На лабутенах, №ах

Оки, знат, скоко и.т.п. написано сознательно, исправлению не подлежит. — Лилька! Мать твою етить! Куда ты свои лабутены за пятьсот рублей дела? — У нас, вообще-то, одна мать на двоих, если ты не забыл, — пропела эта ехидна. — Не прикапывайся к словам! Лабутены где? — Рин, неужели ты из тихого гея решил переквалифицироваться в разряженного в шмотки сестры педика? Может, тебе еще и косметичку одолжить? — Косметичку я у тебя уже нашел. Во, — показал своё творение, — даже ногти покрасил! Платье тоже подобрал. Лабутены дай! Лилька смотрела на меня с неким ужасом — оно и понятно. Всегда нормальный, в меру адекватный брат, пусть даже и гей (у каждого свои недостатки), вдруг бегает, как электровеник, и требует отдать все нажитое непосильным трудом. Ну да, согласен, ранее ношение женских вещей за мной замечено не было, да и сейчас не собираюсь становиться жеманным трансвеститом. Просто один пресимпатичнейший сосед жутко тупит, пытаясь за мной приударить, вот я и решил совместить приятное с полезным: и проучу его, чтоб не говорил все, что в голову взбредет и, да повезет мне, поцелуюсь с бестолковиной. — Лиль, тебе жалко что ли? — смотрю с укором на родственницу. — А… — задумчиво и совершенно не в тему пропела сестрица. — А-а-а! — противным вскриком продолжила свою «гениальную» речь и ткнула пальцем куда-то в сторону. Тут уж я забеспокоился о её состоянии, но она быстро реабилитировалась: — Серегу дожать решил! — Ну и слава Серегиным яйцам! Доперла наконец-то! — Доперла, только вот все равно не поняла, зачем тебе туфли на шпильке? — А затем, что этот словоблуд вчера на свидание меня пригласил, да так пригласил, что я чуть сраную нано-сигарету не проглотил. Так и заявил: „Мол, нравишься ты мне, Рин, хрен знат скоко, будь моей телочкой!" Бессовестная сестра даже не постеснялась и заржала не скромнее бравой кобылицы. Аж покурить раньше времени захотелось. Ну, как покурить… электронную сигарету потянуть, потому что Лилька, человечина неумная, начинает про пассивное курение втирать, а я слово "пассивное" слышать не могу, да и втолковать ей, что не табачный дым она вдыхает, сил моих не хватает. Выйдя на балкон, стучу в соседское окно специально приспособленной для этого палкой и негромко так ору: — Сережа! Пойдем, покурим! — Пришел, — пробасило за балконной перегородкой. И тут же явился, высунувшись из окна, обладатель этого голоса и, по совместительству, моего доброго сердца. — Ну, готов вести свою "телочку" на романтик? — спрашиваю, а сам тащусь от одного его вида. Классный он все-таки, красивый, зараза, мускулистый, светлоокий, чернобровый! Ух! Понесло меня! — Какую телочку? — вывел из раздумий, а заодно завел в ступор его вопрос. А я опять залип, глядя, как он недоуменно почасывает свою темную бритую макушку и учащенно моргает неожиданно светлыми зелеными оками. — Эх, Сережа! — хотел напомнить про его словарные экзерсисы, но решил не заморачивать и без того озадаченного парня. Задаю вопрос в более удобном для него формате: — На свидание идем, спрашиваю? — Идем, я давно хочу с тобой это. — Я тоже хочу с тобой "это", — маскирую зарождающийся ржач под скромную улыбку. — Рин, ну в смысле это, не то, что ты подумал, а это, как его, встречаться! — Да понял я, Сереж, ты мне тоже нравишься, через часок встретимся и пойдем, как положено почти влюбленным голубкам, гулять по романтическим местам, — делаю затяжку, собираюсь пойти продолжить наводить марафет. Вдруг, меня останавливает настороженный тихий окрик: — Ринат, у тебя ногти накрашены. — Ну, и? — Ты голубой? — ась? Он серьёзно? — Хм, ты мне тут в чувствах, признался, на свидание пригласил, а я согласился. Ты, Сережа, тоже голубой! — ошарашив парня внезапной новостью, призадумался сам, а надо ли оно мне? Сережка переехал в наш дом около пары лет назад, тогда еще была жива его бабушка. Доброй женщиной была баба Люда: весь подъезд ходил в заботливо связанных ею носках, на пасху детвора объедалась вкуснейшими куличами, а на масленицу, прямо во дворе, детишек и всех остальных желающих ждала огромная гора пышных румяных блинов. Люди любили эту старушку, которая отчаянно отказывалась от любой помощи, но каждый хоть немного внимательный человек замечал, что улыбка её всегда грустна, и лежит на её сердце какая-то очень глубокая печаль. Тайну и боль этой женщины я узнал от своей бабушки, которая приезжала как раз в последние дни бабы Люды, чтобы проститься с ней и сказать о том, что лучше подруги в её жизни не было. Конечно, я не знаю подробностей, но понял одно: дочь бабы Люды попала в какую-то секту, женщины в ней воспринимались, как инкубатор для зачатия, и чем разнообразнее будет семя в женщине, тем лучше получится потомство. А если конкретнее, то женщин просто насиловали все мужчины, состоявшие в секте у кого стоял, и это воспринималось как высшее благо. Так и появился мой Сережка, выросший в непонятной, удаленной от социума общине, взрослый парень, но, по сути, не знающий ничего о жизни, где-то излишне насторожен, но чаще все же наивен. Грустно стало, когда в голове всплыла эта история. Ведь бабы Люды уже год как нет в живых, мать Сережи покончила жизнь самоубийством, а он сам выживает как может, перебиваясь временными заработками, преимущественно — это тяжелый физический труд. А куда деваться? Ни писать, ни читать детей в этой секте не учили, даже разговаривали они тайком — запрещено было, но я рад, что он, попав к бабушке, как ранее предполагалось временно, сумел понять, что можно и нужно жить совершенно другой жизнью. Ох, не хочу больше думать обо всем этом сектантском дерьме! И, пожалуй, не буду шокировать парня Лилькиным платьем. — На! — прям как в клипе про оху… восхитительные штаны мне на грудь легли каблуки "лабутенов". Спасибо, сестренка, взбодрила! — Хочу посмотреть, как из обычного такого гея ты превращаешься в миленькую гейшу, — злорадно пропела змеюка. — Я подумал, что и крашенных ногтей хватит, а то у Сереги вообще приступ случится. — Ну вот, а я так хотела посмотреть, как ты в мои туфли тридцать восьмого размера свой сорок второй запихивать будешь, — вот, черт! А я как-то и не подумал об этом, размер одежды у нас с Лилькой одинаковый (платье все-таки померил), а вот обувь… — Оденусь как всегда, просто объясню ему, что некоторые его комплименты слегка странные. — Ну, да, говорить о том, что трусы у тебя красивые, но те красные больше к твоим глазам подходят — странно лишь "слегка", — помню, было такое. И как он каждый раз ухитряется увидеть мои трусы, когда на балконе я виден лишь по пояс. Закончив трепаться с сестрицей, начинаю сборы. Любимые светло-голубые джинсы и красная футболка вполне подойдут. Ага, особенно футболка, особенно к глазам… — Я ушел, — стоя в дверях сообщаю свершающийся факт. — Погоди, — когда Лиля так серьезна, я вспоминаю, что младше на пять лет. — Осторожнее, Ринат, я прошу, не обидь его случайно, Сережа слишком доверчив, хотя и выглядит совсем не робко. — Не беспокойся, я уверен в своих чувствах, и в этот раз нет ни капли игры. — Хорошо, — просто кивнула головой, тем самым давая мне такое нужное ободрение. Двери мы с Серёжей открыли одновременно, и уставились друг на друга, как два небезызвестных барана. — Пойдем? — первым прерываю молчание. — Или ты с голубыми не гуляешь? — прикусить бы мне язык! Ведь предупреждала же сестра! — извини. — Это ты меня прости, — опять в растерянности теребит короткие волосы. — Я думал, что голубые — это кто в женское одевается. — Проехали, Серег. Идем на набережную, погода хорошая. — А голубые? — вот же, так и придется ликбез устраивать. — По дороге про них расскажу. И рассказал. Так необычно, все говорят, что собеседник должен быть начитанным, грамотным, иначе интереса никакого. А мой Серёжка с восторгом рассказывал о первой целиком прочитанной книге, и это, на минуточку, шестисотстраничный сборник русских народных сказок! Жаловался, как напрягает пользоваться сотовым, но сейчас без него никуда, а под конец нашей прогулки с гордостью сообщил, что начал учиться в вечерней школе, а в следующем году планирует поступить в техникум. "Сварщиком учиться буду", — так и сказал. — Ринат, мы же будем еще так гулять? — стоя у входа в квартиру, поинтересовался парень, привычно ероша темные волосы. — Обязательно! — чмокнул в щеку красавца-соседа и скрылся за своей дверью, чтобы тут же подглядеть в глазок и понаблюдать за открытой улыбкой на прежде озадаченном лице. А теперь музыка! "На лабутенах №ах и в восхитительных штанах!"