Время отчаянья

Юн Сон потянулся, запрокинув руки за голову, и вытянул под столом свои длинные ноги. Даже кости хрустят веселее, пока не наблюдается отца в непосредственной близости. Один. Сейчас он почти всегда один. Если, конечно, не считать приставленного к нему Бэк Си Джуна. У него даже завести друзей духу не хватает. Настоящих, хороших, веселых друзей из чужой, незнакомой, нормальной, счастливой жизни. Юн Сон уже привычным, доведенным почти до автоматизма движением извлек из внутреннего кармана фотографию девушки. Ким На На. До чего ж она славная. Очаровательная, нежная улыбка. И в то же время, сколько в этой девушке достоинства и тихой, спокойной, скрытой силы. Ее хочется защищать, лелеять, заботиться. Но он даже этого не может. Не имеет права. Даже имени ее произносить не имеет права. Эти размышления бередили ему душу. Словно что-то подобное уже с ним было. Когда-то давно. Может быть, в прошлой жизни? Он не помнил. Просто смутное чувство незавершенности. Что-то, что он когда-то должен был сделать, но не сделал. Юн Сон даже не пытался напрягать память. Не поможет все равно. Пусть он как-то незаметно для себя перестал до потери всяких крупиц разума бояться отца. Пусть в его душе уже несколько лет зрел взвешенный, уверенный, обдуманный бунт. Пусть он уже не боялся хотя бы в памяти, в воображении, в своем сердце хранить образы дорогих ему людей. Дошел даже до того, что внаглую, под носом у отца, у самого сердца хранил фотографию любимой девушки. Сможет ли он увидеть ее когда-нибудь вживую, не только на фотографии. Он не знал. Но робко надеялся, что сможет. Когда-нибудь. Когда-нибудь молодое гибкое деревце превратится в могучий несгибаемый дуб. Нужно только набраться терпения. Он открыл на компьютере запрятанные файлы и еще раз просмотрел все, что смог за это время раскопать про девушку. Разглядывая ее лицо, бессознательно погладил пальцами край монитора. Почти полгода он планировал взлом базы данных Департамента безопасности. И все ради того, чтобы собрать еще несколько крупинок информации о ней. Если все пойдет не так, как он рассчитал, это будет конец… Ему, отцу, Ким На Не. В общем, накроется все медным тазом. Глубоко вздохнув, он запустил ботов и скопировал файлы на свой компьютер. Уже потом стал просматривать все, что могло относиться к девушке. По дороге быстро уничтожал лишнее. За несколько лет Юн Сон научился доверять своему инстинкту бойца и охотника. На ловца и зверь бежит. Он оставлял себе только те файлы, на которых почему-либо зацепился взгляд, безжалостно сбрасывая остальное. Ли Айла. Год рождения совпадает с его. Место рождения: Сеул (почему-то сомнительно). Кодовое имя «Аутсайдер». Имя ему не говорило ни о чем. По фотографии также было трудно понять: совершенно обычная, официальная, безликая фотография, не отражающая ни характер, ни особенности внешности. Почему же так неровно выстукивает сердце? Почему взгляд упрямо возвращается к ней? Почему начинается головная боль? Юн Сон закрыл документ. Разберется с этим потом. То ли он пересидел за компьютером и получил увесистую долю облучения, то ли еще что. Но через какое-то время он начал себя ощущать довольно странно. Его тело больше не было его телом. С некоторым удивлением Юн Сон обнаружил, что он не двадцатилетний юноша, а девочка-подросток двенадцати-тринадцати лет. Даже соски противно ныли. Половое созревание, будь оно неладно. Движением почти мальчишеским он провел ладонью по жестковатым, коротко стриженым волосам. Черт знает что… Вокруг слышались какие-то крики и обрывистые автоматные очереди. Впереди него в дверном проеме стояла невысокая сутулая женщина, широко раскинув руки, и что-то говорила на ломаном английском. Через секунду, словно чем-то захлебнувшись, она замолчала и повалилась на землю. Юн Сон тонким незнакомым голосом закричал: - Мама! Мамочка! – и бросился к женщине. Затем увидел человека в военной форме и направленное на себя дуло автомата. - На пол! Руки за голову! Юн Сон в один прыжок сиганул в окно барака и дал дёру. На бегу он быстро осмотрелся. В голове невыносимо пульсировала ненависть: «Убить!». Настолько горячая, что почти полностью отключала инстинкт самосохранения. Сколько он себя помнил, ему еще не доводилось прежде испытывать столь острых ощущений. Не в его голове проносились не его мысли: «Ты ведь хотела, ты ведь ждала, что случится что-то подобное! Кто услышал? Бог?! Почему ты не подумала тогда о матери? Дура! Дура! Подлая дура!» Словно чья-то сторонняя воля решительно направляла это детское тело вперед и вперед сквозь крики и ад. Юн Сон узнал дорогу. Сейчас он направлялся к баракам охранников. Здесь, в отличие от бараков работников, чаще встречались трупы в военной форме США. Он искал совершенно определенный барак и совершенно определенного человека. Вернее, не человека, а одну мразь. Вероятно, именно так чувствуют себя маньяки-убийцы. Словно их действиями руководит кто-то или что-то потустороннее. На него никто не обращал внимания, не окликал, не пытался остановить. Ощущая себя неуязвимым и невидимым, он дошел до нужного места. Рядом с бараком он остановился, как раз возле очередного неподвижного тела. Рука мертвого солдата все еще сжимала автомат. Юн Сон скрючил возле стены щуплое, нескладное детское тельце. Почему-то он был уверен, что тот, кого он сейчас ждет, скоро появится. Вселенная приведет его к нему и потребует возмездия. «Эта девчонка реально психованная», - кажется, это была его собственная, юнсоновская, мысль, пришедшая, как будто со стороны. Действительно, появился человек. Один. Время будто приостановило бег, а остальные участники событий перенеслись в другие края. Рука девчонки потянулась к автомату. Едва только кожа коснулась холодного металла, оружие залипло к ладони, как родное. Тысячи раз она (он?) наблюдала, как мужчины учатся стрелять. Разбирают и собирают оружие, заряжают, снимают с предохранителя, прицеливаются и нажимают на курок… Столько раз, что сейчас руки сами повторяли все те действия, которые воспроизводила ее память. Дуло автомата, как намагниченное, развернулось в сторону мужчины… И окружающий мир перестал существовать. Исчезли все краски и звуки. Исчезли страх, боль, обида, ненависть. Мужчина из врага вдруг превратился просто в цель. Во всем мире, казалось, остались только она и эта цель, вобравшая в себя все краски из окружающих предметов, приобретя необыкновенную четкость и рельеф. Она даже слегка пульсировала. Связь между целью и ЕЕ пулей стала почти осязаемой, как туго натянутая пружина. Промахнуться невозможно. Сердце отстукивало ровно. Палец мягко нажал на курок, и пулю затянуло мужчине в рот, как в черную дыру. Сразу накатила холодная, ясная и неколебимая уверенность, что все наконец встало на свои места, все так, как должно быть, в мире воцарился порядок и равновесие. И этот мир вновь наполнился красками, ворвались звуки. Вернее, ощутимо ворвался один звук: громкий, тонкий, омерзительный визг. Дуло автомата наведенной ракетой вытянулось в сторону отвратительного звука. Девчоночьими глазами Юн Сон увидел в ближайших кустах совершенно побелевшее лицо – свое, тринадцатилетнего. В то же мгновение сознание его раздвоилось. Он одновременно смотрел и на себя глазами девчонки и уже своими неморгающими от страха глазами в лицо двенадцатилетней девочки. Юн Сон узнал ее – маленькая, злобная, вконец доставшая его шиза. У той был совершенно остекленевший, отрешенный взгляд робота, машины-убийцы. Ствол направлялся прямо на него. Бежать! Но руки и ноги отнялись от ужаса. Тело вышло из-под контроля, он даже пошевелиться не мог… Ствол, как в замедленной съемке, проплыл мимо него и дал короткую очередь. А перед глазами девочки (ведь он одновременно видел происходящее и с ее стороны) проплыло его собственное, слегка размытое, белое лицо. Затем картинка резко уплотнилась и прибавила в яркости в районе чьей-то удаляющейся с противным визгом спины (Пу Чай узнал местного наркомана – жалкое, конченое существо.«Вот и отмучился, бедолага…»). Тело на этот раз среагировало еще быстрее. Ни одной мысли, а в ушах уже звуки от выстрела. В следующее мгновенье мир для девчонки исчез. Сознание Юн Сона перестало растраиваться. Остался он сегодняшний (понять бы только, где именно) и он тринадцатилетний, наблюдающий, как коротко стриженая девочка неуклюже заваливается на бок. «Отключилась, - догадался он. – Нельзя ее тут оставлять…» Он осторожно выбрался из укрытия. Автомат сразу отбросил подальше и только потом попытался привести девчонку в чувство. Чокнутая Нгуен. Бесполезно. В глубоком обмороке. Он стал оттаскивать ее к кустам. Черт, жилистая какая… Пока он возился, их заметили американцы. Он отчаянно тормошил бесчувственную Нгуен, даже бил ее по щекам. Ему было очень страшно, но бросить ее и сбежать он не мог. Не мог и все. Он смутно припомнил, как кричал и сопротивлялся, а потом и сам отключился, то ли от страха, то ли от удара прикладом. Очнулся уже в тряско покачивающейся машине. На его плече лежала голова Нгуен. Осмотревшись, увидел еще несколько знакомых ребят. И отец, как назло, в отъезде. Страшно… Юн Сон вывалился из сна, как из противогаза с перекрытой трубкой. Вспомнил. Он все вспомнил. Отдышавшись, Юн Сон снова открыл файл с Ли Айлой. Она! Точно, она. Голова больше не болела. Юн Сон погрузился в воспоминания. В голове одна за другой всплывали позабытые давно и надежно подробности. Отвезли их в место под названием Детский Реабилитационный Психологический Центр. На групповой терапии Тиен (так ее тогда звали) поначалу держалась стойко, как партизан на допросе. Сверкала злобными глазюками и щерилась диким зверьком. Но через две недели раскололась и она. У нее обнаружились недюжинные способности к языкам. Она довольно бегло разговаривала на всех языках, которые можно было услышать в их лагере. Сама Нгуен Тиен не особенно придавала этому значение. Юн Сон никогда еще не видел, чтобы кто-то столько и так плакал. Она рыдала так, что сердце Юн Сона чуть не останавливалось. А после сама подшучивала над собой, откуда в сухопаром теле столько жидкости. Глядя на нее, он сам чуть не расплакался при всех. Там-то Юн Сон и узнал, почему Нгуен его так преследовала. Конечно, ни для кого не было секретом, что он на особом, привилегированном положении. Никто не мог ему отказать или отмахнуться от его просьбы. Все дети давно усвоили свои места в их лагерном сообществе. Основной стратегией выживания большинства детей в лагере являлось умение сливаться с окружающим ландшафтом. А не заметить, как его, Пу Чая, каждый день натаскивают в качестве будущей машины для убийства, мог только круглый идиот. А Тиен идиоткой не была. Ни разу на терапии не посмотрела она в его сторону и не назвала его имени. Даже когда упоминала именно о нем. Нгуен была парией. Мало того, что она находилась на самой низкой ступени их социальной лестницы. Тиен была единственной, кто не умел принять и смириться со своим положением. У нее не было отца, а у ее матери не было постоянного партнера, который мог бы избавить ее от участи общедоступной лагерной шлюхи. Тиен болезненно реагировала на глупые и жестокие детские оскорбления в адрес своей матери. И остервенело бросалась в драку с любым, невзирая на существенную разницу в весовых категориях. К восьми годам она наловчилась неожиданным маневром сбивать с ног даже солидно превосходящих по возрасту и весу противников. Ее счастье, что она была всего лишь маленькой девочкой, и взрослые мужчины не воспринимали ее всерьез. Человеческая жизнь в их лагере гроша ломаного не стоила. И то, что эта злобная мелочь дожила до двенадцати лет, казалось чистой случайностью. Юн Сон никогда не участвовал в этих глупых забавах «доведи чокнутую Нгуен». Ни на секунду не забывал он и о своем особом положении – и это тоже заставляло его держаться подальше от других детей. К париям он к стыду своему испытывал острую бессмысленную жалость. Помочь им не в его силах. В один из дней ему «посчастливилось» затесаться рядом с компанией особенно жестоких доводил. Он стоял немного в стороне и, как выяснилось из рассказов Тиен, хоть и не дразнил ее, но разглядывал особенно надменно и презрительно. Ей хватило. К Пу Чаю она прониклась самой лютой ненавистью. С того дня Юн Сону не стало от нее житья. В самый неожиданный момент она могла швырнуть изо всех сил тяжеленным камнем ему в спину. Или налететь на него вихрем из-за кустов и сбить с ног. Или столкнуть с крыльца, пока никто не видит. Юн Сону стоило немалых усилий скрывать эти ее самоубийственные выходки от своего отца. Однажды он даже избил девчонку. Не потому, что ему так хотелось. А чтобы вбить ей в ее рыжую голову расстановку сил. Чтобы усвоила, наконец, свое место и не нарывалась на неприятности. Лезет в драку, как мальчишка – что ж, не обижайся, объясним по-мужски. Не помогло. Стало только хуже. Тиен оказалась какой-то шизанутой. У нее вообще с башней нелады, никакого инстинкта самосохранения. Юн Сон стал стараться избегать ее. Какое-то время все вроде немного устаканилось. Стычки происходили реже. Но однажды, проходя мимо бараков работников, Юн Сон заметил скорчившуюся на земле, всхлипывающую Нгуен в разодранной одежде. Он сразу догадался, что случилось. Не она первая, не она последняя. Девчонку было невыносимо жалко. Но подойти к ней и попытаться помочь или утешить – значит, сделать только хуже. Все равно, что пальцем на нее показать. Юн Сон сочувственно встретился с ней глазами и, испытывая сильную неловкость, ушел. От его жалости девчонка почему-то взбесилась еще больше. На следующий день Тиен появилась в лагере с коротко и неровно остриженными волосами. Она рассказала эту историю группе почти перед самым его отъездом. Только тогда Юн Сон смог оценить, насколько она, оказывается, была гордой, и как сильно оскорбляло ее отношение окружающих. Не столько к ней, сколько к ее матери. Жалость по отношению к себе она переносила хуже, чем презрение. Изнасилование, по всей видимости, не стало для нее такой уж большой неожиданностью. Больно, гадко, мерзко, грязно, стыдно. Но не неожиданно. Больше всего она не могла простить тому подонку, что ее мама после того случая буквально медленно сгорала от чувства вины перед своей дочерью и от осознания своего бессилия. От невозможности защитить своего ребенка. Юн Сон подошел к ней и взял ее за руку. В тот вечер они больше не разжимали рук. Уже после, один на один, она заговорила об убийстве, отрешенно разглядывая стену. Об этом она колоться не собиралась. Мерзкое, приторно-сладостное ощущение от убийства врага – пусть. Тошнотворное, испепеляющее изнутри чувство вины от убийства невинного человека – пусть. Восхитительное, возбуждающее, волнующее ощущение в руках от соприкосновения с холодной строгой сталью оружия – пусть. Эти воспоминания не должны стереться или притупиться. Потому что это не должно повториться никогда. Тиен сжимала своей узкой, хрупкой ладошкой его руку болезненно и отчаянно. У них двоих нет никого в этом мире, кроме друг друга. Никого. Его отец – холодная и безжалостная скала, которая может одним движение уничтожить все, что ему дорого в этом мире. Неправда. Ведь у него есть еще та женщина, которая заботится о нем, как родная мать. Но где она? Что с ней? Жива ли еще она и его названный брат? Эти мысли не давали покоя маленькому Пу Чаю, пока он разглядывал тонкие грязные пальчики Тиен. А вот у этой девочки не осталось никого, кроме него. И как бы ни хотелось ему оставаться рядом с ней и защищать ее, это невозможно. Ему уже сказали, что скоро за ним приедет отец и заберет его обратно. Обратно, где кровь, ложь, боль, сломанные судьбы и бесконечные тренировки. И где лучше забыть о том, что он всего лишь ребенок, и у него есть чувства. Им обоим, Пу Чаю и Тиен, этот страшный человек казался тогда почти Богом, всеведущим и вездесущим, незамедлительно карающим сына за малейшее проявление слабости. А слабостью он считал любое нормальное человеческое чувство. - Когда за мной приедет отец, я не смогу с тобой попрощаться, - сказал он тогда Тиен. – Мне лучше даже не смотреть на тебя. Если он хотя бы заподозрит что-то… я не знаю, что он может сделать… Иногда мне кажется, что намеренно делает при мне что-то жестокое, особенно по отношению к тем, кто мне становится дорог. Я не хочу становиться, как он. Но я боюсь, что он и тебе может сделать что-то плохое. - Да, я понимаю, Пу Чай, - откликнулась девочка. – Давай попрощаемся сейчас. Я всегда буду помнить о тебе. А этот день постараюсь запомнить до каждой секунды. Мы больше не увидимся, наверное… Она больше не могла говорить. Из ее глаз снова неудержимым потоком хлынули слезы. Что ждет ее впереди? Никто из них не мог этого знать. Он нежно обнял ее и приблизил свое лицо к ее. Что-то вдруг невыносимо стиснуло его сердце, и он трепетно и робко прикоснулся губами к ее губам. Щекотно. Странные ощущения. Она не отстранилась сразу. Только сильнее сжала его руку. Ничто в мире сейчас не могло заставить его отпустить ее. Но завтра… Завтра ему придется забыть о ней. Забыть навсегда. Стереть из памяти. Чтобы даже случайно, даже во сне не сорвалось с его губ ее имя. Для него это пока единственный способ ее защитить... Юн Сон еще раз пролистал ее личное дело. И мрачно усмехнулся. Она работает уже года полтора, а кодовое имя «Аутсайдер» так и не сменилось. Несмотря на то, что после первой же осечки на втором задании больше ни одного провала. Что это? Сверхъестественная везучесть, кошачья живучесть, сверхчеловеческая изворотливость, запредельная интуиция или точный расчет? Он догадывался, что кодовое имя появилось благодаря оценкам за стрельбу. Ровно столько, чтобы не вылететь из программы. Этот ребенок знал о себе то, чего не могли знать другие дети. Она больше никогда не сможет выстрелить в человека. Даже спасая собственную жизнь. Айла никоим образом больше не выглядела беззащитной. Может, в жизни у нее и не вырисовывалось особых перспектив, но эта уверенная в себе девушка с ясным, чуть дерзким взглядом, определенно, умела за себя постоять. Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, рано или поздно она влипнет по самое не хочу. Работа у нее поганая. И поддержки никакой. Нужно постараться не терять ее из виду. Может быть, в критический момент ему удастся оказаться рядом. С его жизненными перспективами трудно загадывать наперед. Но он постарается. Обязан постараться. Ради нее, ради себя, ради самой доброй и красивой девушки на свете по имени Ким На На. И Ли Юн Сон с короткой молитвой исламских смертников хакнул почту Ли Айлы.