What if God has killed our children?

Марина Андриески сомневалась в существовании Бога с шести лет. Он то ли не заметил ее в безликом потоке девочек католической школы, куда ее заперли родители, то ли не пожелал отметить свое присутствие для кого-то столь незначительного. Марина предпочитала до восемнадцати убеждать себя в том, что просто дает Богу шанс — отзовется на вечернюю молитву, исполнит хоть одно ее мелкое желание, тогда они поговорят о ее вере. Официальная атеистка в католической школе, деланно следующая каждому ее правилу, — посмешище. Если Бог существует, то где он был, когда Марина нуждалась в наставлении? В восемнадцать Андриески убедилась в двух вещах — Бога все же нет, а лучшее, чего она может добиться от людей, — страх. Первый выброс ее магии пришелся на два года раньше положенного. Марина взорвала почти все западное крыло школы, просто загадав желание. Свеча на кексе вместо торта оказалась началом локального апокалипсиса — Андриески нутром чуяла, что вся эта затея с магией ей выйдет боком. Истории о разорванных надвое телах, об искалеченных девочках и обрушенных стенах быстро обрастали подробностями. Желудок Марины каждый раз скручивался в узел, когда она вспоминала ошметки тел, буроватые массы, которые еще пару минут разговаривали, двигались, думали и чувствовали. Но остальным было невдомек. Все восхищались девочкой, на которой не осталось ни царапины. Все хотели знать, что произошло с Мариной Андриески. Ее начали бояться, когда Марина устала пересказывать свою историю. Она никогда не вдалась в подробности — оглушительный взрыв и потеря сознания, а после и вовсе начала выходить из себя. Крик Андриески почему-то производил впечатление — от нее держались подальше и опускали глаза во время разговора. Пару раз Марина слышала в туалете сплетни о том, что, должно быть, она рехнулась. Андриески было плевать. Она хотела избавиться от ночных кошмаров, в которых изуродованные трупы звали ее к себе, а еще приложить лицом о кафельную стенку каждую дрянь, которая посмеет считать, что уж она-то все знает о Марине Андриески. Из школы Марину не выгнали из жалости — старшие всерьез считали ее душевнобольной после произошедшего и намеревались пристроить в приют, как только она закончит учиться. Андриески, благо, потеряла всего лишь спокойный ночной сон, а не рассудок. Пока никто не понял, что происходит, она сбежала. Формально, это даже не было побегом — оплачивать ее пребывание в закрытом католическом интернате больше никто не собирался. К тому же, классов для переростков там не было. Магия не поддавалась интуитивному чутью. Марина просыпалась, как классическая ведьма, в горящей спальне, мирилась с перепадами напряжения вокруг и странными снами-видениями. Порой ей казалось, что она действительно сходит с ума. Но если ты безумен, то зачем запирать себя в четырех стенах и пытаться лечиться? Может, это безумцы на самом деле здоровы? До восемнадцати лет Марина верила в то, что Бог, может быть, существует, поэтому поверить в собственную нормальность для Андриески было несложно. В двадцать она получила то, в чем нуждалась. Марина попала в Брейкбиллс и сдала вступительные экзамены так, будто именно к ним ее готовили всю жизнь. Предположительная шизофрения и изуродованные тела одноклассниц отошли на второй план — Андриески попала в Диснейленд для маленьких девочек, мечтающих о магии, но заточенных под реальную жизнь. Она стремилась узнать все, что только могла, но не потому что хотела однажды наколдовать себе принца, а потому что была готова в один прекрасный момент свернуть шею недоброжелателю. Фогг ценил ее талант и упорство. Он поощрял исследования Марины, давал советы, даже позволил ей узнать кое-что о запрещенной магии. Андриески, наконец, нашла свою цель — если Бога не существует, то ты можешь создать его сам, ты можешь стать им. На последнем курсе предчувствие, появившееся еще в восемнадцать, напомнило о себе, но Марина отмахнулась от него. Ее уважали и любили, а все более сильные заклинания попадали Андриески в руки, что еще нужно? Очередной взрыв, будто привет из прошлого, сотряс стены ее комнаты. Соседка пострадала минимально — они обе были волшебницами и понимали, что в Брейкбиллс не обходится без неудачных заклинаний ни дня. Но Фогг заинтересовался деталями работы Марины. Ее стремление стать богом никто не оценил. Андриески лишилась воспоминаний и снова оказалась на улице в полном одиночестве. Бога не было, и он не собирался появляться из ее заклинаний. Интуитивная магия теперь подчинялась охотней — Марина будто хваталась за то, что из ее головы просто не смогли вытравить. Разогнать шабаш отшельников Нью-Йорка оказалось проще простого: самоучки, никогда даже не слышавшие о Брейкбиллс, были шокированы ее разрушительной силой (Марина и сама была шокирована не меньше, только чудом остановившись в нужный момент). Рядом с Андриески остались несколько самых талантливых — перебить всех своих противников в одиночку Марина все же была не в силах. Впрочем, уже через год реальных угроз не осталось. Открывшие в себе магию, но не попавшие в Брейкбиллс, либо мечтали присоединиться к Андриески, либо боялись ее сильнее, чем собственной смерти. Марина почти уверовала. Бог был — она была его воплощением. Дело оставалось за малым — вернуть воспоминания и сделать свою религию единственно правильной. Андриески просчиталась, как только решила, что неплохо бы получить новичка с теста в Брейкбиллс. Обычно Марина предпочитала подбирать тех, чью кандидатуру Фогг отверг даже без экзаменов. У таких было поменьше амбиций, да и ими было проще управлять, но Андриески была не из тех, кто не примет вызов. Джулия Уикер была вызовом. И Марина приняла ее. У них было что-то общее. Возможно, это была просто любовь к хорошей одежде, но Марина предпочитала считать, что все дело в стремлениях. В Джулии была страсть, почти безумное стремление владеть магией, которого Андриески давно не видела. Она будто смотрела на свое отражение. Проблемы появились, когда отражение начало проявлять привязанности. Марина не была ни к кому привязана — люди умирали или просто были стерты из ее памяти, а эмоции ради эмоций давно были не в почете. Андриески прекрасно понимала, что подобное лишь мешает думать, а значит, ей мешала и Джулия. Избавиться от Уикер казалось просто — нужно было лишь вычеркнуть ее из круга приближенных. Никаких воспоминаний, никакого доступа назад. Марина искренне верила в то, что на этом все кончено, но еще иногда Андриески искренне читала молитвы, надеясь, что она все же ошиблась. У людей разные сроки годности. Предчувствие Марины о том, что магия не доведет до добра, распространялось и на Джулию. Обнаружить Уикер в ее квартире изнасилованную и перепачканную в чужой крови было сродни детальному изучению тел погибших одноклассников несколько лет назад. Накладывая заклинания, Марина заставляла себя не молиться — она впервые боялась того, что в этот раз Бог откликнется. Джулии не стало лучше. Стереть можно было память, но не эмоции, которые ты испытываешь. Чувства были не менее проблемной темой в магии, чем боевые заклинания. Когда Марине исполнилось двадцать четыре, она поверила в то, что Бог реален, только вот у него были лисьи глаза, он ел чужие сердца и насиловал молодых ведьм. Андриески этого было достаточно, чтобы отказаться от идеи молитв перед сном и попыток воссоздать заклинание для получения божественной силы. Если все боги были такими мудаками, то она не нуждалась в том, чтобы стать одной из них. И все катилось по наклонной с этого самого момента. Верховные и не очень ведьмы умирали, безопасного убежища не предвиделось, а Джулии приходилось справляться с силой бога при умениях ведьмы-недоучки. Марина верила в то, что рядом с Уикер ее держал холодный расчет. В целом, это было вполне логично — единственный шанс на спасение, опционом оставалось только самоубийство, которое Андриески критически не нравилось. — Знаешь, — после косяка, делавшего голос Мартина не таким всеобъемлющим, Марина становилась разговорчивой, будто восполняла дефицит общения за все эти годы. Джулия не возражала. Вероятно, она могла бы скучать по спокойным разговорам ни о чем, — я когда-то хотела, чтобы мне ответил Бог. Хотела, чтобы он объяснил мне, почему со мной все не так, почему люди умирают, боятся и плачут. Мне казалось логичным то, что должен быть кто-то, кто знает ответы на все вопросы. А потом я перестала верить. Решила, что магия может стать моим ответом. Если бога нет, то почему бы не создать его самой? Джулия вымеряла каждую минуту молчанием, будто не слыша слов Андриески. Марина не нуждалась в ответе — она хотела не встречать осуждения. Джулия не осуждала никого, кто не собирался мешать ее мести. — А потом выяснилось, что боги есть. Просто они ублюдки похуже обычных людей. Мы молимся тем, кого в обычной жизни называем уродами, а потом удивляемся, по какой причине жизнь так жестока? Я, твою мать, хотела быть одной из них. — Таким уродам молятся, пока кто-то вроде меня не сносит их голову, — голос Джулии был окутан дымкой марихуаны, а взгляд бесцельно блуждал по комнате, но Марина понимала — Уикер не шутит. — Значит, ты и за мной однажды придешь? — Андриески смеялась, закусывая губу и стирая красную помаду с губ. Это казалось невероятно смешным. Локальный апокалипсис шел к своему завершению. Предчувствие не подвело. Возможно, у Марины был дар ясновидения, потому что магия вышла ей боком. За Андриески не пришла Джулия, но ее, наконец, услышал Бог.