Судьба — куртизанка: сегодня она благосклонна, а завтра может повернуться ко мне спиной. Александр Дюма «Три мушкетёра»
***
Он считал их своими сыновьями и дщерями. Он говорил им, что Бог есть, а ангелы существуют. К сожалению, они верили. Верили моему деду, когда он выводил меня в зал перед сотней бритых голов. И все просили сотворить чудо. И я творил, обтянутый белой тогой со все еще не увянувшим венком на голове, я творил чудо. Касался этих бритых голов кончиками пальцев, шагая по залу, словно святой. А они верили, что чудо происходит. Каждый склонял передо мной голову, словно я был самим Господом Богом, каждый кланялся, словно верный подданный пред королем — и тогда мне становилось не по себе, мне становилось страшно. Я оборачивался к деду, глядел на него несколько секунд и в такие моменты замечал, что улыбка с его лица пропадала. Он встречал всех гостей радостно, приветствовал каждого, был так добр, улыбчив. Но стоило всем опустить головы — и он понимал, что его не видят. Он был из тех людей, которые казались милыми и невинными в обществе, а стоило скрыться от посторонних глаз — и тогда дед показывал свое истинное лицо. Оно было бледным, устелено пеленой морщин, уголки губ опускались — и создавалось впечатление, что ему омерзительно все, что его окружало, он кривил губы в какой-то вечной обиде то ли на мир, то ли на Бога, то ли на меня. Однажды я заглянул в его спальню ночью. Уже не помню, была ли это чистая случайность или я заглянул намеренно. Спал он плохо, ворочался, то и дело пытаясь скинуть с себя одеяло, но не получалось. Тогда я сделал то, чего сам от себя ожидать никак не мог: шагнул к кровати и коснулся ладонью его лба. Он казался до безумия горячим, хотя температуры, я точно знал, не было. Дед успокоился спустя пару секунд, и я отдернул руку, боясь его потревожить. Стоило ему проснуться — и он бы точно начал ругать меня за то, что я был не в постели, так еще и в его комнату изволил прийти. Тогда я тихо вышел, прикрыв за собой старую деревянную дверь, моля Бога, чтобы она не скрипнула — и она не скрипнула. Я вернулся к себе, уже будучи готовым заснуть. Но руки нестерпимо ныли, болели, словно по пальцам беспрерывно стучали молотком. Я сжимал пальцы в кулаки, разжимал, сцеплял в замок и чуть ли не ломал их — все было бесполезно и напрасно, боль не прекращалась, а только усиливалась. В какой-то момент кожа стала липкой, противной, словно чем-то испачкана. Мне тогда показалось, что я просто повиновался какому-то позыву: встал и пошел в ванную. Включил свет и, не решаясь взглянуть на себя в зеркало, сразу открыл горячую воду и подставил руки под кран. Вода хлынула в ту же секунду, сначала холодная, но потом быстро сменилась горячей, почти кипятком. Я терпел. Кожу жгло до безобразия сильно и почти невыносимо. Но главное, что боль в руках проходила. Я жмурил глаза от яркого света, ждал, пока это прекратится полностью, и только тогда отдернул руки, выключил воду и вернулся в комнату. Тогда я и начал творить чудеса. Я рассказал деду про этот случай. Он долго молчал и спустя какое-то время заявил мне, что так могут только ангелы. Долго и пристально смотрел на меня, словно заметил что-то, чего раньше не видел — на минуту мне показалось, что его взгляд подобрел. Он встал, достал что-то из холодильника, повертелся у стола и вернулся с разрезанным надвое лимоном. Тогда он и начал твердить мне, что ангелы не бывают с веснушками. С того дня он каждый день втирал лимонный сок в кожу на моём лицо, пытаясь избавить меня от веснушек. Это было почти так же невыносимо, как и та жуткая боль в пальцах после его кошмаров, которые мне удалось потом просто смыть в раковину. Еще через неделю он купил мне линзы, ведь «не бывает синеглазых ангелов». А спустя еще неделю я случайно услышал, как он рассказывал своему старому знакомому о том, что я могу творить чудеса. Он рассказал ему, как я смог избавиться от кошмара. Кажется, тогда я просто впитал тот кошмар в себя. — Мой внук, он — ангел! Город был достаточно мал, чтобы сплетни по нему распространились предельно быстро. Не прошло и нескольких дней, как к нам начали приходить незнакомые люди, желая увидеть ангела. С тех про я появлялся перед людьми в тоге, порой испачканной лимонным соком, но людям было слишком все равно, чтобы это бросилось им в глаза. Десятки пар рук касались меня — эти люди верили, что после их жизнь изменится и обязательно станет лучше. Было это так или нет — я не знал.***
Он считал их своими сыновьями и дщерями. В нашем зале теперь сидела, наверное, сотня — не меньше. В какие-то моменты я думал, что дед мог бы и заработать на этом, но он и сам искренне верил в мою святость, пусть и пытался загнать меня в какой-то шаблон, заставлять использовать линзы и выходить на люди в тоге. Иногда он заставлял меня касаться его лба перед сном, чтобы его ночью точно не посетили кошмары, а потом отправлял спать в мою комнату. Я всегда сидел в середине зала на старом табурете, пока все восхищенно смотрели на меня, пока опускали головы и благодарили за то, что я есть, я существую. Каждый подходил ко мне, у каждого вечно были проблемы, болезни. Мне приходилось касаться их лбов рукой, и после десятого человека я мечтал сбежать из этой комнаты в ванную и искупаться полностью — ломило не только руки. Я с трудом терпел все это, но стоило последнему уйти — и я скидывал венок на пол и бежал в ванную, сдирал кожу на ладонях губкой в попытке смыть с себя грехи и грязь. А через неделю их, этих людей, было только больше. Но в какой-то момент я поверил в Бога. Если я и был действительно ангелом, то, похоже, он, этот Бог, решил меня защитить от деда. А если и нет, то счастливая случайность избавила меня от невыносимой боли в руках каждую ночь с воскресенья на понедельник. Дед всегда любил сесть после всего этого торжества за стол. Вилками, ложками, ножами и салфетками не пользовался, ел руками. И это казалось одним из самых омерзительных зрелищ, которые я когда-либо видел. И только однажды… Зачарованная рыбья кость сделала свое дело.