом и на Рона зыркнула так, словно тот был кучкой драконьего навоза у нее под ногами. — Пойдем, возьмем напитки, — неловко предложил Рон, подталкивая Гермиону в противоположный конец комнаты.       Рон семенил вперед, уводя за собой раздосадованную Гермиону — она тяжело ступала, отпихивала локтями мешающих проходу людей, а ее ноздри угрожающе раздувались, как у разъяренного дракона. Гарри шел следом за друзьями и бросал быстрые извинения в сторону разных феечек, оборотней, зомби и прочей нечисти, которой угораздило попасться на пути его подруге. — Ничего они не понимают, — с подбадривающей улыбкой сказал Рон, протягивая Гермионе стакан тыквенного сока. — Я не хочу об этом говорить, — прошипела девушка и, залпом осушив стакан, с громким стуком вернула его на стол.       Гермиона сняла с головы остроконечную шляпу и приладила на место выпавшую из, казалось бы, тугого пучка кудрявую прядь волос. Она посмотрела вперед, на толпу наряженных студентов, голоса которых сливались с приятной музыкой в один поток ненавязчивого шума, вздохнула и повернулась к друзьям. — Что будем делать?       Рон пожал плечами. — Попьем, поедим, потанцуем. Чем еще можно заняться на вечеринке? — Мне надо найти Дафну, — сказал Гарри, сжимая в руках высокий стакан с соком и оглядывая толпу растерянным взглядом. — Я ее не вижу, — поделилась Гермиона, а потом пихнула Гарри локтем и кивнула в сторону. — Может, Блейз Забини сможет помочь, м?       Гарри посмотрел туда, куда показывала Гермиона, и увидел высокого и, как и, впрочем, всегда, самодовольного смуглого слизеринца. Блейз нависал над столиком с закусками и собирал в блюдце собственную небольшую коллекцию канапе, заботливо выкладывая их в какой-то узор на тарелке. Почувствовав на себе взгляд, он поднял голову и встретился глазами с Гарри, тот кивнул с улыбкой, и Блейз расценил этот жест как предложение поговорить. Он поправил воротник на своем широкоплечем пиджаке цвета жвачки в стиле Элвиса Пресли, пригладил высокую, обильно залитую средством для волос прическу и с по-прежнему самодовольной ухмылкой подошел к троице. — Вечер добрый, дорогие гриффиндорцы. — Ага, — буркнул Рон, не глядя на Блейза — он все никак не мог свыкнуться с мыслью, что Забини и его младшая сестра близко общались. — Привет, Блейз, — сказала Гермиона — она звучала довольно дружелюбно, как и всегда, и, несмотря на неприязнь Рона, считала, что Забини не такой уж и плохой парень: все-таки он близкий друг Дафны (а та со своей избирательностью и малообщительностью, судя по всему, весьма щепетильно подходила к тому, чтобы подпускать к себе других людей) и теперь еще и Джинни, а та уж наверняка не стала бы связываться с плохим человеком.       Блейз широко улыбнулся. Гарри заметил, что он часто так делал — это было что-то, вроде фирменного белозубого оскала, который должен был ослепить своей обворожительностью всех близстоящих дам, но считал, что Забини все-таки стоит над ним поработать, потому что работала эта улыбка только на таких барышнях, как Браун и Патил. — Грейнджер, — обратился Блейз к девушке, одобряюще кивая на ее наряд. — Неплохой костюм. Это же мадам Пинс? Очень похоже. — Но… — попытался возразить Рон, но Геримона незаметно наступила ему на ногу. — Да, Забини, сегодня я мадам Пинс, ты угадал, — с натянутой улыбкой сказала Гермиона. — Ты тоже… — она окинула взглядом его наряд, подбирая слова, — интересно выглядишь. — Спасибо, Грейнджер, очень мило.       Рон, сердито прищурив глаза, смотрел то на Блейза, то на Гермиону, а потом, когда музыка сменилась на более медленную, подхватил последнюю под руку и уволок танцевать. — И давно они так? — поинтересовался Блейз, кивнув в сторону удаляющейся парочки. — У них непростые отношения, — неуверенно ответил Гарри и сделал глоток сока.       Блейз усмехнулся, опустил взгляд в свою тарелку и принялся аккуратно поправлять картину из канапе — перевернутое сердечко с округлым концом, больше напоминающее персик, а в середине этого художественного шедевра буква «Д», выложенная кусочками ветчины. — Это для Уизли, — хмыкнул Блейз, перехватив взгляд Гарри. — Не для того балбеса, а для сестры его. Чтобы она наглядно понимала, в каком именно месте она представляет из себя занозу, а то у нее возникали вопросы.       Гарри не до конца понял, что именно Блейз имел в виду, но кивнул на всякий случай. — А ты, судя по всему, хотел спросить про Гринграсс, — сказал Блейз. — Верно я рассуждаю? — М-да, — протянул Гарри, проводя ладонью по непослушным волосам. — Я хотел бы с ней поговорить. — Кажется, я видел ее с Паркинсон и Ноттом где-то там, — Блейз отсалютовал тарелкой в направлении сцены, а затем громко чертыхнулся, когда понял, что его картина из еды благополучно съехала с обозначенных позиций. — С Ноттом? — переспросил Гарри. — Ну да, — кивнул Блейз, а потом, замерев, внимательно посмотрел на Гарри. — Да ты не обращай на него внимания, Поттер. Я, конечно, не спец по Дафне и ее мозговым пикси, но Нотт который год безответно сохнет по ее младшей сестре. — По Астории? — с сомнением спросил Гарри. Блейз хмыкнул. — У Дафны только одна сестра. Но, вообще говоря, да, по ней. Хотя, насколько я знаю, ситуация малость поменялась, и теперь взор месье Теодора Нотта обращен к Трейси Дэвис, и, кажется, в этом как-то замешана его тетка. Подробнее сказать не могу: Дафна не сплетничает, а Паркинсон меня недолюбливает, чтобы делиться всем, что ей известно.       Гарри кивнул. Надо сказать, слова Забини смогли немного приободрить его, однако несколько «но» по-прежнему оставались. — Ладно, моя заноза пришла, — радостно сообщил Забини, вытянувшись, как по струнке. — Надеюсь, помог, — добавил он и пошагал к выразительно закатывающей глаза Джинни в ярком платье в стиле Америки пятидесятых.       Оставшись в одиночестве, Гарри неспешно допил тыквенный сок, пытаясь соорудить какой-никакой план действий, но это имело столько же смысла, сколько попытка построить бомбоубежище из грязи и палок.       Оставив стакан на столе, Гарри побрел в сторону окон, непрерывно блуждая взглядом по толпе разодетых студентов, пытаясь разыскать среди пестрых нарядов дорогое лицо. Он искренне надеялся, что, когда придет время, нужные слова сами придут ему в голову. — Бойся! — громко закряхтело что-то позади него, а потом из-за темных занавесок на подоконнике послышалось злобное хихиканье. Гарри сначала вздрогнул, а потом, улыбнувшись, отодвинул тяжелую ткань в сторону и насмешливо взглянул на зеленоглазую тыкву, над которой трудилась Дафна.       Гарри бросил еще один взгляд на тыкву — та снова хрипло хихикала — и побрел дальше, вдоль длинного ряда низких подоконников. И, пожалуй, это было правильным решением, поскольку спустя несколько минут он все-таки разыскал Дафну.       Как и говорил Забини, она была в компании с Паркинсон и Ноттом. Стоит сказать, что единственным человеком, кто действительно заморочился с костюмом, в этой компании оказалась Паркинсон — Гарри быстро признал в ней женщину-кошку: облегающее черное платье, пушистый кошачий хвост, медленно двигающийся из стороны в сторону при помощи магии, и острые ушки. Паркинсон так подвела свои темные глаза, что они казались по-настоящему хищными, и когда она остановила свой взгляд на Гарри, тому сделалось немного не по себе. — Кажется, у нас гости, — промурлыкала Паркинсон, острым ногтем указывая на Гарри.       Вся троица дружно воззрилась на Гарри, и парень, спрятав руки в карманы брюк, шагнул вперед. — Привет. — Мхм, — промычала Панси с легкой ухмылочкой. — Здравствуй, Гарри, — улыбнулась Дафна. Она смотрела своими светло-голубыми глазами, словно светящимися в полумраке, на него и, казалось, была по-настоящему рада его видеть. — Привет, — сдержанно произнес Нотт, и Гарри, переведя на него взгляд, почувствовал, что неприятное, жгучее чувство снова нашло свой путь к его мыслям.       Разница в росте между ним и Ноттом вблизи была еще более заметна, и Гарри неосознанно выпрямился и расправил плечи. — Я думаю, — заговорила Панси, пробежавшись взглядом по лицам присутствующих, — что самое время нам с тобой, Тео, найти твою ненаглядную Дэвис. Слизнорт как раз объявил, что следующая песня будет крайне романтичной и танцевальной, так что ты просто не можешь упустить свой шанс, дружочек.       Цепко ухватившись за руку Нотта, Паркинсон увела его в неопределенном направлении, и Гарри подумал, что, вероятно, впервые мог бы сказать, что испытывает чувство благодарности к ней. Они с Дафной остались наедине.       Дафна послала Гарри лучезарный взгляд. — Я рада тебя видеть, Гарри. — И я тебя.       Вот он — тот самый момент, в который, согласно всей логике его надежд, к нему должны были спуститься спасительные нужные слова. Но чуда, увы, не случилось.       Гарри неловко запустил пальцы в волосы, то и дело поглядывая на Дафну, но не решаясь завести разговор. — Ты открывал дневник? — осторожно спросила Дафна. Гарри отрицательно мотнул головой. — Ты что-то писала? — А, да так, ничего важного, — Дафна, сдержанно улыбнувшись, на мгновение опустила взгляд. — Потом прочтешь. — Хорошо.       Гарри повернулся к Дафне лицом, и девушка, приподняв подбородок, улыбнулась в одобрительно-подбадривающей манере. — Ты… хорошо выглядишь, — обронил Гарри и неловко замолчал. Ему показалось, что он ляпнул полнейшую глупость, ведь все-таки Дафна всегда хорошо выглядела, она вообще была очень красивой, особенно когда улыбалась ему, вот как сейчас. — Спасибо, — смущенно ответила Дафна, проведя ладонями по ткани своего платья. Рыжеватое, достаточно простое, из лоснящейся шелковой ткани и приталенное — незамысловатый фасон, но такой, безусловно, был в ее стиле. — Я даже не знаю, на кого я в нем похожа, — она усмехнулась. — Полагаю, сегодня я тыква. — Тогда, смею сказать, ты самая элегантная тыква, которую я когда-либо видел, — сообщил Гарри, а когда Дафна заливисто засмеялась, улыбнулся и сам, почувствовав, как тугой злостный узел в его груди расслабляется.       Гарри смотрел на Дафну и думал, как же он все-таки благодарен Паркинсон. И все же было еще кое-что, в чем она не ошиблась — на мгновение музыка затихла, тусклый свет в помещении словно потеплел, и певец громко объявил: «Лунный танец — для всех, кому этим вечером не хватало немного магии».       И Гарри понял, что если он и ждал какого-то знака свыше, ненавязчивого намека Вселенной, то это определенно был он.

Well, it's a marvelous night for a moondance О да, дивная ночь для лунного танца With the stars up above in your eyes Со звездами в твоих глазах

— Потанцуем? — спросил Гарри, протягивая Дафне раскрытую ладонь.

A fantabulous night to make romance Сказочная ночь для романтики 'Neath the cover of October skies Под покровом октябрьского неба

— С радостью, — ответила Дафна и вверила Гарри свою ладонь.       Гарри положил руку Дафне на талию и взял ее правую ладонь в свою. Дафна улыбнулась, Гарри почувствовал аккуратное касание ее руки на своем плече.

Can I just have one more moondance with you, my love? Могу ли я пригласить тебя на танец под луной еще раз, любимая? Can I just make some more romance with you, my love? Добавить еще немного романтики, любимая?

      Певец пел, а Гарри и Дафна танцевали, покачиваясь под ритм. Гарри, расхрабрившись, даже позволил себе покрутить Дафну, и, судя по ее легкому смеху, той это пришлось по вкусу.       Гарри не отводил взгляд от Дафны. На ее лице золотистыми бликами красиво играл свет, льющийся от свечей, а голубые глаза блестели. Она была молчалива, но не потому, что думала о чем-то, как делала обычно, а потому, что наслаждалась моментом. И Гарри тоже очень хотел наслаждаться моментом, ведь в кои-то веки он был в этом не одинок, но…       Но он не мог себе этого позволить. Когда, если не сейчас? — Даф, мне надо кое-что тебе сказать. — Глаза Гарри были серьезны, сосредоточены на ее глазах, и плечи Дафны напряглись, а улыбка с лица моментально пропала. — Да? — спросила она, показывая, что готова слушать.       Гарри наклонился ближе. — Но, если честно, я не буду так уж много говорить. — Хорошо, — с сомнением кивнула девушка.       Музыка играла громко, пульсировала по полу и наполняла каждую клеточку тела странной решимостью. — Для меня важны наши отношения. Мне плевать, что подумают другие, плевать на Министерство и прессу, плевать на все, кроме тебя. Кроме нас. И я буду бороться, буду доказывать тебе изо дня в день, что важнее тебя нет для меня человека. Наши отношения — то, что стоит всех потраченных сил.       Гарри заглянул ей в глаза, но едва ли мог сказать, что творилось в ее душе. — Я хочу кое-что сделать, — он аккуратно притянул Дафну ближе к себе. — Я хочу наклониться и поцеловать тебя. И сделаю это прямо сейчас.       Он выжидающе посмотрел на Дафну — сейчас или никогда. Ее глаза были широко распахнуты, брови удивленно приподняты, а в лице нарисовался вопрос, но она хранила молчание, и когда Гарри, одной рукой обнимая ее за талию, а другой — придерживая за голову, прикоснулся к ее губам, она не оттолкнула его — она ответила на поцелуй.       А когда поцелуй закончился, Дафна не стала отстраняться. Она посмотрела ему в глаза, и от ее взгляда на душе у Гарри посреди непроглядной осени наступила весна. — Загляни в дневник, — прошептала она, нежно прикоснувшись прохладными пальцами к его жаркой щеке.       Гарри озадаченно сдвинул брови. Сквозь туман его внутреннего ликования он заметил, как Дафна отступила на шаг, и он не понимал, почему. — Гарри, пожалуйста.       Она улыбалась. Казалось, она была рада, и довольна, и даже счастлива, но почему она уходит? — Это не может подождать? Ты говорила, что там ничего важного. — Нет, Гарри, там что-то очень-очень важное, — мягко сказала Дафна. — И мне нужно, чтобы ты прочитал это прямо сейчас.       Гарри смотрел на Дафну — она не отводила взгляда, улыбалась, была нежна и глазами осторожно, но требовательно просила сделать так, как она хочет.       Гарри отпустил Дафну из своих рук и сделал шаг назад. — Ты уйдешь? — в его взгляд закралась тревога.       Дафна пожала плечами, наклонила голову вбок и улыбнулась. На ее щеках проступил смущенный румянец. — Боюсь, я не смогу тут остаться, — она легко засмеялась, и Гарри, впервые подумавший, что они посреди толпы однокурсников, заметил на себе любопытные и удивленные взгляды. — Одна я точно с этим не справлюсь.       Гарри кивнул — своим взглядом он пообещал, что непременно разберется с тем, что их ожидает, что ни за какие коврижки не оставит ее одну. Дафна и без слов поняла — ее улыбка стала чуточку шире. — Иди, Гарри, — она легонько коснулась его плеча. — Прочитай дневник, а потом мы непременно увидимся. — Я найду тебя, — пообещал Гарри. — Я знаю, — прошептала Дафна.       Со всех ног Гарри бросился в башню своего факультета. Он не обращал внимания на людей, провожающих его удивленными взглядами, перелетал через десяток ступеней за раз, расталкивал в стороны задумчивых студентов и мчал, мчал, мчал, пока не добрался наконец до своей спальни. Гарри распахнул дверь, и когда она с глухим ударом захлопнулась за его спиной, он уже перерывал свой чемодан в поисках дневника. Рубашки полетели в сторону, футболки, свитки пергамента, всякие безделушки — все полетело на пол, в разные направления, хаосом разложилось вокруг него и его сокровища.       Быстрыми движениями, спеша, боясь опоздать неизвестно куда, Гарри переворачивал страницы, помял одну впопыхах, чертыхнулся, разгладил, продолжил искать «что-то очень-очень важное». Еще одна страница — эта была счастливая, еще две — грустные и тяжелые…       Вот оно.       Гарри с замирающим сердцем прислонился спиной к ножке кровати, вздохнул и опустил взгляд в страницы — оказывается, он так нелепо сильно скучал по ее почерку.

«Дорогой Гарри,       Я никогда раньше этого не делала: не говорила о чувствах, о проблемах, не делилась личным, не любила. Я очень плоха в разговорах, поэтому все, что я должна тебе сказать, я пишу.       Я понимаю, что не может продолжаться дальше то, что мы делаем. Не таким способом. Я говорила, что мне страшно, и мне страшно до сих пор. Я боюсь, пока пишу эти слова, буду бояться и потом и, возможно, я никогда не избавлюсь от этого страха, но если я продолжу из-за него бездействовать, то я просто-напросто зарублю все и осуществлю свой страх собственными руками — я потеряю тебя.       Гарри, во всем ужасе, во всех кошмарах, страданиях и неудачах, которые приносит жизнь, мне посчастливилось встретить тебя. Встретить и полюбить. Кажется, я давно должна была тебе это сказать: я люблю тебя.       Я готова рискнуть — ради тебя и ради себя, ради нас. Я буду стараться, Гарри. Я научусь говорить, научусь делиться, научусь бороться — вместе, рука об руку. Вместе — только так и никак иначе — мы все преодолеем.       Я очень плоха в разговорах. Но я верю в нас, Гарри. Искренне, Твоя Дафна».